Известно людям всем от века, -
что как пустыни города.
Но есть на свете человеку
вторая половина, Господа.
И ищем, ищем, ищем вечно мы
своё второе «Я», второе Сердце,
вторую Душу; ждать обречены,
смиряя пульса бешеные герцы.
И часто мы (какая злая шутка)
помногу раз проходим мимо тех,
кто есть - приют души и сад рассудку.
Не видя их через гордыни грех.
***
Сквозь дрожь веков, как ивы на ветру
склонились двое. Тихо. В мире время
Ночные грёзы гнало, не жалея,
к костру разлук, что станет поутру
последним из приютов жаркой плоти.
Но был не страшен им зари костёр.
Кинжал любви их нежностью остёр.
Струна её звучит в надрывной ноте.
Сплетаются как змеи языки.
Тела все в бисере сверхчувственного пота.
Любовники? Любимые? Враги?
О чём звучит их жаркой страсти нота?
Два океана, две реки, два неба.
В переплетении рук, волос и мыслей
они Богам швыряли страсти хлебы,
они над вечностью вне времени повисли.
Бесстыдство или Святость? Или что?
Что их свело? Случайная причина?
Иль совокупность признаков того,
что Женщина она, а он - Мужчина?
Что лоно жаркое бесстыдный аромат
ему в ночи изысканно дарило
и стебель страсти как стальной булат
принять готово было как горнило?
Два взрослых человека, два дитя,
два Ангела, два Дьявола, два Бога.
Для друга друг, вдруг смысл обретя,
сверхмалое даруя так сверхмного.
Их нежности тянулся сладкий мёд,
пьяня и отрезвляя, над росою
их отправляя в штормовой полёт
как бабочек, застигнутых грозою.
На скрипках душ мелодии ведя,
являя праздник в быт и повседневность,
святую правду в сексе обретя,
забыв про боль, про суету, про ревность.
Став воздухом, что в лёгкие стремит
поток всесокрушающей, но страсти.
Внимательно взирая, как хрипит
хозяин или жертва сладкой власти.
И пульсом, убежавшим в сетку вен,
чтобы истечь в извечное начало
оно в ночи: «Я - Бог, Я - Мир, Я - тлен,
Я - Смысл, Я - Сущее, Я - Жизнь сама!» - кричало.
И верили вспотевшие они,
раскинув руки, - славно быть распятым,
что долгие зимы холодной дни
не будут ужасом пустых ночей объяты.
Что никогда к ним не вернётся грусть
бесцельности и страхи одиночеств.
Они молились страстью этой: «Пусть,
любовь дарует им оргазм пророчеств.
И дрожь веков две ивы на ветру
не разлучит рассветом поутру».
***
Но неизбежен огненный рассвет.
Все страсти ночи утро уничтожит.
И белый, но такой циничный свет
потерям счёт печальный подытожит.
Неловко улыбнуться эти двое
и, разбегутся кольцами кругов,
забыв о дикой страсти хриплом вое,
в плен ежедневно-будничных оков.
Лишь в отголосках чувственного бреда
мелькнёт как призрак боль пустых потерь.
Недосказав, недопрожив и недо…
Недооткрыв простого счастья дверь.
Но среди толп, идущих ниоткуда
в непрожитое завтра, нежный свет
узрят они свершившегося чуда
и скажут тихо: «Это я, привет».