Согласно свидетельствам современников, Верещагин был довольно самодостаточным, если не сказать нелюдимым, человеком. Он предпочитал лишний раз не выходить из мастерской, и близких друзей у него было совсем немного. С коллегами он общался мало, ни в какие художественные объединения не вступал, светской жизни, не смотря на огромную — без преувеличения европейскую — популярность, не вел. Но зато из тех, с кем художник был наиболее близок, есть два человека, которые оказали на историю русского искусства влияние едва ли большее, чем сам Верещагин. Это Павел Третьяков и Владимир Стасов. Дружба была трехсторонней: если у Верещагина отношения с друзьями были сложные, о чем речь пойдет ниже, то Стасов и Третьяков продолжали общаться и переписываться до самой смерти последнего в 1898 году.
«Вы поступили крайне невежливо»
Третьяков — страстный коллекционер и основатель Третьяковской галереи, Стасов — художественный критик и исследователь, всю свою жизнь посвятившей служению русской живописи. Он, например, был главным защитником передвижников от нападок старомодной Академии художеств и консервативных критиков. Но Верещагина он любил особенно.
Надо сказать, что быть другом Верещагина было непростым делом. Художник часто бывал раздражительным, мнительным и эгоистичным. Лучше всего темную сторону его характера иллюстрирует несостоявшееся знакомство со Львом Толстым. Тот в письме к Стасову, общему другу Верещагина и Толстого, выразил желание познакомиться с известным художником (дело было в 1879 году, когда Верещагин был на пике популярности во всей Европе). Стасов назначил им встречу в Петербурге, но по случайному стечению обстоятельств Толстому пришлось буквально накануне срочно уехать в Москву — и он забыл предупредить, что не придет на предполагаемое свидание.
Верещагин был в бешенстве. Он написал крайне раздраженное, если не дерзкое, письмо Толстому: «Я пришел ровно в назначенный час и битых два часа ожидал Вас. Вы не только не явились, но даже не сочли за нужное уведомить меня, что Вы уехали совсем из города, т. е. поступили крайне невежливо.
Свидетельствую мое уважение таланту Вашему.
В. Верещагин».
Извинения Толстого, переданные через Стасова, не помогли. Более того, Верещагин обрушился и на самого Стасова, обвинив его в «сводничестве», — что было совсем уж вопиющей несправедливостью.
Как видно из этого эпизода, Верещагина, когда он считал себя оскорбленным, остановить не могло ничего. Неудивительно, что когда организатор его парижской выставки 1881 года позволил себе нелестно отозваться об одном из знакомых художника, Верещагин тут же надавал ему пощечин (для пущего оскорбления — шляпой, как бы не желая марать руки). Разумеется, выставка тотчас же была досрочно закрыта, и Верещагин пострадал от этого едва ли не больше, чем оскорбленный им делец.
Коллекционер и художник
В 1872 году в мастерскую Верещагина в Мюнхене, где он тогда жил, вошел просто, но очень элегантно одетый человек средних лет с тонкими чертами лица и глубоко посаженными умными глазами. Это был Павел Третьяков — очень богатый купец из старообрядческой московской семьи, посвятивший себя собиранию русской живописи. Третьякову и Верещагину было о чем поговорить; после встречи в Мюнхене между художником и коллекционером завязалась переписка, продолжавшаяся больше десяти лет — пока в 1883 году Верещагин не попросил одолжить ему для выставки одну из картин Балканской серии, купленной Третьяковым. Тот предельно вежливо отказал в этой просьбе. Верещагин ответил короткой телеграммой: «Мы с вами больше не знакомы». Отношения были восстановлены только через несколько лет.
В отношениях с Третьяковым проявилась еще такая удивительная для человека прогрессивных взглядов, каким был Верещагин, черта, как дворянское высокомерие (побрезговал ударить рукой человека более низкого сословия!). Третьяков был человеком невероятно высокой культуры и удивительного внутреннего благородства, но он был купцом, а Верещагин — дворянином. Художник часто обижался, когда Третьяков отказывался тут же выложить любую сумму, какую бы он ни попросил за свои работы, и видел в этом проявление купеческой узости взгляда. Однако Третьяков к моменту их знакомства уже пятнадцать лет собирал картины и был просто очень опытным коллекционером и, говоря современным языком, хорошо разбирался в арт-рынке. Этого Верещагин, в принципе не умевший считать деньги, и, возможно, где-то в глубине души считавший это ниже своего дворянского достоинства, не мог понять.
Критик и художник
К Стасову Верещагин был еще более несправедлив. С самого их знакомства Стасов добровольно взвалил на себя обязанности то ли агента, то ли управляющего Верещагина: он защищал его в прессе, помогал с организацией выставок и продажей картин, выполнял разные другие поручения, которыми Верещагин, со свойственным ему эгоизмом, не стеснялся осыпать друга. Но, несмотря на всю жертвенность Стасова, Верещагин и на него умудрился обидеться.
Из-за чего — не очень понятно. В 1883 году переписка между друзьями прекращается. Два года спустя Стасов пытается ее возобновить. В ответ Верещагин требует извинений за «дерзость». В 1892 году Стасов снова первым пишет Верещагину; тот упорно требует извинений — оказывается, его оскорбила фраза «Вы мне надоели» в письме Стасова, написанном 10 лет назад! Стасов кротко отвечает, что вообще этого не помнит, но готов извиниться публично. Однако даже после этого Верещагин, кажется, не до конца простил Стасова: художник отвечает на письма друга сухо и коротко, и переписка угасает сама собой.
«Кабы не совестно было людей — ревел бы»
Верещагин предстает самым неудобным другом, какого только можно представить. И, вместе с тем, Верещагин был глубоко привязан к своим немногочисленным друзьям. Когда Третьяков умер, Верещагин с неожиданной для него горечью писал его вдове: «Сказать вам не смогу, до чего я огорчен смертью Павла Михайловича — кабы не совестно было людей — ревел бы по нем! Ой, горького, горько...».
Как бы там ни было, именно тройственному союзу Третьякова, Стасова и Верещагина мы в значительной степени обязаны тем, что русское изобразительное искусство из провинциального и часто подражательного превратилось к началу XX века в одну из главных национальных школ в области живописи.