Наблюдение за современными историями успешной борьбы разных групп за свои права позволяет предположить: ценности толерантности, уважения приобретают невиданное значение. Кажется, что извечная привычка людей делить всех окружающих на «своих» и «чужих» и порождаемая ею дискриминация постепенно уходят в прошлое. Так неужели риторику «все равны, но некоторые равнее других» стоит признать неадекватной опыту современного человечества? Можно ли обнаружить реперные точки — события, публичные высказывания, официальные заявления, после которых «классические» и наиболее известные идеологии унижения превратились в постыдные и порицаемые практики? И описывают ли сегодня философы и правозащитники новые формы унижения, которым, по их мнению, стоит противостоять?
1963, расизм
Идеология господства, основанная на оценке возможностей доступа человека к социальным благам на основании происхождения, этнической принадлежности. Ученые различают разные типы расизма: бытовой, не требующий обязательной поддержки идеологии; политический, обеспечиваемый риторикой лидеров мнений и представителей элит; институциональный, государственный, предполагающие широкое распространение фактически навязываемых норм общественного, корпоративного поведения.
Множественность феномена позволяет предположить: хотя определенные старые типы расизма и их более современные версии (например, нордизм) ассоциируются с преступлениями против человечества или, как минимум, с негативно оцениваемыми ксенофобией и дискриминацией, в каких-то формах эта практика унижения продолжает существовать. Конечно, после Нюрнбергского процесса и известной речи Мартина Лютера Кинга (1963 г.) расизм как идеология и система взглядов наделены общественным порицанием. Однако при этом до сих пор имеет массовое хождение понятие «менталитет», которое отсылает к морально устаревшим интеллектуальным попыткам обнаружить какую-то предрасположенность тех или иных этнических групп к определенному поведению. Как бороться с таким стереотипным взглядом на социальный мир? Например, путем публичного представления результатов специальных исследований, доказывающих отсутствие связи между генетикой и культурными идентичностями людей.
1969, эйджизм
Дискриминация человека на основании его возраста. Критерии «нормального» возраста могут сдвигаться в зависимости от социокультурных особенностей комьюнити или индивидуальных предпочтений конкретного человека. Так, одна из радикальных форм эйджизма носит название «геронтофобия». Это боязнь пожилых людей, и в менее жестких и более социально приемлемых формах она принимает вид специально создаваемых ограничений на обслуживание представителей старшего поколения в сфере здравоохранения, при приеме на работу. Другой группой, часто испытывающей на себе унижение в связи с возрастом, считается молодежь. И хотя границы этого понятия постоянно двигаются и в разных регионах могут быть не равны друг другу (где-то «молодым» человек перестает быть после 25, а где-то — и после 35), молодые люди нередко сталкиваются с предубеждениями при приеме на работу, им не слишком доверяют в вопросах родительства (хотя в России, например, до сих пор в ходу словечко «старородящая», которую могут услышать роженицы, скажем, после 30). В максимально общем виде эйджизм предполагает наличие общественных конвенций, договоренностей о том, как должен вести себя, выглядеть человек, принадлежащий к той или иной возрастной группе. Эти конвенции системны, то есть пронизывают собой принципы функционирования социальных институтов, медиакультуры, сценарии нашего повседневного поведения. Именно поэтому мы все — одновременно и жертвы эйджизма, и производители подобных агрессивных действий. Пока «старики» читают нотации «молодежи», упирая на накопленный опыт и с годами появившуюся мудрость, последняя формирует миф о немощности и беспомощности «старых дураков».
Впервые понятие «эйджизм» ввел в оборот директор Национального института старения США Роберт Нил Батлер. После этой публикации и до сих пор в мире активно ведутся дебаты о борьбе с дискриминацией и необходимости пенализации, наказания за угнетения по принципу возраста. У этой борьбы — большое будущее. Возрастные ограничения, как и любая другая форма унижения, обоснованы экономическими и политическими причинами. Но благодаря развитию здравоохранения и соответствующим демографическим тенденциям биологическая категория возраста постепенно лишается привязки к старым и бывшими четкими социальными нормами. Те, кого мы раньше называли «пожилыми», ведут активный образ жизни, и даже на роль девушки Джеймса Бонда назначают актрису, чей возраст перевалил «за полтинник». Впрочем, окончательное преодоление эйджизма приведет и к сложностям: придется, например, пересмотреть такие понятия, как «возраст согласия», «пенсионный возраст». Однако если человечество стало взрослеть и стареть по-другому, то, как утверждают законодатели разных стран, неизбежны трансформации и правовой культуры обращения с людьми всех возрастов, и норм их ответственности за собственные поступки.
1975, спесишизм (видовая дискриминация)
За первенство в вопросе создания термина борются Ричард Райдер и Питер Сингер. Первый, будучи одним из основоположников движений за права животных и, в частности, членом группы «Oxford Vegetarians», в 1973 году выпустил одноименный памфлет, направленный против экспериментов над животными. Сингер же в 1975 году закончил книгу «Освобождение животных», в которой рассуждал о последствиях антропоцентризма, т.е. веры человечества в собственную исключительность, и вообще супремасизма (убеждение, согласно которому носитель определенных характеристик имеет право доминировать над другими). В 1989 году термин оказался включен в Оксфордский словарь английского языка.
Сторонники этих ученых настаивают: превосходство человека над другими видами, их эксплуатация не могут быть оправданы какой бы то ни было моральной системой или считаться необходимостью, обеспечившей выживаемость человечества. Более того, поскольку доказано, что животные способны чувствовать боль или наслаждение, а некоторые могут испытывать переживания разной интенсивности, то люди должны не просто обеспечивать им достойное качество жизни. В конце концов, первые законы, де юре уберегающие животных от жестокости и произвола человека, принимались уже в 17 веке (в частности, в Англии и Ирландии, Японии), а в 19 веке возникали общественные организации, выступавшие против вивисекции. Сегодня необходимо задуматься о признании субъектности животных, о равноценности потребностей живых существ «человеческой» и «нечеловеческой» природы и наделении последних правами.
С одной стороны, подобные инициативы в 2000-е годы стали почти нормой законотворческой деятельности, а наблюдения зоологов подтверждают правоту тех, кто настаивает: права животных должны быть закреплены в конституциях. Более того, животных стоит признать личностями, а не существами, владельцем которых по прихоти становится человек. С другой стороны, история борьбы за права животных знает много примеров эко-терроризма и прочих эпизодов насилия, использование которого оправдывалось добрыми намерениями преступников. И несмотря на отдельные кейсы антиспесишизма, дурное обращение с животными — это то, что каждый из нас, надеемся не практикует, но точно видит в течение своей жизни довольно часто.
Интересно, что выход из этой патовой ситуации, когда правовые инициативы захлебываются в несостоятельности правоприменения, предлагают философы, относительно далекие от эко-движения. Например, Уилл Кимлика в соавторстве со Сью Доналдсон издал в 2011 году книгу «Zoopolis», в которой предлагал признать всех животных нашими согражданами. Этот интересный интеллектуальный трюк обезоруживает противников антиспесишизма — ведь нельзя же в современном обществе всерьез рассуждать о возможности ненаделения какой-то части сограждан правами?
1981, сексизм
Понятие, образованное феминистками «второй волны» по аналогии с термином «расизм». Обычно расшифровывается как система предубеждений и действий, направленная на поддержание патриархата, угнетение женщин и пронизывающая собой все социальные практики. Предполагается, что формирование сексизма обусловлено андроцентризмом (представлением о маскулинности как исторической и культурной норме) и уверенностью в поляризации социальных ролей мужчин и женщин. При этом все чаще под понятие «сексизм» подпадают и дискриминационные действия в адрес мужчин. В целом с помощью этого термина можно описывать ситуацию тотального неравенства прав и порождаемую им систему санкций в адрес тех, кто не готов к публичному поведению в соответствии с жесткими моделями «мужского» и «женского».
Одной из первых крупных работ о пролонгированной практике угнетения женщин считается книга Симоны де Бовуар «Второй пол» (1949 г.), ставшая отправной точкой феминизма «второй волны». Более популярный и наглядный рассказ о мужском манипулировании женщинами и мизогинии представила американка Бетти Фридан в книге «Загадка женственности» (1963 г.).
Произведением же, в котором обосновывалось типологическое сходство расизма и сексизма (и порицались оба, конечно же), стал труд bell hooks «Ain't I a Woman?: Black women and feminism» (1981). Обсуждая поражение в правах членов лишь одного сообщества, автор поставила вопрос о взаимных пересечениях разных форм дискриминации (расизма и сексизма) и о фактической беспомощности исключительно «белого» или «черного» феминизма как способов защиты прав конкретных групп угнетенных. В конечном итоге эта дискуссия повлияла на возникновение интерсекциональности — теории, согласно которой на первый взгляд неидентичные друг другу типы доминирования должны изучаться как типологически схожее насилие и культурно, исторически обоснованные системы унижения. Такой комплексный подход применяется и при формировании современной системы международного права: с января 2011 года в ООН появилось подразделение «ООН-женщины», несмотря на узость своего названия, занимающееся не только вопросами расширения прав и возможностей женщин, но и проблемами гендерного равенства. И в исполнительном совете этого органа, кстати, есть представители РФ.
2000, гендеризм
Другое название — гендерная бинарность. Система представлений и общественного устройства, утверждающих нормативность только двух противоположных по своим характеристикам полов и гендеров: «мужского» и «женского». Конструирование приемлемого «маскулинного» и «феминного» поведения осуществляется повсеместно — от продвижения особых моделей воспитания до закрепления определенных социальных ролей. А гендерная вариативность (поведение, не совпадающее с гендерными установками; часто демонстрируется драг квин и кроссдрессерами), трансгендерность, а также небинарные гендерные системы рассматриваются как угроза стабильности социального мира. Так что несмотря на кажущееся развитие норм толерантности по отношению к людям, борющимся за право выбирать сексуальную и гендерную идентичность, и наличие исследований, подтверждающих нефункциональность соответствующих бинарных систем, в массовой культуре и в общественной жизни нередко встречается предвзятое отношение к подобной вариативности.
И речь идет не только о вполне знакомой гомофобии или гетеросексизме (признании за гетеросексуальностью статуса единственной моральной и социальной нормы), но и о негативной и позитивной дискриминации «третьего пола» в Тайланде (в том числе, в профессиональном спорте) и Индии, а также социальной стигматизации интерсекс-людей. Пожалуй, говорить всерьез об исчезновении гендеризма как логики угнетения преждевременно — по крайней мере потому, что в сознании обывателей и на всех уровнях социального устройства люди воспроизводят уверенность в существовании в норме только двух полов и принципов поведения. С другой стороны, в Финляндии, например, с 2011 года пытаются внедрить практики гендерно-нейтрального воспитания. А в рамках гендерной социологии и Gender Studies такие авторы, как Джудит Батлер, Джудит Лорбет, не одно десятилетие разрабатывают философские подходы к пониманию всего многообразия идентичностей, не соответствующих предзаданным обществом установкам.
В частности, в 2000 году Лорбет опубликовала статью «Using Gender to Undo Gender: A Feminist Degendering Movement», а в 2005 — книгу, в которых борется за установление принципов «degendering» и за мир, способный существовать без социальной регуляции вопросов пола и гендера.
2003, ранкизм
Дискриминация или эксплуатация человека, объясняемые его более «низким» социальным статусом в той или иной иерархии. В какой-то степени отсылает к исследованиям Мишеля Фуко, который указывал на насильственность любой формы власти, способствующей ранжированию. Сам термин был изобретен преподавателем Робертом Фуллером по аналогии с уже известными видами дискриминации. По мнению Фуллера, любое унижение, осуществляемое в пределах тех или иных социальных структур или институций — на работе, местах несения службы, в рамках прохождения обучения, в семье — может быть расценено как ранкизм. Начальник считает возможным кричать или вообще несправедливо обращаться к вам, подчиненному? Родители полагают правильным унижать ребенка указанием на его недостаточную развитость или несоответствие каким-то педагогическим идеалам? Вообще имеет место любое другое посягательство на ваше гражданское достоинство? Значит, вы имеет дело с абьюзером, практикующим ранкизм.
К сожалению, это понятие, содержание которого обнимает собой самые разные формы дискриминации, оказывается чересчур широким, фактически лишенным какого-то указания на специфичность форм предвзятого отношения и, соответственно, на методы противодействия им. Ранкизм есть следствие и условие существования иерархий, а без них человечеству крайне сложно было бы организовать какие-то результативные формы взаимодействия. Так что, конечно, буллинг, жестокие процедуры инициации, преследования и проявления дискриминаций в связи с принадлежностью человека к конкретной группе или обладания какими-то характеристиками (а все эти практики включены в термин «ранкизм») ужасны и требуют системной реакции. Однако даже победив их, люди будут нуждаться в коллективном взаимодействии. А, значит, сохранятся и злоупотребления подчинением одних другими, подавлением — пусть и во имя добра.
2006, эйблизм и ментализм
Эйблизм — дискриминация и предубеждение против людей с ограниченными возможностями. В отличие от таких признаваемых «биологическими» категорий как раса и пол или социальных конструктов (например, сексуальной ориентации), наличие которых подтверждает многообразие человечества, инвалидность рассматривается как «ошибка», требующая либо радикального устранения, либо радикальной же заботы. В первом случае оценка «инвалидов» как членов общества опирается на стереотипы о связи между заболеваниями, расстройствами и девиантным или отклоняющимся поведением. Во втором за ними не признается право на автономию, самостоятельность и субъектность. В итоге в обоих случаях игнорируются нужды и потребности людей с ограниченными возможностями, и не только посредством отказа от практик инклюзии, но и путем лишения прав, обеспечиваемых Всеобщей декларацией прав человека. Так, несмотря на то, что международные организации уже с 1960-х годов принимают документы, содержащие конкретные положения о правах людей с инвалидностью, и в это же время в США даже начинает действовать «Движение за независимое проживание» и более масштабное «Disability rights movement», до сих пор во всем мире, в том числе, в Европе фиксируются случаи не только бытового, но и институционального насилия в адрес людей с инвалидностью, например, насильственной стерилизацииженщин с психическими расстройствами. Получается, в то время как, по оценкам Всемирной организации здравоохранения, в мире насчитывается более миллиарда «инвалидов» (порядка 15% населения Земли, и число их растет), принципы евгеники, апробированные в ходе нацистской программы умерщвления Т-4, пусть и реализуемые менее массово и откровенно, продолжают находить поддержку среди истеблишмента.
Тем не менее, с 1990-х годов в разных странах мира принимаются законы, объявляющие эйблизм нарушением прав человека. 2006 год же можно считать той точкой, когда международное сообщество впервые смогло сформулировать юридически обязывающий документ, излагающий стандарты обеспечения людей с ограниченными возможностями гражданскими, политическими, экономическими и социальными правами — United Nations Convention on the Rights of Persons with Disabilities.
Частной формой эйблизма выступает ментализм (другое название — «психофобия») — дискриминация в отношении людей с психиатрическими диагнозами, состояниями, особенностями ментального здоровья. Такая дискриминация может принимать разные формы — от обесценивания состояния человека до стигматизации, разного рода сегрегаций — например, по принципу функциональности (при каких-то болезнях человек считается «высокофункциональным», то есть «почти здоровым», при других — нет) и ограничений в правах (скажем, репродуктивных, праве на образование, труд). Впервые понятие «ментализм» появилось в книге активистки Джуди Чемберлен «On Our Own: Patient Controlled Alternatives to the Mental Health System» (1978 г.). Теперь же оно активно используются участниками таких правозащитных движений, как «Psychiatric survivors movement» (на его основе с 2005 году существует НКО «MindFreedom International») и «Mad Pride» (1993 г.). Представители этих сообществ выступают не только против стигматизации людей с ментальными особенностями, но и за проработку понятия «норма», аналогичную той, что происходит в отношении других «биологических» и «социальных» категорий — расы, пола, возраста и т.д.
***
Избранные нами даты во многом произвольны. У каждого из тех, кто когда-либо был свидетелем подобных практик дискриминации, есть «свои» точки отсчета. Те же, кто никогда не сталкивался с подобными явлениями, могут быть уверены в искусственности выделения всех этих типов унижения. Тем не менее, идеологии насилия, лишения прав — более или менее знакомые нам всем — продолжают существовать, несмотря на усилия правозащитных организаций, низовые инициативы граждан и декларации международных организаций. Хотелось бы, чтобы на подобных воображаемых графиках появлялось больше меток, которые при этом указывали бы не только на акты постоянной борьбы за гуманизм. Но маркировали желание человека проработать свою привычку присваивать другим людям и вообще субъектам (живым или только претендующим на этот статус) жестких характеристик «нормального», достойного уважения, и «девиантного», доступного для унижений.
Оксана Мороз