Как говорил мой преподаватель философии во ВГИКе профессор Вадим Михайлович Муриан: «Куда вы так спешите? Успеете. Ожидание придаёт жизни смысл». Но это было гораздо позднее. А в своем первом институте, на своём первом курсе я торопился. Мне казалось, я куда-то опаздываю, всё время.
Я так ждал любви, что готов был принять за неё любой комариный писк. Я ждал от отношений мужчины и женщины волшебства, тайны, я думал, моё сознание после моего первого раза станет ясным как хрустальный шар, мне откроются недоступные ранее горизонты, и будет ощущение схожее с полётом во сне.
Ничего подобного. Темнота, шорохи, скрипы, страшно, липко, то холодно, то жарко. Чужое тело, а своё тело как чужое. Ничего общего с тем, что случалось до этого в фантазиях или во сне. Никакой сладкой истомы, волнующего трепета, восторга, только тяжелый труд, неудобная поза и ощущение, что вместо чего-то прекрасного, ты совершаешь какое-то унижающее действие над другим человеком. И это-то скрывают от детей? И об этом пишут песни и снимают фильмы?
После всего я осторожно спросил Свету: «А бывает что-то ещё?» Она не поняла: «Что ещё?» «Ну, что-то такое необычное?» - увы, я был бессилен объяснить, что я имею ввиду: с одной стороны, я не хотел обижать Свету, с другой, я сам с трудом понимал, чего же мне не хватает. «А-а-а, - сказала Света так, как будто поняла в чём дело, - да-а-а, есть ещё много чего, приятного, - почему-то последнее слово она решила произнести шепотом прямо мне в ухо. – Но, прости, я тебе этого не смогу показать, это я оставлю для моего парня».
Я просто не мог осознать, то, что я услышал. Как так? Какой ещё парень? А я кто?
-А я кто? – спрашиваю.
-А ты мой сладкий, ты моя забава.
У меня чуть не вырвалось «Путятишна?» Всё-таки я учился на историка и немного слушал оперу. Но Светлана бы не поняла. Зато я вдруг понял, что мы совершенно разные и чужие люди. И как в плохом сценарии тут, как по заказу дали свет. Желтый, яркий, электрический он безжалостно падал на всё в комнате. Светлана сказала «Отвернись». Это было ещё абсурднее слов о том, что что-то лучшее она оставила для «своего парня».
Наступило утро. Светлана ушла на работу. А я ходил по дому и прислушивался к себе. Изменилось ли что-то во мне? Да, что-то изменилось, но не в ту сторону, в которую я предполагал. Я не пошел в институт. Не мог спать, не мог есть. Тошнота боролась с торжеством. Нет, мне не было противно, я готов был повторить, я хотел повторить, я надеялся, что новая попытка откроет мне то, что не открылось с первой. Но, с другой стороны, я мог вполне, где-то глубоко, в душевном ежедневнике, поставить себе галочку – дело сделано! Это наполняло какой-то глупой гордостью. Хотя критическое мышление, про которое я не забывал, твердило мне: «Ну, и что же здесь такого, разве есть тут, чем гордиться?»
В какой-то момент поразила мысль: «А вдруг у меня больше никого никогда не будет, только Света, и мне придется на ней жениться». Стоп! Как жениться, у неё же, как она говорит, есть её парень! Ну и всё, чего переживать? И тут я стал переживать, потому что было обидно. Как она может быть со мной, если у неё кто-то есть, кого она ждёт из армии? Уму непостижимо! Девушки не могут так поступать! А если могут, тогда они… Не-е-ет, мне не хотелось встречаться с такой девушкой.
Она пришла вечером. Мы лежали обнявшись. И это было странное ощущение -обнимать кого-то противоположного пола, когда захочешь. Просто захотел – взял и обнял. Мне казалось, я к этому никогда в жизни не привыкну.
Я молчал, мне хотелось и сказать ей, что мы больше не будем видеться, и очень хотелось повторить вчерашнее. Она рассказывала мне про свою жизнь. Как была пацанкой, как ходила всюду за братом, собственно и парень-то её это друг брата. Я думал: «Неужели она не чувствует, как больно мне слышать про её парня снова и снова?» И тут она рассказала, как в двенадцать лет её изнасиловал дядя. На чердаке, зажал рукой рот, чтобы не кричала, а потом сказал, что если расскажет кому-то – убьёт. У меня чуть сердце не остановилось от жалости. Я подумал, что вот какая же я скотина, чего-то тут воображаю себе, требования какие-то предъявляю к человеку, с которым вот так… Я стал нежно её целовать, мне хотелось, чтобы она забыла навсегда то страшное, давнее, что случилось с нею в детстве. А она сказала: «Я когда этот случай рассказываю – мужики всегда возбуждаются».
Я не знал, что делать – убить её или спасать. Как я не стал импотентом, не знаю. А она спрашивает: «Ну что с тобой, что ты, всё же хорошо, правда?» «Сегодня, - говорю, - ничего не будет, я не смогу» «Будет, будет, - говорит она, - если я смогу, то и ты сможешь».
Мы стали встречаться. Что она во мне нашла, зачем я ей нужен, совсем зеленый пацан, зеленее некуда. А я не мог отказаться от наших встреч, потому что… потому что долго объяснять.
И всё же я чувствовал, что продолжать отношения неправильно, при всём моем диком желании, при огромной жалости и нежности к Свете. Нужно было придумать способ. И ничего лучше того, чтобы побриться налысо на свой день рождения, я не придумал.
Сначала я коротко подстриг себя в ванной, потом намылил голову перед зеркалом. Смешно. Отчего я не блондин? Потом я скрёб кожу на своем черепе одноразовой бритвой. Не обошлось без ранений. В конце концов, получился инопланетянин с большой головой, которая попала в куст боярышника. И тут стали приходит гости: оп, сюрприз! Оказывается, шокировать это весело и интересно.
А потом пришла она, улыбка не сошла с её лица, глаза не погасли, Света поцеловала меня в щеку и спросила наушко: «Зачем ты это сделал?» Я ответил полушутя, полусерьезно: «Чтобы ты увидела, какой я урод, и бросила меня». «Дурак, - сказала она, - я такого тебя ещё больше хочу».
А в институте решили, что я вступил в какую-то секту.
Сергей Решетнев ©
Фото Дан Хечо