20 век дал России много поэтов – замечательных, интересных, хороших, великих, общепризнанных, полузабытых и забытых вовсе, всяких.
Но лишь двое стали воистину народными – Есенин и Рубцов. Оба стали любовью России, символами.
Иной человек, может, и не читал Есенина (ну, песню про клён-то всякий вспомнит), а спроси: "Любишь?" "Люблю", - ответит. И ответит искренне.
Находились и находятся, конечно, и такие, что открыто говорят: "Не люблю". Таких и русскими-то не считают, да и они об этом не жалеют. Но это всё-таки редко. Чаще бывает – прилюдно в любви к ним признаётся, а тайно ненавидит. Всю Россию ненавидит, ну, и Есенина с Рубцовым, как её выразителей.
И всё же, за редкими исключениями, любят их, любят как никаких других поэтов.
В чём же дело-то? Почему именно они – избранники?
Мне кажется так: оба не только стихи прекрасные писали (у обоих, кстати, при желании, можно раскопать и слабые стихи), но и прожили судьбу своего народа в своё время и отразили эту судьбу и в своих стихах и в жизнях, судьбах своих.
Есенин предсказал в стихах и в жизни исход крестьян из деревни и вырождение их в городах. С какой любовью о деревне писал (ну, например: "Там, где капустные грядки красной водой поливает восход, кленёночек маленький матке зелёное вымя сосёт"). А что в городе? "Москва кабацкая", "Исповедь хулигана"…
Но у Есенина всё же был крепкий деревенский тыл ("Ты жива ещё, моя старушка…") У Рубцова и этого не было. По-настоящему деревенским человеком он никогда не был. Детство в детском доме, пусть и сельском, это не детство в семье. Да и семья-то была уже городская. Родители, покинув деревню в 1929 году Вологде жили, в Емецке, где и родился мальчик Коля, и отца он потом опять же в Вологде нашёл…
Рубцов отразил в поэзии и прожил сиротскую и бездомную русскую судьбу. Может, кому-то это покажется "слишком", но – всё это нынешнее "бомжевание", Рубцов предсказал и прожил ещё в 60-е годы.
Есенин показал начало (не явления, а понимания явления), смены архаической, крестьянской, деревенской культуры машинизацией, индустриализацией. «Милый, милый, смешной дуралей, // Ну куда он, куда он гонится? // Или он не знает, что живых коней// Победила стальная конница?»
Рубцов уже жил в этом процессе, да ещё не укореннённый сам-то ни в деревне, ни в городе. "Меня всё терзают грани меж городом и селом". И совсем уж пронзительно: "Не купить мне избу над оврагом и цветы не выращивать мне". Хотя мог бы уже и домишко купить, гонорары уже позволяли. Мог бы купить, а жить бы не смог в том доме… И не смог!
Алексей Башкиров, автор лирических миниатюр, в одной из них хорошо написал: "И Рубцов и Есенин погибли в городах, в родных полях их никто бы и пальцем не тронул". Верно. Но не жилось им в полях-то! Вот в чём дело-то. Никто же не гнал их в города – под архангельский дождик или в Москву кабацкую… Да и многое, кажется сами себе выдумали, все эти страдания… Но не выдумали! Потому что душа есть, и душа – болит. А у поэта особенно – за всё и за всех болит. Воистину: "Никто же их не бияше, сами ся мучаху". И в этом тоже наше, русское, отразили. И за это их любим.
Пили оба. Чем и дали повод для обвинений в пьянстве и алкоголизме. Обвиняют. Есть такие любители, даже из числа "ведов". Но скажите, поборники трезвости, может ли русский, да к тому же поэт, написав, ну, например: "… нёс я за гробом матери аленький свой цветок", - не садануть стакан?.. Может, конечно, и не садануть. Но какое же усилие надо для этого приложить… Пьянство, конечно, беда. Наша, русская. Ну, что ж – и здесь они наши.
"Скандалы". Оба отметились. Есенин и нарочито славу "скандалиста" о себе поддерживал (ну, хотелось ему так), о Рубцове "свидетельства" имеются…
Один нынешний вологодский журналист, тоже "ведом" себя считающий, прямо написал в газете местной: "… надо обязательно различать Рубцова поэта и Рубцова человека". Поэт, мол, великий, а человек – "мягко выражаясь, не образец для подражания". Будто бы сам этот "вед" – образец чистейшей прелести. И будто бы Рубцов шизофреник какой-то раздвоением личности страдавший. Нет – Рубцов-поэт от Рубцова-человека неотделим. И Есенин тоже. И не- отделимость эту они доказали своими песнями, своими судьбами, гибелью своей… Вот с такими, как тот журналист-"рубцововед", Рубцов, конечно, в драку лез. Потому что мы, русские, не любим таких… (ладно, не буду ругаться).
И перед обоими, как по большому счёту перед каждым русским, стоял главный вопрос – вопрос веры.
Есенин вначале всеобщего безверия, официально провозглашённого, и, надо признать, в довольно большой части народа поддержку получившего (причины этого – отдельная большая тема), писал: "Стыдно мне, что я в Бога верил, горько мне, что не верю теперь". Значит, всё же верил. Но как уже изломана вера та была!
Рубцов же родился и жил в эпоху побеждающего (официально) атеизма (да ещё жил-то в детдоме, где даже семейного или какого-нибудь соседского влияния религиозного не мог испытать).
Но ведь вера-то на самом деле из жизни народной никуда и не уходила, оставалась она и в повседневной жизни, в деревнях особенно – и иконы были в домах, и в церковь ходили, и детей крестили; и в литературе русской, конечно, оставалась она (куда ж её денешь-то!), а литературу-то во всех школах учили. Да ведь и душа-то, душа-то – живая, Бога всегда знающая. Вот и слышал Николай Рубцов "незримых певчих пенье хоровое", и хотя еще не жалел о "растоптанной царской короне", но жалел о "разрушенных белых церквях". Ведь не как о памятниках архитектуры жалел. И знал, что "всякому на Руси памятник добрый – крест".
И тут, в главном, они наши, свои, родные…
И всё же – были ведь Блок, Маяковский, Пастернак, Заболоцкий, Твардовский (в "Василии Тёркине" приблизился он к народной славе), Передреев, Бродский в конце-концов (всякий может расширить этот список по своему разумению и вкусу). Но двое – Есенин и Рубцов – любовь наша, безоглядная и всепрощающая любовь… Почему они-то? Тайна сия велика есть. И в тайне этой – великая милость Божия к нам, русским. Милость подобная той, что не позволила Пушкину (первой, иногда и неосознаваемой даже, любви нашей) стать ни убийцей, ни самоубийцей.