Фотографии, на которых Лёха навсегда оставил меня с товарищами и своего пса, послужили хорошим поводом для того, чтобы обменяться хоть какими-то контактами. Я тогда ещё не задумывалась ни о фиксации времени, ни об остановке Момента и не знала высшего предназначения светописцев – творения вечного мгновения Истории. Но потерять такую связь было бы попросту глупо. И, ещё перед тем, как я расхрабрилась спросить его телефон или почту, Лёха в одну из наших околобереговых посиделок протянул мне листочек с собственной электронкой. Сказал: «Напиши мне потом, буду дома – пришлю фотографии», и добавил ещё, что они с Гардом отбывают с турбазы послезавтра с утра. Стало, конечно, немного грустно, хотя и было сразу понятно, что наша команда пробудет здесь дольше. Стояли последние для горно-алтайского августа солнечные, тёплые дни, хотя низкие тучи уже то и дело цеплялись за горы. Мы снова отправились бродить по базе, Лёха вытащил из кофра камеру. Гард, переплыв небольшую заводь в погоне за заветным апортом, счастливый, улёгся на песке, кажется, дожидаясь, пока мы присоединимся к нему на другом берегу. Человек и пёс – оба замерли на секунду. Один позировал, другой ловил момент.
Горы… Горы я любила уже тогда самой искренней любовью романтика. Здесь горы были так близко, совсем рядом, по обеим берегам реки. Мы видели их каждый день, мы дышали их воздухом, чувствовали их запах и вкус, оседающий на губах ледяными каплями дождей, слышали их разговоры, отдающиеся эхом и приносимые ветром. Мы, в конце концов, жили в горах. И, тем не менее, горы были недоступны, как и всегда, велики и великолепны, а мы суетились у самых подножий, то и дело запрокидывая головы, чтобы взглянуть на вершины. Нас, конечно же, никто не пускал в горы и не собирался вести в экспедиции – не те были задачи. Вряд ли кто-то ещё сожалел об этом так же сильно, как и я, со своими мечтами о путешествиях, походах, ночёвках в палатке и еде с огня. Меня тянуло, манило в горы, и я немного завидовала Лёхе, который ходил на свои маршруты чуть ли не каждый день. Нет, он, пожалуй, не был туристом в общепринятом понимании, хотя и жил в палатке, в отличие от своих друзей. Он искал кадры и торил тропы. И Гард-Драга, буквально: «стерегущий земные пути», шёл рядом с ним. И именно благодаря ему мы встретились.
На следующий, крайний день житья Лёхи с Гардом на базе, нас с утра и до «после полудня» загрузили тренировками. На второй был, как сейчас помню, кросс вдоль трассы, по мелкой щебёнке, и после него силовая. Моросил мелкий, противный и нудный дождишко, какие бывают в горах эдакой «затравкой» для настоящих, продолжительных дождей. Он застал нас посреди дороги и, в общем-то, даже приятно холодил разгорячённые лица, лукаво щекотал и без того взмокшие спины холодными каплями. Вернувшись на базу, мы разложили карематы на той самой полянке с турником, сделали положенную гимнастику и принялись качать пресс, отжиматься, подтягиваться, приседать… Чего мы только не делали, спасибо тренерам за наше счастливое детство! И, как обычно, шутки-прибаутки, какие-то приколы над тем, что Вовка «задолжал» множеством своих косяков чуть ли не две сотни подтягиваний, что девчонки отжимаются лучше пацанов, и на трассе тоже их уже обгоняют. Подсмеивались и надо мной, и ребята, и даже тренеры. Гуляет, мол, Алёнка, целыми вечерами со своими друзьями новыми, чуть-чуть режим не нарушает. Но мне не было обидно, мне было неважно.
Друзья. Тренеры говорили это шутливо, а я знала совершенно серьёзно. Лёха стал первым человеком, которого я назвала другом. И мне не было дела до шуток тех, кто ничего этого не понимал…
Продолжение следует...