В начале 1590-х годов на Северную Италию обрушился страшный голод. В первой части статьи — о том, как с проблемой голода справлялись в городах Италии. Как довольно быстро “налет цивилизации” слетел с городских элит, и как элиты перешли к избирательному распределению ресурсов. Все “уязвимые” слои населения, от студентов до нищих, не просто перестали получать хлеб — их изгнали за пределы городов.
Во второй части — о том, как с голодом не справлялись за пределами городской черты.
Интересно, что какое-то время в итальянской историографии существовала гипотеза, что наличие общих ресурсов у сельских общин, наличие многих коллективных договоров, помогли крестьянам лучше справиться с голодом. Эдакое своеобразное противопоставление бездушного “капитализма” городов и деревенского добрососедства.
Увы, при внимательной проверке гипотезы на исторических свидетельствах — она рушится. С несколькими годами голода не справилось и коллективное перераспределение общин.
Подорвали общину распространившиеся по итальянским деревням утопические слухи — что голод носит местный характер. Достаточно отмахать несколько десятков лиг, и на новом месте про голод можно будет забыть. Десятки семей снимались с места, оставляли поля не засеянными и отправлялись в даль, за лучшей долей. В итоге, с 1584-го в церковных книгах Северной Италии, наблюдается трагический излом. Из книги в книгу повторяется описание схожей ситуации: часть местных снимается с места, а прибывающим “чужакам” община отказывается выделять хоть какую-то помощь.
В записях церковной книги из Нонантола, маленького городишка в Модене, отказ снабжать “отходников” община объясняет желанием остановить эмиграцию из села. Любой, кто уйдет, лишается права участвовать в partecipanza agraria, делах общины, лишается права на пользование урожаями и ресурсами общинных земель. И если общинного права лишаются местные уходящие — то его тем более не получают “пришлые”.
В своей суровости общинники Ноналтоа оказались не одиноки. В соседней городку общине, в Центо (Cento), также ввели запретительные “законы” для уходящих и пришлых.
Суровость и развал добрососедских отношений можно считать отчасти оправданным — увеличение числа смертей, на графике ниже, отражает не только голодные смерти. Несколько плохих лет привели к росту насилия: "накоплению" подозрений и зависти к соседям, увеличения числа разбойников и бродяг, рыскающих окрест общины, ожидающих возможности украсть её оскудевшие запасы.
Многие примеры растущего насилия можно найти в записях служебной книги капитана Нонантолы, аналога ихнего шерифа или нашего участкового. В 1590-1595-х годах учащаются кражи продовольствия, мелкой птицы, коров, другого крупного скота. Растет число споров между соседями по любому поводу. Нормой становятся драки между односельчанами, которые перерастают в поножовщину. Растет и число убийств. Вдобавок, по ночам капитан разбирается с вооруженными нападениями на отдаленные изолированные дома. Нападения совершали отчаявшиеся голодные бродяги, слоняющиеся вокруг сел в надежде украсть хоть что-то съестное.
В записях капитана можно найти конкретные примеры. В марте 1591-го года на Марчино Борсари напали в его собственном доме. Борсари выжил и рассказал капитану подробности: “В прошлый четверг вечером, когда уже пробило семь, и мы с женой уже были в кровати, я услышал свист за окном [...] Я тут же вскочил с постели, чтобы увидеть, что это было [...] Привел себя в лучший вид, в какой только можно, когда стоишь, закутанный в одеяло, и столкнулся с кем-то, вооруженным колесцовой аркебузой и шпагой. Этот кто-то напал на меня. Тут же появился еще один разбойник, схватился за вилы и проткнул мое плечо так глубоко, что достал до кости. Появились еще двое, безоружные, которые набросились на меня, связали мне руки за спиной, а потом тонкой веревкой обвязали мои яйца и подвесили эту веревку к железному костылю, который, как вы видите прикреплен к балке [...] Они натягивали эту веревку как можно выше и мучали меня долгое время, требуя денег. Когда я сказал, что у меня ничего нет, они ответили, что знают о моих делах лучше меня, и взяли [несколько] мешков моих запасов, три меры пшеничной муки, которую я хранил в сундуке, более сорока необожженных хлебов [...], а также аркебузу и серебряное кольцо с красным камнем [...] И двадцать четыре колбасы-салями [...]” (адаптация на современный итальянский — Гвидо Альфани).
Социально-экономический кризис, вызванный голодом, имел долгосрочные последствия. Рядом с Нонантола, в сельском городке Сан-Феличе-суль-Панаро, голод довел многие семьи до состояния нищеты. Люди распродавали всё, а потом закладывали и свои дома. “Новые нищие”, многие из которых были зажиточными людьми и столпами общества до кризиса, теперь с ненавистью смотрели на богачей, выходцев из Модены. Горожане, с куда как лучшим снабжением, нажили на спекуляциях зерном баснословные богатства и теперь скупали деревни на корню.
Увеличение “концентрации” богатства сопровождался ответным усилением социальной и политической закрытости общин. И маховик насилия продолжал раскручиваться дальше. Обедневшая местная элита всеми силами пыталась сохранить свой престиж — и не стеснялась, “случись что”, наживаться на местных, на своих же общинниках. “Городским ведь можно”. Там, где еще пять-семь лет назад люди жили дружно и добрососедски - это ж Италия, солнце, оливки, фрукты, рай земной - теперь царили недоверие и ненависть.
******
Итальянский голод конца шестнадцатого века уничтожил доверие людей друг к другу и веру во власть закона, в возможность справедливости на земле. Голод имел на редкость долгосрочные последствия — и поспособствовал как росту неравенства в итальянском обществе, на несколько веков вперед, так не лучшему экономическому развитию Италии, по сегодняшний день.
******
При написании статьи я использовал:
Alfani G., The Famine of the 1590s in Northern Italy. An Analysis of the Greatest “System Shock” of Sixteenth Century.
Alfani G., Climate, population and famine in Northern Italy: general tendencies and Malthusian crisis, ca. 1450-1800.