Зеркало Евы. Наталия Васильевна Крандиевская Толстая.

…Рассматривая в старом, потемневшем зеркале каждую морщинку на лице, она усмехнулась про себя, отряхнула платок.. Пыль, как пудра. Пудра, как пыль. Пыль жизни. Всю ее жизнь можно было разделить на периоды… Их было несколько. Как цветов в палитре. Художница и скульптор, она умела смешивать краски и придавать палитре многоцветность.. Радужное, счастливое , тонкое , смешливое, нежное, как искрящийся снег на беличьей шапочке, с синим бархатным верхом, было только в юности, Да, именно так…

…Давно, еще когда она посещала студию художницы Веры Званцевой, где с самозабвением рисовала акварелью, пастелью, маслом. Лепила из глины. Особенно ей удавались портреты, пейзажи, на которых особо тщательно выписывала ветви деревьев, дорогу в лунном свете и мерцание звезд в чернильной вышине неба… Чернила. Остро запахло чернилами. Она тяжело ступая, и слегка задыхаясь, подошла к столу, отдернула портьеру. Белесое молоко рассвета, лилось, прозрачно и легко, прямо в ладони, омывало лицо, и было так  просто, хотелось широко и вольно вздохнуть, но что то кололо в груди, как тот снег, в далеком тринадцатом, на мягкой беличьей шапочке с синим бархатным верхом.. Она впервые тогда увидела в небе созвездие Ориона, пытаясь заглянуть в глаза любимому..

Стихотворные строфы спускались к ней на тонких нитях легко, как звезды с неба или паутинные послания, позолоченные пылью Вселенной. Она писала стихи с детства. Первый самостоятельный сборник Наташа Крандиевская опубликовала в четырнадцать лет.. Строго отобранные матерью, писательницей Анастасией Романовной Тараховской, они разошлись мгновенно, стали изящным украшением многих библиотек. Иван Алексеевич Бунин, романтически чуть влюбленный в нее, приходил от тонкости и изящества ее строчек в бурный восторг, с придыханием в голосе говоря о том, что талант ее на самом деле – силен и драгоценен, и она не должна его зарывать в землю, бросать, ради замужества, детской, балов, семейной гостиной, чаепитий… Она и не бросала.

 Надгробие Н. В. Крандиевской - Толстой. на  Серафимовском кладбище. Санкт - Петербург

Строки мучили ее, кололи острыми иглами сердце по ночам.. Она вскакивала и торопливо грызя основание химического карандаша изящно очерченными губами, записывала летящим, округлым почерком в тетрадь под зеленым кругом лампы:

Нет, этот знойный день в Крыму
Для вечности так мало значит,
Его забудут,
Но ему бессмертье суждено иначе.
Оно в стихах. Быть может, тут.
На недописанной странице,
Где рифм воздушные границы
Не прах, а пламень берегут…

А потом. там, на краю тоски, в Берлине, пришлось надолго забыть о стихах. Пальцы привыкали больше к игле, нитке, кухонному ножу, мыльной пене больше, чем к перу.. Но строчки все равно приходили. Неожиданно, прихотливо… В кухонном чаду она могла резать лук или раскачивать педаль "Зингера", украшая причудливым зигзагом кромку заказанного берлинской модницей платья, а в голове звенело:

Как яблоко, надкушенное Евой…

И далее, строфы ложились в ряд.. Оставалось - лишь записать… Яблоко Евы… Она усмехнулась.. Всегда ощущала себя не Евой. Больше Лилит.. Лилит, потерявшей любовь и обретшей снова. Она прятала ее в сердце.. Уже без него. Не ожесточаясь. Просто - даря. Пропуская сквозь пальцы, как гранатовые четки. Или – жемчужное ожерелье.. Только два сборника при жизни: 1919 год – "Стихотворения" , 1921 – сборник " От лукавого". Поэтической славы не было. Был отсвет круга семейной зеленой лампы под абажуром, корешки книг знакомых с детства и юности. Пожелтевшие их страницы. Ореолы воспоминаний. Золочеными орешками, пылинками, блестками, искрами они ложились в ее ладонь… Согревали, жгли, озаряли душу.. Дарили ей тот, мягкий вечерний свет, что так украсил строфы поздних, зрелых ее стихов, в которых не было холодного льда пережитого: расставаний предательств, смертей, холода блокады, ужасов голода, томления болезни.. В зрелости лишь это – аромат и вкус медового яблока из Эдемского садаЕвы, у которой было лицо Лилит. В зеркале опять двоилось… Множилось, дробилось. Но его невозможно было обмануть. И Ева и Лилит были одним и тем же. Единым целым. Половинками надкушенного яблока….Ничем иным они быть просто не могли… Ибо – Женщины… Женское – от века. Неизбывное… Незамутненное тенью никаких зеркал… Старых, новых.. _ Наталия Васильевна с первым супругом Ф. Волькенштейном и сыном Федором.

_______________________________
 Авторский текст. Главы из книги.

Источник фото - интернет...