О культуре комментирования
Я не берусь предположить, когда появилась эта болезнь. Возможно, все началось с одной строчки комментария в новой советской России. Возможно, все началось с целой книги – третьего тома «Посмертных записок Пиквикского клуба» Диккенса, изданного Academia в 1933-м и целиком состоящего из комментариев Густава Шпета к переводу романа. (Все три тома вот уже несколько лет лежат в одной из книжных стопок дома и ждут своего часа.) Время возникновения болезни не известно, но причины ее всегда можно списать на «железный занавес», отсталость читающего населения, необразованность. Все это перекочевало из советской России в постсоветскую, хотя вроде бы все симптомы были ликвидированы. Занавеса больше нет, пресловутое отставание вылечили интернетом, необразованность – почти поголовным высшим образованием.
Однако комментаторство никуда не делось. Переводные книги, статьи в популярных и академических журналах до сих пор страдают этим недугом, занесенным из СССР. (Оговоримся, что речь далее пойдет именно о переводах, а не о текстах, изначально написанных на русском.) Болезнь не носит эпидемический характер, и тем не менее отдельные случаи позволяют говорить о некой общей тенденции.
***
Из интервью с Максимом Немцовым:
«Ведь задача состоит, на мой взгляд, в том, чтобы читателю перевода текст был примерно так же ясен, как читателю оригинала на другом языке. В данном случае, русскоязычный читатель, мы отдаем себе в этом отчет, не обязан помнить какие-то событийные тонкости Гражданской войны в США или особенности американского законодательства, как он, допустим, помнит о событиях истории России (хотя бы и по школьной программе). Сейчас, понятно, для прояснения таких тонкостей можно воспользоваться поисковыми системами или сетевыми энциклопедиями, но я думаю, что в этом по-прежнему можно пойти читателю навстречу без риска обидеть его недоверием к его умственному развитию. Хотя все большую популярность сейчас набирает школа мысли, согласно которой сноски — пусть даже самые информативные — должны уйти в прошлое».
Переводчик художественной литературы при комментировании выступает еще и как куратор. Он сам интуитивно решает, что нужно комментировать для читателя, а что нет; где нужно прояснить тонкости, а где не нужно. По этой теории, читателю нужно дать контекст: окружить его максимальным количеством фактов, чтобы он, читатель, мог из них достроить общую картину. Это стройная теория, однако в ней есть несколько прорех. Зачастую из сносок, данных переводчиком, можно получить не контекст текста, а контекст переводчика – его хода мысли, бэкграунда, образованности.
В первую очередь можно отметить, что комментируется то, чего не знает сам переводчик. По ходу работы он или она проверяют «фактуру», ищут смысл «темных» мест в тексте, самообразовываются. Самообразование происходит за счет читателя. Если в переводе романа дается сноска на фильм «Терминатор» или сериал «Звездный путь», то это говорит только о том, что переводчик не смотрел ни фильм, ни сериал, а скорее всего даже не подозревал об их существовании. (По этическим причинам опускаю имена и названия книг.) Если переводчик дает сноску на Дарвина и его теорию, это говорит только о том, что переводчик, вероятно, до сих пор не слышал о теории Дарвина, и, вероятно, придерживается теории божественного создания. Это его право, но почему это происходит за счет читателя? Наверняка где-то существуют книги, где даны сноски на Иисуса, Гитлера и «Симпсонов», и подобные случаи позволяют говорить о том, что не только читателя держат за дурака, но и сам комментатор дурак.
Приведенные примеры могут показаться чрезмерными, то есть не показательными из-за своей крайности, однако на контрасте с ними видно, что даже «умеренные» сноски как минимум излишни, а как максимум – оскорбительны. Художественный текст становится вечерней школой переводчика.
Другой симптом – комментирование бытовых объектов. Сноски на марки, бренды, магазины, самые простые предметы быта никакого контекста не дают, а только замусоривают текст. Чаще всего эти объекты (особенно в массовой литературе) взаимозаменяемы, выполняют практическую функцию и ничего не добавляют не только к контексту, но и просто к тексту.
Третий симптом – комментирование культурных явлений и объектов, чаще в интеллектуальной прозе. Переводчик-куратор обычно сам хорошо понимает контекст, как хорошо знаком и с описываемыми явлениями или именами. Его нельзя заподозрить в глупости или непрофессионализме, он добросовестно комментирует действительно не самые общеизвестные моменты, иногда ради только того, чтобы блеснуть эрудированностью и интеллектом. Проблема в том, что комментирование отдельных элементов не может дать понимания контекста. (Как и все аналогии, не самая строгая, но доходчивая: если взять шутку и разбить ее на элементы, откомментировав каждый из них, это не только не гарантирует, что у слушателя шутки появится чувство юмора, но и не гарантирует, что даже эта конкретная шутка будет понята.) Контекст никогда не сумма всех частей по отдельности. Более того, даже разъяснение в сноске какого-то темного места не гарантирует, что это темное место станет понятнее. Написать, что «Терминатор» стал культовым фильмом, не обещает того, что будет даже отчасти понят масштаб явления. Более того, даже просмотр самого фильма не гарантирует лучшего понимания контекста книги. Понимание контекста – не врожденное явление, его можно развить, воспитать. Порой на это требуется несколько лет. Куратор, который снабжает свой перевод сносками, дает читателю ложное ощущение понимания элементов контекста, которое соответственно ведет к ложному пониманию самого контекста.
Контекст никогда не сумма всех частей по отдельности. Более того, даже разъяснение в сноске какого-то темного места не гарантирует, что это темное место станет понятнее.
Полный отказ от сносок может быть воспринят как элитистская позиция. Предполагается, что сноски могут еще и подтолкнуть читателя к собственному изучению того или иного момента из перевода, которое было откомментировано. Возможно, кого-то они и подтолкнут. Однако много ли мы знаем случаев, когда, например, чтение ингредиентов шоколадного батончика подтолкнуло бы кого-то к изучению химических процессов и технологии производства? Нужны ли «простому» читателю (а именно о нем заботятся в первую очередь комментаторы) сноски на явления и лица, которые не играют никакой роли в общем понимании книги? «Простой» читатель не просит сносок в журнале «Cosmo». Значит, он\она все понимает? Или все равно от нее ускользает контекст? Должен ли читатель получать знания из сносок – кастрированных словарных статей (если даже полные словарные статьи не дают понимания пресловутого контекста)? Есть большие сомнения, что читатель должен узнать о Дарвине и его теории из переводного романа средней руки.
***
Казалось бы, в академической (околоакадемической? псевдоакадемической?) среде не должно быть «простого» читателя. Это именно читатель, а не читающий (по определению Мережсковского), понимающий, образованный, интеллигентный. Уж он-то не нуждается ни в каком комментировании. Но «сносочная болезнь» не обошла стороной и интеллектуальные публикации.
В переводе статьи-трибьюта Марку Фишеру Оуэна Хэзерли в №1 (2019) журнала «Неприкосновенный запас» можно найти 58 сносок*. Вот некоторые из них подряд:
[43] Иэн Кёртис (1956—1980) — солист группы «Joy Division».
[44] Грайм — одно из направлений современной электронной музыки, где она сочетается с читкой или вокалом; появилось около 20 лет назад в неблагополучных районах Лондона.
[45] Кодво Эшун (р. 1967) — британский автор и кинематографист.
[46] Дабплейт — диджейский термин, означающий официально не изданный музыкальный трек; в широком смысле — эксклюзивная запись не для тиражирования.
[47] Дрейк (р. 1986) — канадский рэпер, музыкальный продюсер и актер.
Перевод этой статьи имеет все описанные выше симптомы. Он выдает переводчика с головой (она явно не слушает музыку). Комментируются бытовые моменты, не несущие особой смысловой нагрузки. Комментирование дает ложное понимание контекста: по отдельности эти комментарии не приблизят к пониманию фигуры Фишера. Комментирование здесь настолько близко к пародии на комментирование, что ждешь сноски 59 «Лондон – столица Великобритании».
Комментирование здесь настолько близко к пародии на комментирование, что ждешь сноски 59 «Лондон – столица Великобритании».
Чтение статьи и отдельно комментариев заставляет вообще поставить под сомнение сам феномен владения контекстом. Можно ли понять значимость и место в истории Марка Фишера, послушав музыку Joy Division и Дрейка (и прочитав про них тысячи слов), если в 2005-м ты не читал блог Фишера k-punk? Будет ли понятен контекст феномена Фишера кому-то через 20 лет, когда (допустим) даже не будет существовать платформы, на которой Фишер вел свой блог? 58 сносок не раскрывают феномен Фишера ни на тысячную процента. При этом подготовленный читатель журнала вполне может почувствовать себя оскорбленным. Ему как будто 58 раз плюнули в лицо (а то и в душу). Характерно, что в другой статье номера, написанной Алексеем Царевым о российском хип-хопе, сносок объясняющего характера нет вообще, хотя встречаются не самые очевидные рэп-имена. Получается, что такое дурное комментирование – сугубо феномен переводчика-куратора. Он всегда хочет дать то, что дать нельзя.
Спасибо, но больше не надо.
* За указание на эту статью выражаю благодарность Инне Кушнаревой.
Ray Garraty