Мне было 24 года, когда меня осудили по особо тяжкой статье за умышленное причинение тяжких телесных повреждений повлекших смерть и отправили отбывать наказание на 4 года строго режима в колонию, которая находилась в Республике Мордовия. Во времена ГУЛАГа эта колония считалась политической, где отбывали наказание в основном по известной 58 статье. После приговора Суда меня этапировали на централ, так на жаргоне называется ИВС (изолятор временного содержания), ждать вступления приговора в законную силу, а это ровно тридцать дней. Так как мне ни когда до этого не приходилось бывать в местах лишения свободы, и всё время следствия я провёл под подпиской о не выезде, мои чувства были разные. Всё что когда-то мне было известно о тюрьме из фильмов и рассказов на улице, этот стереотипный образ ломался от увиденного и прожитого за эти годы наказания.
Конечно, в первые дни мной овладевал страх, страх перед неизвестностью, мне немного привыкшему к горькому вкусу чифира всё-таки удавалось не показывать свои эмоции. Но первые дни пребывания говорили о многом. Осознание того, что уже ничего не - возможно исправить тяготило. Вчера была другая жизнь, работа, любимая девушка, развлечения. Но вот сегодня этого больше нет. Более двадцати заключённых на восемь койко-мест, и жирные клопы на стенах. Через несколько дней моего несчастного пребывания мне задали один вопрос, не сидел ли раньше? Когда переспросив моего собеседника, почему он задаёт мне такой вопрос, ведь все в камере прекрасно знали, что это мой первый срок, он не сколько не смутившись ответил, что моё поведение в камере говорит о том, что мне удаётся соблюдать простые правила в бытовой жизни арестантов. Скорее всего, сказалась служба в армии, где тоже приходилось соблюдать не хитрые правила в бытовой жизни. Таков был мой ответ.
Мысли не давали покоя, стены камеры казались настолько толстыми, что за ними не возможно было представить того мира который был раньше. Отчаяние овладевало мною с каждым прожитым днём, овладевая моим сознанием и мыслями. Немного общения и игры в шахматы, которую любил с детства но потом к несчастью забыл, отвлекали от того упаднического настроения. Просмотр телевизора, который как мне показалось, был включён все двадцать четыре часа в сутки, лишь только усугублял моё настроение. Там крутилась другая жизнь, жизнь без клопов и часовых прогулок и куском неба в решётку. Если бы меня поместили в одиночную камеру, то не прошло бы и пару недель чтобы не возникло желания покончить с собой. Таким было моё психическое состояние, подавленное и потерявшее надежду. Инстинкт самосохранения молчал и не подавал признаков жизни.
Мне приснился сон. Стоя на коленях перед закрытыми воротами с болью и отчаянием в душе колотил по ним руками, пытаясь попасть внутрь. Большой вздох разбудил моё сознание. Через секунду мне показалось, что моё тело не дышало. Мне в первый раз в жизни захотелось в Храм. Захотелось исповедоваться, осознание того что моя жизнь была не правильной всё более и более утверждалось в моём сознании. От бывалых сидельцев мне стало известно, что в зонах есть Православные Храмы и мне очень хотелось попасть туда. С тех дней мои мысли были только в ожидании этапа. И этот день настал.
Если в нашем мире есть самое экстремальное развлечение то это-этап. Бесконечные и вечные ожидания в камерах-сборках, где ум отказывается верить в происходящее с тобой событие, счастливый звук замка, открывающий дверь на выход. Непереносимая духота и теснота, всё это понемногу закалило моё сознание. Только на этапе человек учится терпеть и самое главное ждать. Позже на свободе при ожидании автобуса на остановке это время мне казалось не таким утомительным и долгим. Этап прибыл к ночи. Под лай овчарок и коридор автоматчиков, зека прыгая с подножки вагона, пробегали по одному на пирон, где ждали подъезда автозаков. Тогда сидя на корточках на пироне города Владимир я смотрел на одиноко стоящую девушку, которая, по - видимому ждала последнюю электричку. Событие что происходило от неё в нескольких метрах, её ни как не волновало, видимо данное зрелище привычное для жителей тех мест. Вот она свобода так близка и невозможна.
Владимирский централ встретил горячим душем и полуподвальным помещением, камни этих стен помнили времена Екатерины Второй. В транзитной камере с арочными сводами чёрного от копоти потолка, находилось более сорока человек. Одно мне стало известно точно, что двух одинаковых тюрем в России не бывает. Моё пребывание в столь известной тюрьме было не долгим всего три дня и наш этап вернули обратно, потому как зоны Владимира больше не принимали заключённых из-за нехватки мест содержания. В эти самые дни каким-то может чудом мне посчастливилось получить письмо от любимой девушки. Одно единственное на весь оставшийся срок.
Новый этап, новое направление. Это была Республика Мордовия. Закинув своё преступное тело на верхнюю полку, я проспал всю ночь до конечной станции. Через месяц мытарств этапа, автозаков, столыпинских вагонов, транзитных камер, с того дня как покинув камеру ИВС, стоя ранним утром в прогулочном дворике незнакомой и загадочной республики, моё тело не могло надышаться свежим морозным воздухом, впереди была колония.
Колония строго режима встретила солнечным морозным деньком, привычным шмоном, усатым хозяином, который говорил, что даже мухи спрашивают разрешения на полёт в данном месте, да усталым карантином и свежей баней. Так начался мой срок. Питание в столовой ограничивалось тремя таблетками в день, перловой, сечневой и пшённой. Это была вся терапия лечения от преступлений, которую человечество смогло придумать за всё его существование. В карантине мне стало известно что в колонии есть Храм, точнее молельная комната, как только закончится моё месячное пребывание в закрытом почти от всех глаз бараке мне удастся посетить её.
Попав в отряд после карантина, завхоз показал мне место, моего дальнейшего пребывания. Это было место на пальме, так называется второй ярус кровати. Раскладывая свои мыльно рыльные принадлежности, я увидел в тумбочке, лежала Библия. Моя мечта осуществится, прочитаю от начала до конца, благо теперь времени будет достаточно. Через некоторое время отряд наполнился арестантами, как рой пчёлами. Подойдя к своей кровати, передо мною возник один из арестантов. Высокого роста с лицом, высеченным из какого-то камня.
-Это твои вещи? - задал он мне вопрос.
После моего кивка головой, камень произнёс:
-Будешь ночью ворочится выкину от сюда.
Может от страха, может от глупости встречным вопросом я спросил его:
-Это твоя Библия в тумбочке?
Каменное лицо ответило что его.
-Хочу в Церковь попасть, но не знаю, где она находится.
-Завтра сходим- с каким-то подозрением сказал "камень."
Таким было моё знакомство с Игорем. Ночь была напряжённая, зная, что снизу за мной наблюдает Игорь, мне всё-таки удалось уснуть, не раскачивая шконку. Утром после завтрака Игорь отвёл меня в Церковь. Позже он не много даже хвастался, что многое прощается тому, кто привёл человека в Храм. Игорь оказался бандитом из 90-х,главарём ОПГ держащей в страхе областной город, получив 15 лет особого режима за убийство своего подельника, который сдал их группировку ментам. Тогда я и увидел те ворота, в которые колотил руками во сне, это были врата в алтарь той небольшой молельной комнаты. И остался, остался на весь срок. Старосту Храма звали Вася, этот человек с непростой и страшной судьбой, с тремя годами дисбата, употреблением наркотиков. Его обнаружил под утро наряд ППС, лежащим в кустах в наркотическом угаре, а рядом убитое тело какого-то парня, которого он даже не знал. Суд приговорил его к 12 годам особого режима. В 2003 году вышел Федеральный Закон, который существенно вносил изменения в рецидив преступлений и многим приговорённым к особому режиму изменили меру наказания на строгий режим. После приговора Вася написал жалобу в стихах о Боге, Суд скинул ему два года. Вася проводил каждый день в этом небольшом Храме, после подъёма открывая его и закрывая за полчаса перед отбоем, ровно минуту в минуту начиная читать все церковные службы на церковно-славянском языке.
Количество куполов и церквей на спине арестанта говорит больше о его биографии отсидок и ходок, многие имеющие такие наколки за весь свой долгий срок посещают колонийские Храмы единожды. Из более тысячи заключённых колонии Храм посещали не более двадцати человек. Своей исповеди мне пришлось ждать несколько месяцев, потому как священник не мог по каким-то причинам посетить колонию. Но как-то вечером Вася сказал, чтобы все готовились, завтра исповедь и причастие. Утром нас исповедовали сразу два священника, батюшка Михаил и его сын отец Павел. После исповеди, сидя на крыльце Храма, я понял, что всё плохое в своей жизни я оставил там под ногами отца Павла, и что этого всего больше нет со мной.
В те дни, когда священник не мог посетить нашу колонию, случилось одно событие. Придя в Церковь, я увидел какое-то оживление. Спросив, что всё-таки происходит? Мне стало известно, что в нашей колонии отбывает срок священник отец Александр. С его посещением нашей Церкви и происходило оживление зека прихожан. Ни кто толком не знал, за что попал на срок этот батюшка, говорили, что его посадили специально по статье мошенничество за какую-то квартиру. Отец Александр и вправду обладал всеми внешними качествами пастыря, короткая борода, тихий голос. Позже один из арестантов нашей общины даже хотел было исповедоваться отцу Александру. Спустя некоторое время, придя в Храм, я увидел Васю сидящего за письменным столом в каком-то задумчивом состоянии. Вася поведал мне, что отец Александр не отец Александр, а плут и мошенник. Староста Вася обладал одним важным качеством ни чего не делать без благословления батюшки. И в этот раз он написал письмо Епископу с разъяснением как поступить в данной ситуации, может ли данный осужденный гражданин проводить литургии и принимать исповедь. Просил так же уточнить является ли данный осужденный гражданин священнослужителем. Ответ не заставил себя долго ждать, в письме было сообщено, что данный гражданин не является священнослужителем и ни когда им не был. Суть этого мошенника заключалась в следующем. Облачаясь в рясу, лже-батюшка со своей женой ездили по отдалённым деревням республики, проводя церковные мероприятия, собирая пожертвования от доверчивых граждан. Свой срок, Саня получил за квартиру одной пенсионерки, которая предвидя расставание души от тела переписала эту квартиру на лже-церковь, лже-священника. Даже Вася был немного смущён такой откровенной ложью, он даже церковно-славянского языка не знал, когда я просил провести его службу, признавался позже староста.
Крыльцо Церкви выходило на хоздвор столовой, на котором находилась пекарня, а за ней уже была запретка. Один заключённый из хозобслуги столовой перед отбоем попытался перелезть через забор но к его сожалению был задержан. Администрация решила ограничить посещение данной территории и нашему Храму выделили вторую комнату, для того чтобы выход находился с другой стороны здания. После небольших перепланировок и ремонта у нас появилась ещё одна комната, где разместилась вся библиотека Храма. В перегородке завелась настоящая мышь. Вася подкармливал её каждый день, объясняя это тем, что если прикормить одну мышь, то она разгонит остальных. Так благодаря неудачному побегу из Шоушенка у нашей небольшой комнаты появилась вторая.
Кто-то однажды сказал, что нет страшнее наказания, чем каждый день делать одно и то же. Наш зека-отряд занимался производством фанеры, работёнка-ещё та. Меня поставили сушить листы шпона на паровой сушилке. Работали в две смены, приходя в барак после отбоя, но и подъём был для нас позже на час. Время летело не заметно. Но как-то работа остановилась, и наш отряд просидел больше года на бараке. Барак представлял собой двух этажное здание после военной постройки с двумя входами, на четыре отряда, общим количеством по сто заключённых в отряде. Говорили, что этот барак строили пленные немцы, ни сколько в этом не сомневался. На промзоне стоял кран для разгрузки вагонов с лесом, который двигался по рельсам, клеймо, на этих рельсах указывало на 1939 год. Территория возле барака огорожена забором, называлась локальной зоной, а проще локалкой. В локалке происходила вся та серая жизнь зека, прогулки, общение и игра в шахматы. В начале моего пребывания в отряде я сел играть с одним заядлым шахматистом, но через пять минут игры тот сказал, что я не умею играть в шахматы, и он не будет больше играть со мной, потому что не интересно. Его звали Серёга, ему было за шестьдесят. В каком-то пьяном притоне его разбудил наряд милиции, рядом было убитое тело собутыльника. Сказали, что это совершил он, он Серёга и получил свои 10 лет. Всё что он хотел это увидеть мать после освобождения.
Не умея играть в шахматы мне только и оставалось, как пойти в библиотеку и найти книжку по шахматам. Библиотека не пользовалась большим спросом у заключённых, так как телевизор в отряде заменял все развлечения. Порой казалось, что если лишить этот контингент телевидения, то через неделю бунт неизбежен. Найдя то, что искал, а это была потрёпанная книжка советского производства я начал её изучение. После месяца теории мне всё-таки удалось обыграть Серёгу с первого раза. И началось. Доходило даже до того что Серёга не выдерживал досадного проигрыша и подкидывал доску к небу, собирая потом разбросанные фигуры. Человеческий мозг развивается только тогда когда создаёт образную картину событий. Читая книгу, человек представляет картину событий описанных в книге, мышление создаёт умственную работу. Просмотр телевизора даёт готовую картину событий и мышлению не нужно работать над готовым образом. Игра в шахматы помогала мне заполнить тот умственный вакуум, да и сам спортивный азарт, встряхивал эмоциональные клетки.
За весь свой срок, сколько мне было отпущено приговором, моё сознание жаждало знаний, знаний духовных. Церковные книги мой ум поглощал без меры, Вася научил меня церковно-славянскому языку, и теперь можно было помогать вести службы, читая Псалтирь и Евангелие. До тюрьмы я не знал ни одной молитвы, даже Отче Наш выучил только за решёткой. Как-то на промзоне в курилке я читал церковную брошурку, которые брал с собой постоянно. Один из арестантов начал говорить мне, что он тоже первым сроком ходил в Церковь перечитал все книги и что всё это полная чушь. Ему оставалось сидеть считанные дни, после месяца на свободе его убили, зарезав ножом в драке. Много было дискуссий на эту тему, что только не приходилось слышать, Храм называли бомбоубежищем, священников милиционерами в рясе. Разговоры с сектантами баптистами, называвшими иконы картинками на которые молятся. Но в какой-то момент времени всё прекратилось. Может просто по тому, что арестанты поняли, что на исповеди мы говорим о своих грехах, а не о спрятанном телефоне соседа по бараку и само Православие сексотство признаёт смертным грехом.
Своё освобождение я встретил в другой колонии, мне оставалось сидеть меньше года, вышел закон, который говорил, что первоходы должны содержаться отдельно от рецидивистов. Тяжело было прощаться с теми, с кем провёл большую часть срока, ведь все они имели не первую судимость. Теперь это был другой контингент. Большинство осужденных составляла молодёжь, получившая срока за модное теперь распространение наркотиков. Молодой девятнадцати летний парень, из города героя Орла получивший шесть лет за продажу коробка анаши. Андрюха хороший моторист швейного производства с восьмью годами режима, продававший эту анашу туристам на Краснодарских курортах. Два молодых парня с 18-ю годами заключения у каждого, болельщики одной знаменитой команды. Фанаты, осужденные за убийство в массовой драке болельщиков. Теперь почему-то они не могли смотреть футбол с такой страстью, с которой раньше прославляли своих кумиров. Таким был контингент этой колонии, впервые осужденных по особо тяжким статьям кодекса, на территории которой, находился прекрасный рубленный, из мачтовой сосны Храм, построенный и освящённый в честь Царской Семьи Романовых.
Староста этого Храма носил героическую фамилию всем известного Русского полководца Суворов. Оказывается что эта фамилия довольно распространённая в этой республике. Сам полководец был родом из этих мест, и свои последние земные дни окончил в монашеском постриге. Мне посчастливилось причаститься, в этом Храме, вспоминая это причастие, приходит в голову мысль, что сама Венценосная Семья Романовых стала соучастником этого Церковного таинства Евхаристии.
Одного монаха, который очень много постился и молился, искушал бес. Монах спросил беса, чего тот хочет от него, чтобы бес отстал? Бес сказал, что хочет, чтобы монах совершил какой-нибудь грех. Если я совершу убийство, то нарушу заповедь, не убий, если прелюбодействую, то оскверню тело, которое держал в долгом посте, думал монах. Но если немного выпью вина, то это будет меньшим грехом, который я совершу и монах согласился. Продав своё рукоделие на рынке, монах отправился в питейное заведение выпить вина. Когда ему принесли вина, за его стол подсела красивая женщина и предложила выпить вместе с ней. Будучи уже в подпитом состоянии монаху понравилась красота этой женщины, и они отправились к ней домой. В разгар страсти в квартиру ворвался муж этой женщины и напал на монаха. Монах защищаясь, ударил супруга подвернувшимся под руку ножом и убил его. Эта притча говорит о том, что порой безвинная страсть приводит к страшным последствиям.
Человек не может жить без веры. Вера это путь. Путь правильный. Такие как я не хорошие и не плохие, мы научились осознавать добро и зло. Мне однажды попалась заметка в одной гуиновской газете, где приводилась статистика рецидивов преступлений. Из числа заключённых, которые посещают колонийский Храм, лишь два процента возвращаются обратно, а общая статистика говорила о большинстве. Сейчас в той колонии где проходил мой срок строят большой каменный Храм, с куполом и звонницей .Но для меня дороже всех Храмов останется небольшая комната, которую мы называли Церковью, освящённой в честь преподобного Амвросия Оптинского. Есть икона благоразумного разбойника, того кто был распят по правую руку с Господом Иисусом Христом, на ней написаны слова:
"Люди, опомнитесь! И даже, уже мы разбойники, говорим Вам Бог есть!"
