«С «дядя» называть Алексея у меня как-то не получилось. Ну не тянул он, худой, жилистый, с бронзовыми от прикосновений близкого горного солнца, поросшими короткой щетиной щеками, с искрами или задумчивой тоской карих глаз на «дядю Лёшу». Это было слишком простецки, это не шло к нему. Тогда он был для меня Алексей и на «вы». Я всегда была очень вежливой. Потом как-то незаметно, сначала за глаза, а после и лично стал просто Лёхой – одним из первых «взрослых», кому начала говорить «ты». И сейчас мне всё реже хочется «выкать». «Вы», говорят, значит «тьма»…
Палатка, в которой жили Лёха с Гардом, находилась буквально в двух шагах от домика, где базировался наш отряд. Перед палаткой – полянка, кострище у берега, а перед полянкой – две высокие сосны, между которыми Антон Владимирович ещё в начале сбора укрепил основательный турник. Мы вставали в 7 утра. Лёха спал дольше, завтрак у него тоже был позже, да и Гард вылезать с утречка не торопился.
За пару-тройку дней я невероятно привязалась к новым знакомым. Вдоволь наигравшись с псом, мои товарищи находили себе дела поинтересней и даже иногда звали с собой, но я отказывалась от казаков-разбойников, догонялок и пряток. Я оставалась вроде как с Гардом, а на деле – с его хозяином. Впервые в жизни, за всё время общения с собаками и их хозяевами человек оказался для меня интереснее пса. Мы просиживали на берегу целые вечера дотемна или бродили по базе втроём, мы разговаривали и молчали, и смотрели на реку и горы, кутались в куртки, смеялись и задумывались о чём-то своём и неуловимо-общем. О чём могли по нескольку часов говорить девчонка и мужчина, старший её лет на тридцать? Честно говоря, теперь я и сама не берусь ответить на этот вопрос.
Всё началось, как уже говорила, с собак, и продолжилось дальше, как и всякое знакомство, рассказами о себе, жизни, семьях-друзьях и прочем, что есть, конечно же, у всех. Оказалось, что Лёха живёт в Новосибирске, совсем рядом от моего города, работает на реке (я тогда так и не поняла, кем), не ест мяса. Он не много рассказывал о себе, да и я шибко не лезла. Нет, правда, не помню, о чём мы тогда говорили. Но было легко, хорошо и интересно, и не хотелось расходиться и возвращаться к тренерам и команде, хотя Лёха чуть ли не каждый день повторял, будто чувствуя мои натянутые с ними отношения: «Не отрывайся от своих. Не уходи от них». Видать, знал, что говорил…
В промежутки свободного времени без Лёхи и Гарда делать было совершенно нечего. Особенно в те дни, когда случался полный от тренировок отдых. Приходилось бесцельно слоняться по базе, что вдруг быстро наскучило в одного. Ноги сами собой выносили к палатке. Глупо. Вообще идиотизм полный. Как маленькая! Ну а что, можно вон у реки посидеть, или у углей потухшего костра, или просто ходить вокруг, никто же не против, я же просто так, или… Потягиваясь, Лёха выбрался из палатки в тельнике, камуфляжных штанах и кедах. Следом выскочил, встряхиваясь всем телом, пёс.
– Меня караулишь? – и улыбается хитро, а я, наверное, краснею до ушей.
– Да не-ет, я это… – глупо врать, когда оба знают о вранье, но не признаваться же прямо! – Я вот, на турник тут!.. Тренируюсь с утра… – зато теперь вспоминать это очень смешно. Но тогда мне действительно никуда больше идти не хотелось.
Он тоже подходит к турнику, несколько раз вполне недурно подтягивается – верёвками натягиваются жилы на руках. Гард недвусмысленно намекает, подавая в руки неизменный апорт. Мы снова о чём-то говорим, говорим, говорим…
Продолжение следует...