Перцов все-таки выбрал время для своей проверки 20-й школы, подгадав ее к первой декаде декабря. Это был очень точный расчет, основанный на всем известных графиках выплат зарплат учителям и чиновникам городской администрации и только ему известных схем начисления «оброка» со специальных банковских счетов, куда поступали деньги из «фондов пожертвований» и «фондов родительской помощи». В расчет принимались и сетки выездных дежурств подконтрольных ему работников городской администрации, а также инспекции специальных городских служб.
Это была так называемая «комплексная» проверка, которая включала в себя представителей Роспотребнадзора, пожарной службы, а также непосредственно специалиста из управления. Такие проверки устраивались Перцовым в двух случаях – когда он хотел устроить показательную «порку», чтобы подчинить или даже «слить» кого-то из директоров или когда требовалось выбить побольше денег. В данной ситуации обе эти задачи не противоречили друг другу.
Сирина Борисовна узнала о проверке по дороге на работу, еще сидя в маршрутке. Ей позвонила вся раздерганная, разволновавшая Кружелица. Она явно паниковала и спрашивала, что делать – мол, «они уже едут»… Сирина посоветовала ей дать специальные поручения в столовой и до ее приезда не пускать их «по школе».
Она ехала на сидении рядом с водителем и смотрела, как о лобовое стекло разбиваются хлопья первого, такого позднего в этом году, снега. Крупные комочки слипшихся снежинок с силой хлюпали в растрескавшийся «лобешник» бывалой газели и еще до того, как их смахивали неровно работающие, хрумкающие резиной дворники, успевали потечь в разные стороны грязноватыми струйками. Она особенно не переживала и тем более не боялась. Это была далеко не первая проверка в ее жизни – она прекрасно знала все повадки и тайные цели Перцова. Ей была ясна его задача «захомутания» нового директора, только не до конца было ясно, в какие «слабые места» он будет бить на этот раз, на что поручил обратить «особое внимание» своей комиссии.
Об этом надо было задуматься поглубже, но сейчас она как-то была «не в тонусе». Накануне к ней, как обычно – по понедельникам, приходил ее «генерал», как она в шутку называла полковника медицинской службы, с которым была в связи. У полковника в этот день было постоянное дежурство, и он ночью, благо военный госпиталь был недалеко от ее дома, всегда к ней «заскакивал». Полковник был женат, связь с Сириной в его «ягодном» возрасте, стоила ему немало хлопот, и, тем не менее, уже третий год он не мог отстать от «этой женщины», зацепившей, как он сам объяснял себе, его «за душу».
В последнее время эти отношения все сильнее тяготили Сирину, оставляя после каждой паручасовой «случки» (по ее собственной терминологии), долго непреходящее ощущение тяжести и тоски. И глухое раздражение…. На что - она до конца сама не могла дать себе отчета. На «глупого генерала», на себя ли, на судьбу ли свою, на которой после отношений с мужчинами, словно после танковых траков на асфальте, остались глубокие трещины и борозды…
Маленькая Сирина росла пацанкой. Она как небо от земли отличалась от своей, на год старшей ее, сестры. И внешне – та была беленькая и пухловатая, а Сирина смуглая и поджарая – и всеми своими привычками и повадками. Начиная с детского сада, она не признавала куклы, а если ее заставляли с ними играть – выкалывала им глаза, вырывала ноги – после чего ей предоставили возможность играть с тем, с чем она хочет. А хотелось ей играть, как ни странно – с солдатиками, которых у нее со временем накопилось несколько больших обувных коробок. Солдатики были разные – и современные, и древние. Особенное ее удовольствие составляли немецкие рыцари и русские витязи времен Ледового побоища. Закованные в латы рыцари были сделаны из зеленой пластмассы, а русские кольчужные воины – из красной. И родители не боялись оставлять Сирину одну на несколько часов за бесконечным расставлением своих воинств друг напротив друг друга и последующим поочередным сшибанием их специальными «снарядами», сделанными из кусочков плотной круглой резины. «Нашим» витязям Сирина присваивала даже собственные имена. Любимым ее «солдатом» был «Василь» - одетый лишь в одну кольчугу и вооруженный только молотом «кузнец», который последним вступал в бой и если «погибал», то Сирина плакала над ним «недетскими» слезами к ужасу своей старшей сестры Оленьки (над ее именем родители еще не извращались), возившейся рядом с куклами.
Послушную и манерную Оленьку постоянно ставили в пример Сирине, рядом с которой и на которой «все горело», но это не шло на пользу последней. Та еще более уходила в свои мальчиковые игры, все дальше отчуждаясь от сестры, которая взяла еще на себя дурную манеру постоянно жаловаться и доносить на Сирину. Но родители-филологи, увлеченные своими творческими изысканиями (оба были преподавателями русского языка в университете на одной кафедре и оба писали диссертации почти в одной и той же области), мало обращали внимание на нюансы отношений сестер. Их больше интересовала собственная научная карьера.
Естественно, когда Сирина подросла, она избрала себе «соответствующую» компанию. Девочки в качестве подруг и хранительниц всех подростковых секретов ее совершенно не устраивали. Поэтому Сирину чаще всего можно было увидеть во главе ватаги пацанов-сорванцов. Иногда она приходила домой с синяками, приняв участие в какой-нибудь мальчишеской «разборке», тогда родители начинали «бить тревогу», запрещали ей выходить на улицу. Но ненадолго. У Сирины было одно удивительное и совершенно не присущее старшей сестре, какое-то даже больше присущее животным свойство – на время затаиваться. Она внешне подчинялась, ровно разговаривала, не грубила, не хамила – успокоенные родители ослабляли тиски запретов – и Сирина вновь получала так ей необходимую свободу.
А она действительно верховодила в компании пацанов, проявляя порой недюжинные волевые и организаторские качества. Это была настоящая «воля к власти», как сказал бы Ницше. Однажды она организовала настоящую «войну» против пацанов соседнего квартала, связав всех своих «сообщников» «кровной клятвой» о «мести до конца».
Никто не может доподлинно сказать, что пережила двенадцатилетняя Сирина, когда однажды, во время одной из очередных уличных войн, ее изнасиловали. Изнасиловали более старшие пацаны, поставив «на хор» на глазах у дрожащих от испуга ее «сообщников», которых заставляли делать «то же самое».., и они бы сделали, если бы не дрожали от страха. Сирина никому об этом не рассказала – это было слишком мучительно для ее гордости. Она словно снова «затаилась», только на этот раз как бы внутренне, став замкнутой для проявления каких-либо глубоких чувств, хотя и не утратив временами находившей на нее поверхностной говорливой общительности.
Еще одна «темная история» произошла с нею уже на последних курсах пединститута. Кстати, поступила она туда отнюдь не из желания стать учителем (она большей частью ненавидела своих школьных учителей или была к ним равнодушна), а скорее из принципа и духа противоречия. Дело в том, что родители продолжали противопоставлять ей сестру и в одном из разговоров сказали, что из Оленьки вышел бы хороший учитель, если бы она пошла по их стопам, а вот из Сирины…. Оленька «по их стопам» не пошла, предпочтя «низкую», по словам родителей, карьеру парикмахера. А вот Сирина к их удивлению легко поступила в пединститут на филфак и легко там училась, удивляя своей «поздно пришедшей» старательностью и усидчивостью. Им и в голову не приходило, что их «непутевая» дочь решила доказать им, что она станет «всем, чем захочет», что главным стимулом и побудительным мотивом ее жизни является обостренное чувство самолюбия и ущемленное человеческое достоинство. Все это, помноженное на «волю к власти» и просто недюжинную силу воли, предопределили такой пируэт в профессиональном «самоопределении» Сирины.
Так вот. На последних курсах института произошла одна «любовная история», о которой никто толком ничего рассказать не мог. Ходили слухи, что Сирина даже родила ребенка, но правда это или нет, если правда – то куда этот ребенок делся, никто не знал. Поговаривали даже, что к этой истории имел отношение Перцов Константин Георгиевич и даже Борюн Максим Петрович (они в одно и то же время учились в пединституте), но какое, и правда ли это вообще – это была тайна «за семью печатями». Характерно, что Сирина, любя и охотно возбуждая разговоры на разного рода «скабрезные» темы, в том числе о сексуальной жизни своих подруг, резко пресекала малейшие поползновения по этому поводу в свой адрес.
Однако один «медицинский факт» скрыть было никак нельзя. После той «темной истории» Сирина стала, что называется, «сохнуть» - в самом прямом физическом смысле. Ее поразила с каждым годом прогрессирующая худоба, найти действенное противоядие от которой и даже поставить сколько-нибудь точный диагноз оказалось не под силу даже именитым медицинским светилам. (Сирина полтора месяца проходила обследование в одной московской клинике.)
Она так и не вышла замуж, хотя даже в своей «худобе» обладала несомненной личностной обаятельностью, привлекавшей к ней мужчин не столько красотой, сколько исходящей из нее внутренней энергией. Эта энергия как бы гипнотизировала их, подавляла волю и «привязывала» к ней вопреки каким-либо рациональным объяснениям природы этих отношений.
На протяжении почти каждого этапа ее жизни рядом с нею был какой-нибудь мужчина – но только на определенное время. Когда это, определенное самой Сириной время, истекало, этот мужчина уходил. Причем уходил сам – без скандала и мучений мстительной ревности. Он как бы «очухивался» от Сирины, и сам потом удивлялся – «а что это было?», как это он мог так увлечься «этой женщиной». И в этом было отличие в отношении к противоположному полу от, к примеру, скажем, Полины. Та просто бросала мужчин, не заботясь об их чувствах, порой на самом пике «эротического угара», обрекая этим на долговременные «любовные терзания». Сирина же - как будто просто выключала в себе какой-то известный только ей «источник притяжения», и мужчина просто «отваливал» от нее или «отваливался», не имея особых претензий, а порой даже с чувством благодарности, как насытившаяся пиявка или сухой лист от вскормившей его ветки.
Да, родители ошиблись в определении степени «путевости» своих дочерей. Непутевой оказалась как раз Оленька. Сначала она даже как будто процветала, открыла собственный «салон красоты», но потом, увлекшись разного рода «гламурными» проектами и похождениями, которые совсем вскружили ей голову, стала пить, а вскоре и «баловаться» наркотиками. Быстро выйдя замуж и быстро родив дочь, она также быстро забыла о ней, и Сирине пришлось взять на себя заботу о племяннице, так как помощи от «бабушки с дедушкой» помимо охов и ахов по поводу Оленьки, никакой не было. Племянница Катюшка дни, а порой и ночи проводила у своей тети Сирины, подавляя в себе желание считать и называть ее мамой. Сирина старалась по возможности оградить ее от «тлетворного» влияния матери, которая опускалась все ниже и ниже, вдобавок ко всему смертельно ревнуя привязанность своей дочери к «тете Сирине».
Совсем тяжело стало, когда к проблеме худобы добавилась болезнь суставов. Но Сирина не ослабила внимание к Катюшке, помогая с домашними заданиями и пытаясь охранить от сомнительных знакомств. Только в отличие от Ариши, бившейся со своею дочкою Гулей, у нее даже мысли не было перевести ее в собственную школу, хотя это несомненно облегчило бы ей жизнь в плане контроля за племянницей.
И только три года назад Сирина, наконец, вздохнула более менее свободно, «поступив» свою племянницу – куда бы вы думали? – опять же в пединститут. И тоже на филфак. Только на этот раз «потомственные филологи» - бабушка с дедушкой – уже не удивились. Они стали привыкать к удивительным особенностям своей младшей дочери, хотя, сколько-нибудь понять их не могли, да и особо не пытались.
(продолжение следует... здесь)
начало романа - здесь