Под нами жил Егорыч. Борис Егорович, а фамилию его я так и не узнала. Он был странный. Ну как странный: он убил свою жену, как Раскольников зарубил топором. Затем проходил судебно-пстзиаорическую экспертизу, его благополучно признали невменяемым и он находился на принудительномдечении в Троицкой больнице (огромное психиатрическое сообщество, город целый). Затем по стадиям принуд.лечения дошел до нашей больницы, где к тому моменту уже работала моя мама зав.мужским отделением. Он ходил всегда в шапке ушанке и кирзачах, смотрел в бок, был одет во все "нужное", и имел специфический запах больного.
Врачей Егорыч боялся. Уважал, но боялся. В Троицкой его очень хорошо залечили, мама его "закрепила" и выпустила на волю. А если происходило обострение, которое ,как всем известно, бывает сезонное: весна/осень, он бежал к маме: "Риттонька, милая, помоги". Мама не клала его в больницу, она давала ему волшебные таблеточки, и Егорыча спустя пару недель отпускало (неправильно, но суть дела не меняла).
Ещё тогда мне внушили, что крепко сформированная критика к своему заболеванию у контингента психиатрических лечебниц - больше половины залога успеха лечащего врача.
Но были моменты, когда Егорыч не "различал" начало очередного приступа и тогда у нас - детей начиналась веселуха.
Вы можете подумать, что мы над ним издевались, что я пишу какие-то неправильные вещи, собственно вы вольны так думать, но нет, мы не издевались над ним. Мы его боялись, это верно, так как не понимали,что за чудо он такое, но мы его одновременно любили. Да, доводили его до бешенства, когда он выбегал из дома с ломом в руках и с криками "убью" мчался на улицу. И воровали у него с огорода свеклу с тыквой, потому что это были самые большие и вкусны овощи, вкуснее только его крыжовник с ладонь. Для нас это был квест, читай, как компьютерная игра у нынешних детей, только не понарошку. Его огород вообще был произведением искусства.
И когда его не стало никто с облегчением не вздохнул, несмотря на специфический запах, исходивший из его квартиры, или пьяные ссоры с его алкоголичкой-женой, что слышал весь двор, или , в конце концов, наш детский страх, который оставался после очередного его приступа, да такой, что мы ещё неделями пробегали пролет первого этажа и его квартиру аки спринтеры, через 3 ступени.
Нет . Никто не вздохнул с облегчением, потому что больше никто кроме него не мог превратить зимой наш двор в сказку, так убрав снег, что поворачивая к нам во двор оказывался в царстве Снежной королевы. Может это воспоминание родом из детства, и я преувеличиваю, но сугробы по обе стороны дорожки двора были выше крыши нашей Нивы. Дорожки велись и плутали среди нагромождения снега. С присущей данным больным дотошностью, он утрамбовывал каждый сугроб и ни у кого из нас не возникало желания прыгнуть туда. Нет. Мы играли там в прятки, представляли себя в Лапландии, кто-то из нас был снежной королевой,а кто-то дедом морозом.
И мне не кажется странным посвятить целый пост психически больному человеку, так как, несмотря на его прошлое, на его суть, он сделал нам такое детство, которое было не у каждого.