Город Саки. 1986 год. На улицах маленького степного городка невообразимо терпко пахнет туей.
Я прохожу мимо группы. оборачиваюсь вслед летящему гиду с переброшенным через плечо глазом « Смены».
Девушка останавливает на мне зрачок, фокусирует мгновение, и летит дальше, взмахивая рукой, встряхивая челку, разбрызгивая вокруг аромат сигареты.. Терпко пахнет туей. Так, что кружится голова. Мне вслед звучит ее глуховатый голос. Чуть глуховатый, со своей, ясной и пронзительной нотой, как раскалывающаяся льдинка.
Нет у возраста плоти — есть тонкая сеть,
Сплетена из волокон сухого листа.
В паутине ее над собою висеть
И глядеть на себя, как с ночного моста
Замечательные стихи, от которых замерла Душа на миг, чтобы тотчас ощутить жажду полета.. Куда? В неведомый простор сухого крымского воздуха – настоя....Она лазала по скалам. Осязала пальцами и нервами души морской прибой, шепот моря, цвет радуг, сахарную нежность неба. Краски звуки, переливы, оттенки слов и цвета всегда были властны над нею захватывали целиком.. Классичность стиха ее, закованного в безупречность рифмы все равно куда то рвалась, раздвигая смысловую бездонность строф. Позже потом после ухода критики назовут ее мастером лаконичной концовки, восхитятся игрою цвета и красок в строфе. Кажется, это ее пластическое умение передавалось даже ритму и размеру. Она вылепляла все сказанное стихами, как скульптор из глины: тонко, плавно.
Стоп. Я же не знала, что, перестав почти писать в начале восьмидесятых , она работала на фабрике игрушек в Загорске (ныне – Троице Сергиев – Посад)!
Жизнь, обыденность, « фиолетовость «, сумрачность и сумеречность восьмидесятых заставила ее отойти от стихов, просто работать за насущный кусок хлеба, помогать близким заботиться о матери, украдкой читать стихи из потрепанной тетради в литстудиях, на шумных вечерах, похожих на студенческие, в кругу полузнакомых и незнакомых, слушающих друг друга вполуха или - не слушающих вообще... Она усмехалась порой, отбросив волосы со лба: «А нужны ли кому то ее стихи вообще? И не было ли полусном, не явью, все то, что – состоялось прежде: и учеба в МГУ, и литературная студия Кирилла Ковальджи, и публикации стихов ее на страницах «Нового мира». И - почти собранная, но – несостоявшаяся книга стихотворений?!»
Так и не вышедшая. Не случившаяся. Как не рождённое дитя.
Детей не было. Было три неудачных замужества, бытовые проблемы, нехватка денег, дощатый финский домик в Загорске, "аполлинеровские" вечера с алкоголем и, несмотря ни на что, тщательное собирание библиотеки.. На ломанные гроши. На последнее. В той последней, новой ее квартире – фениксовом пепелище, книги всюду карабкались - к потолку, высились над нею. Над предметами, бытом...
Что же, все – таки, было? Что было - еще? В ее жизни? Что было ею – самой? Сутью? Самостью Инны Клемент?
Интерес ко всему новому, неординарному ( будь то поэзия, музыка, форма игрушки, книга или - вещь в быту!) непокорность традиции в поведении, блистательная эрудиция, глубочайшие знания, остроумие, яркая внешность, нарочитая небрежность в одежде, всегдашняя готовность кому то помочь, кого то приютить, одарить, познакомить, рассмешить, напоить – кипятком ли без заварки, рюмкою ли вина – без разницы, подставить кому то плечо или руку, прочесть, щурясь, стихи, прозу, одобрить, чуть насмешничая, смеяться, хрипловатым смехом, роняя какие то цитаты, чудно, невпопад. Над ними надо было думать, изумляться, качать головой, заглатывать, как воздух, крымский, степной, прозрачный, горьковатый. Как и ее строфа.
Мы встретились в преддверии рассвета.
И было ослепительное лето,
Палатка на высоком берегу,
Где праздника высокая ракета
Никак не догорала на лугу.
Тропа вела, затерянная где-то,
Но мне её сегодня не найти:
Всё кажется, что криком без ответа
Твой голос затерялся по пути...
Она неистово любила лето. Море в его спокойном изумрудье волн. Небо - в бездонности. Харьковчанка, бесприютная полумосквичка, поэт - по сути, и в письмах своих даже, и в мимолетности строф домашних, адресованных кому то, неведомому, пересыпанных морским песком, случайно, торопливо, будто бы на лету...От них, строк и строф, невозможно оторваться:
«Я сгораю от любви (чужой) и от жары... Вчера было прохождение через хвост какой-то кометы нишей планетки, я залезла на Ай-Петри и наслаждалась. Спускалась, конечно, в полнейшей, утробной темноте, порвала брюки и разгрохала колено, теперь ругаюсь именем Цветкова и экзотически хромаю».
«Пляж, милый, это же инквизиция! И во всём виноваты дельфины и божьи коровки.
Дельфин один, но он проворный. Я, как нормальный человек, пошла искупаться - третий раз за всё время в Крыму. Только заплыла за буёк, смотрю - с одной стороны ко мне спешит дежурная лодка, а с другой - дельфин. На лодке поорали мне что-то в рупор, увидели дельфина и повернули, чтобы не травмировать умное животное. И я тоже повернула. А дельфин полным ходом ко мне... ему, видимо, поиграть захотелось. Спасибо... хватит. Ну, думаю, позагораю. Как же! Уже три дня мои экскурсанты говорят мне, что с вертолётов сбросили для уничтожения расплодившейся тли чёртову уйму божьих коровок (в Восточном Крыму). Но не на Южный же берег Крыма, и не мне в автобус! Так что я не подозревала об этом стихийном бедствии... а сейчас переживаю жуткие муки. Их орды! Только что вынула одну из уха. Про спину, руки, ноги, волосы уже не говорю. Очень забавно смотреть на весь пляж, дрыгающий ногами и хлопающий себя по различным местам.
Крым! Рай! (А в раю есть божьи коровки? Если есть, хочу в ад. Они довольно быстро меня уморят). Вчера заметила, что здесь потрясающие звёзды! ...я подняла руки и морду к небесам и увидела э т о! ...от таких звёзд люди вешаются на звёздном луче.»
(Из писем И. К.лемент)
Идите в Кастрополь
По кромке пустого шоссе,
Идите в Кастрополь,
К чему вам туристские тропы?
Намокшим полотнищем
Небу над вами висеть
И морю искриться,
Когда вы идёте в Кастрополь.
Рассеет печали зернистая почва шоссе,
Что было в начале -
Исчезнет без риска, без хлопот.
Идите в Кастрополь,
Пускай вы дойдёте не все,
Но как-нибудь утром
Бесцельно идите в Кастрополь...
ТЕМПЕРА
И в холоде волн не отыщешь истока,
И звёздные ночи прозрачны настолько,
Что волны качают стеклянное тело, -
Над этой землёй, накалясь до предела,
Сигнальным огнём одиноко горела
Такая звезда, что хоть плачь от восторга!
О, только останьтесь, хоть в омуте сонном,
И крымские звёзды, и крымские сосны,
Акация Крыма, развалины Крыма,
Лукавая шлюпка, прошедшая мимо, -
От этого моря до этого мира
Мне б веточку лавра да радугу мифа...
Она, на самом деле, и осталась «радугой мифа».
Инна Георгиевна Клемент. «Клементина», как ласково называли ее друзья. Взметнувшая в пламени птица феникс. Сгоревшая в строфе. Сгоревшая - от строфы. Она и все ее вещи, рукописи и книги исчезли в пламени пожара в январе 2001 года. Уцелело лишь немногое. То, что было в памяти друзей. Бахыта Кенжеева, Марии Черемисской, Виктора Аристова.
Их усилиями, тщанием и волей преданных сердец вышла книга стихотворений Инны «Электричка на Москву» . Потом были еще издания, упоминания в антологиях..
Но, как писал Владимир Аристов в своем эссе – воспоминании «Клементина»: « Память сохраняет иногда только лишь строки, лишь отрывочные интонации, лишь шелест фонограмм времени: одно из поздних ее стихотворений середины 80-х запомнилось словом в забытой строке — “радиосвистом” — это то, что пробилось сквозь время, как тогда добирались слова через радиопомехи. Но огонь не только уничтожает, он словно бы переносит все в иное пространство, где сейчас существуют и невидимы созданные стихи, но будут когда-нибудь явлены истинно.»
Так что, Инна Клемент, как истинная птица - Феникс, заслужила свою «веточку лавра». Навсегда. Как все истинные поэты, творящие «из воздуха строфу, из искры и зеркал, в которых все еще нечетки отраженья»... Но если коснуться зеркала - Душой.. Памятью сердца.... Ему подвластно все. Или почти – все... Попробуем.
_____________
© Светлана Макаренко Астрикова. Авторский текст эссе.
- ·Источник текстов и писем И. Г. Клемент - интернет.