Народный дружинник Федор Петрович, патрулируя вверенный самому себе район, столкнулся с Василисой Васильевной, преклонных лет консьержкой. Все бы ничего, но она вылетела из-за угла в ядовито розовом шлеме, на роликах и с криком «Поберегись!».
Федор Петрович от неожиданности застыл столбом, поберечься не успел, и больно стукнулся лбом о шлем Василисы Васильевны.
— С тормозами плохо управляюсь, — пожаловалась консьержка. — Извините.
— Вы с ума сошли? — потирая ушибленный лоб, воскликнул Федор Петрович. — В вашем возрасте ролики?!А если шейку бедра сломаете?!
— Тьфу на тебя, — беззлобно махнула рукой Василиса Васильевна и заулыбалась, обнажая вставную челюсть цвета юной слоновой кости. — Я, может, только жить начинаю. Еще и замуж схожу.
Она лукаво погрозила Федору Петровичу морщинистым пальцем и покатила дальше.
— Не поздновато? — бросил ей вслед Федор Петрович.
— В самый раз! — жизнерадостно помахала ему в ответ консьержка.
— Совсем из ума выжила, — покачал головой Федор Петрович и отправился дальше в поисках нарушителей общественного порядка.
***
Василиса Васильевна вовсе не выжила из ума. У нее был выходной. Весь день она ворчала на внучку, первокурсницу Алису, переживающую очередную несчастную любовь, мыла полы, проветривала помещение и мечтала, как послезавтра придет на работу, включит телевизор и отдохнет от всего.
— Что значит, от всего? — спросил вдруг ворвавшийся в форточки шаловливый весенний сквозняк.
Василиса Васильевна задумалась. Настолько глубоко, что отложив тряпку, уселась на полу в прихожей. Ее рассеянный взгляд остановился на алисиных роликах.
— А ведь я так и не… — сказал ее внутренний голос.
— Мне семьдесят три, — напомнил второй внутренний голос.
— Старая дура, — хихикнул третий.
— Почему вас так много? — удивилась Василиса Васильевна.
— Поехали! — предложил четвертый внутренний голос.
И все вдруг с ним согласились. Включая Василису Васильевну.
***
Адепт неведомого культа, фанатик-одиночка Букашкин, сидел перед компьютером и сочинял текст листовки, копии которой он собирался подбросить нынче ночью под дверь каждой квартиры в доме.
Делал он так не из любви к печатному слову, просто соседи при встрече с ним перебегали на другую сторону улицы, вспоминали о не выключенных электроприборах, неотложных делах и оставленных без присмотра детях. Ни у кого не находилось и пяти минут выслушать даже малюсенькую проповедь. Но Букашкин не унывал. Ибо путь тернист.
— Всяк ничтожный покайся! — написал фанатик-одиночка и удовлетворенно улыбнулся. Начало ему нравилось.
Тот же самый шаловливый сквознячок, разбудивший внутренние голоса Василисы Васильевны, дунул в лицо Букашкину, побудив того подойти к окну закрыть форточку.
Во дворе какая-то долговязая девица с невероятной скоростью рисовала на стене неказистой бойлерной тропический пляж.
— Ты когда последний раз на море был? — спросил внутренний голос.
— Никогда, — ответил второй внутренний голос. — Времени у него нет. Целыми днями заботится о спасении человечества.
— Будто кто ему спасибо скажет! — вставил третий.
— Не нужно мне никакого спасибо! — соврал Букашкин.
— Давайте искупаемся, — предложил четвертый внутренний голос.
И все согласились, включая Букашкина.
***
Алиса мрачно смотрела в окно. Какая же она дура! Вообразила, что Геннадий Бобриков в нее влюблен. А он вовсе не в нее, а в Иванову с большими сиськами. Алиса всхлипнула. До чего несправедлив мир. А еще уныл и сер, как потерянный хвост ослика Иа.
— Да пошел он, этот Бобриков, — шепнул шаловливый сквознячок. Тот самый.
— Миру не хватает красок поярче, — заметил внутренний голос.
— Бобриков своей тенью загородил ей солнце, — язвительно отозвался второй.
— Просто у него глаза глубины поразительной, — вздохнул третий.
— Иванова ему совсем не подходит, — сказала Алиса.
— Баллончики с краской, — подсказал четвертый внутренний голос.
— Точно! — воскликнули все хором, включая Алису.
***
Фанатик-одиночка Букашкин жил на первом этаже, поэтому просто вылез в окно. Тропический пляж манил его.
***
Федор Петрович открыл рот, чтобы отчитать Алису за порчу городской исторической собственности, но был сбит с мысли адептом неведомого культа. Тот с радостным воплем пронесся мимо, нырнул в тропические волны, и вынырнул крошечной точкой у нарисованного горизонта.
— Ого! — восхитилась Алиса. — Как я умею! Пойду, пожалуй, нарисую что-нибудь ужасное для Бобрикова с Ивановой.
И удалилась, помахивая баллончиком с краской.
Федор Петрович, выпучив глаза, потыкал пальцем в пейзаж, но ничего, кроме бетонного холода стены не ощутил.
Адепт неведомого культа, между тем, отфыркиваясь, вылез из воды, плюхнулся на песок и принялся загорать. Над ним кружили тропические птицы.
Отдыхай Букашкин на газоне посреди двора, Федор Петрович, не задумываясь, пригрозил бы ему штрафом и взял на заметку, как сказано в инструкции, но тут он абсолютно растерялся. Творилось что-то необычное, инструкцией не предусмотренное.
— Я в полицию звоню! — громко сказал Федор Петрович.
Он надеялся, что Букашкин услышит, испугается и вылезет из пейзажа. Однако, тот и не думал пугаться.
— Лучше сразу в дурдом, — посоветовал Букашкин.
— Это почему же? — поинтересовался Федор Петрович.
— Потому что после слов: «тут на картине человек загорает» они сами им позвонят.
— Логично, — рассудил Федор Петрович. — Но ты ведь когда-нибудь отсюда вылезешь?
— Не факт, — потянулся Букашкин.
— А как же листовки, проповеди, все эти «покайтесь!», «устрашитесь!» и «трепещите!»?
— В жопу, — беспечно отмахнулся адепт неведомого культа. — Самое ценное слово — несказанное. Вот я сейчас знаю смысл жизни. Только хрен кому расскажу. Иначе оно обретет форму, структуру, а в конце концов систематизируется и опошлится.
Тут Федор Петрович испугался по-настоящему. Если фанатик-одиночка отказывается делиться обретенным знанием, в мире определенно не все в порядке. И никакая полиция не поможет.
— Нужно идти к Салиму, — подсказал внутренний голос.
— Ох, нет, — застонал Федор Петрович, — опять?! Как я буду выглядеть в глазах общественности?
— Либо героем, либо придурком, — ответил внутренний голос. — А, может, и вовсе не заметят на фоне Букашкина.
Федор Петрович, хоть и жил всегда в гармонии со своим внутренним голосом, сомневался.
Одна из птиц, кружащих над загорающим адептом неведомого культа, отделилась от остальных, спикировала на песок, потопталась, глядя на Федора Петровича круглым внимательным глазом, потом вдруг разинула острый клюв и сказала сочным басом: «Чик-чирик».
Народный дружинник отбросил сомнения и со всех ног поспешил в дворницкую.
***
Всю свою жизнь Федор Петрович мечтал приносить пользу людям. Он даже поступал на работу в полицию, но его не взяли из-за слабого здоровья, лишнего веса и бьющего через край праведного энтузиазма.
— Ретивый ты больно, — сказал капитан Хряков. — Сгоришь на работе.
Но, поймав полный отчаяния взгляд Федора Петровича, смягчился.
— Иди-ка ты, братец, дружинником. У меня как раз недобор на одного человека.
Федор Петрович отдал честь, расписался за выданную инструкцию, повязал на руку ленту с надписью: «Народная Дружина» и отправился на улицы искоренять нарушения общественного порядка.
Через неделю он постучал в кабинет капитана Хрякова.
— Имею подозрение на незаконную торговлю запрещенными веществами.
— Ну-ну, — заинтересовался капитан.
— Дворник Салим. Работает на вверенном мне районе.
— Почему ты так решил?
— Во-первых, — принялся загибать пальцы Федор Петрович, — он черный.
— Погоди, — перебил Хряков, — что значит черный? Ты тут не разжигай!
Капитан многозначительно приподнял бровь и показал пальцем в потолок.
— Черный, в смысле сильно загорелый, — поправился Федор Петрович. — Во-вторых, к нему в дворницкую постоянно ходят люди. Многие прилично одетые. На дорогих машинах. В-третьих, вчера я видел, как он отдал моей соседке Люсе какую-то склянку. На вопрос, что это такое, дворник прикинулся глухонемым, а Люська ответила грубо, мол, не мое это собачье дело.
Хряков задумался. Раскрываемость последнее время упала, капитану грозило понижение по службе, а тут такое заманчивое дело.
— Спасибо за сигнал, — он пожал руку Федору Петровичу. — Проверим.
Эту проверку Федору Петровичу не суждено было забыть до конца дней. Опергруппа окружила дворницкую, капитан Хряков лично руководил операцией.
При обыске у дворника не нашли ничего противозаконного. Вдобавок прибежала Люська и устроила истерику, вследствие которой выяснилось, что Салим так же, как и Федор Петрович, помогал людям. На свой манер, совершенно бескорыстно и весьма эффективно. Люди ходили к нему за средствами от порчи, сглаза, венца безбрачия, неудачи в бизнесе и прочих мистических хворей. Салим от платы отказывался и если принимал что-то в дар, так только шерстяные носки.
— Ноги мерзнут, — объяснил дворник.
— Это обман! — возмущался Федор Петрович. — Как корень подорожника и березовая кора помогут выйти замуж?!
— Но выходят же, — задумчиво крутил в руках склянку с надписью «мужеская сила» капитан Хряков.
Дворника было приказано оставить в покое, а над Федором Петровичем еще долго потешалась общественность. Народный дружинник от огорчения запил. Жестко и беспросветно. На третий день к нему пришел Салим. Заставил выпить какой-то мерзкой бурды и сказал:
— Ты хороший человек. Я на тебя не злюсь. Просто в мире много такого, что очень трудно понять и невозможно объяснить. Если что, ты знаешь, где меня найти.
— Да пошел ты, — ответил Федор Петрович.
— Я обращался к твоему внутреннему голосу, — улыбнулся дворник и пропал.
Следующие сутки Федор Петрович провел наедине с унитазом. Его тошнило, и с тех пор он Салима невзлюбил.
***
Салим сидел на пороге обрамленной кустами шиповника дворницкой, обнимая метлу и уставившись на свои ноги в шерстяных носках канареечного цвета.
Федор Петрович кашлянул в кулак, привлекая внимание.
Дворник поднял голову и воззрился на Федора Петровича с такой тоской, что дружиннику захотелось провалиться сквозь землю. Вместо этого Федор Петрович, потоптавшись на месте, смущенно пробормотал:
— Непорядок у меня на участке. Необъяснимого свойства. Пенсионерки на роликах. Девушки, рисующие живые картины. Про Букашкина вообще молчу. Мне бы средство какое…
— Знаешь, зачем я сюда приехал? — медленно произнес Салим.
Федор Петрович помотал головой.
— Мой отец хотел, чтобы я получил высшее гуманитарное образование. Он понятия не имел, что это, но звучало красиво.
— Очень мило, — вежливо заметил Федор Петрович. — Но, какое отношение…
— Я был не против, — продолжал Салим, будто не слыша народного дружинника. — Молодой, полный честолюбивых замыслов… А получил то, на что в самых смелых мечтах и не рассчитывал.
Федор Петрович вздохнул. Слушать, как дворник получал высшее образование, не хотелось. Выбор, однако, был не велик. Народный дружинник присел рядом с Салимом и сделал заинтересованное лицо.
***
Юноша из африканской деревни проехал полмира, чтобы поучить образование в стране, где почти не бывает лета, и услышал зов.
Ноги понесли Салима на вокзал, там он встретил весну и с радостно-ревнивым изумлением обнаружил, что не один такой.
Ему рассказали древнюю легенду о дворниках, преданных служителях и верных рыцарях весны. Из года в год, услышав зов, они приветствуют ее льющейся из душевных глубин песней. Тогда весна не просто приходит, а к каждому на свете.
Окончив учебу, Салим не вернулся домой. Он устроился дворником, каждый день жил так, чтобы было о чем спеть ей и чувствовал себя счастливым.
***
— Пел я, преимущественно, йодлем, — печально улыбнулся воспоминаниям дворник.
— Они все ненормальные, — подумал Федор Петрович, — или я сплю, и все это дурной сон. Хорошо бы…
— Не надейся, — ответил внутренний голос. — Хотя, существует теория, согласно которой вся жизнь — сон, правда, не факт, что твой. Так что, помолчи и не мешай слушать.
Народный дружинник от изумления лишился дара речи и даже забыл обидеться. Внутренний голос никогда себе ничего подобного не позволял.
***
— Потом появилось начальство, — продолжал рассказ дворник. — Они всегда возникают ниоткуда, и сразу выходит, что все эти годы ты, оказывается, занимался Очень Важным Делом. Но бесконтрольно и абы как. Значит, следует немедленно организовать все, как положено. Кем положено? Куда положено? Никто не объясняет. В общем, они выбрали день, в который по их точным расчетам прибывает весна, построили нас в колонну, раздали приветственные транспаранты, социально-значимые плакаты и повели на вокзал. Там уже ждал военный оркестр. Он играл туш. Это было начало конца.
— Почему? — спросил Федор Петрович. — Что плохого в организованном мероприятии?
— Многие из нас тоже так решили, — ответил Салим. — Очень удобно, когда весна наступает по расписанию, не нужно целый год прислушиваться, опасаясь не услышать или пропустить зов. Мы перестали ждать. Зачем? Достаточно взглянуть на календарь.
Он помолчал и добавил с тихой нежностью в голосе:
— А она… она обиделась. Вот и чудит, как дитя малое.
— Хватит! — не выдержал Федор Петрович. — Так не бывает, весна всего лишь время года! И они сменяют друг друга! Плевать им на ваши встречи! Это как микстурки твои. Эффект плаценты.
— Плацэбо, — поправил дворник.
— Без разницы! — рявкнул Федор Петрович.
— Поверь, разница огромная, — заверил его Салим. — Все-таки у меня гуманитарное образование.
— Ладно, — народный дружинник взял себя в руки. — Делать с этим всем что?
— А ничего, — пожал плечами дворник. — Само пройдет.
— Но последствия! — возмутился Федор Петрович. — Если эта чокнутая девка атомную бомбу нарисует? Или оружие массового поражения? А Василиса Васильевна выедет на железнодорожные пути, не справится с тормозами и спровоцирует крушение поезда? Про Букашкина вообще молчу.
— Могут, — согласился Салим. — Весна разбудила их внутренние голоса и развлекается, не понимает, насколько это опасно. Мы отдавали ей все прожитое за год, переполняли, чтобы они могла дарить. Теперь она только берет. Ей нужны эмоции, неважно какие. Лучшая почва для эмоций — хаос. Но ты надейся на лучшее, авось пронесет.
Перед глазами Федора Петровича возникло вдруг печальное лицо капитана Хрякова. Укоризненно покачиваясь, оно как бы говорило:
— Что ж ты, братец? Я в тебя верил… А ты…
Народный дружинник приосанился, выпятил грудь, стукнул в нее кулаком и приказал дворнику:
— Поехали!
— Куда? — удивился Салим.
— На вокзал.
— Ты, вроде, мне не веришь, — прищурился дворник.
— Видишь? — Федор Петрович ткнул пальцем в повязку «Народная Дружина». — Я за инструкцию расписывался и клятву давал. Так что, если надо, будем петь. Плясать будем, коли придется.
— Даже не знаю… — сомневался Салим. — Ей, может, уже и не надо.
— Зато я знаю! — кусты шиповника расступились, являя субтильную фигуру капитана Хрякова. — Творится полный абзац. Автовижение по городу остановлено. Пожилые люди на самокатах, скейтбордах и роликах организовали шествие под названием: «Не дождетесь!» Во главе наша консьержка. За ними бегут рыдающие внуки. Поступают заявления об оживших граффити-монстрах, охотящихся на женщин с большой грудью. Про Букашкина вообще молчу.
— Значит, пойдем пешком! — у Федора Петровича от волнения задергался глаз. Не каждый день выпадает спасать мир. — Вы нас поведете?
— Не-не-не, — замахал руками капитан. — Вы уж как-нибудь сами. Меня Букашкин на пикник пригласил. Сказал, будут женщины и тропические коктейли. Я согласился. Потому что, вне зависимости от того, как все это кончится, получу от начальства трендюлей и грамоту почетную. У меня этими грамотами все стены увешаны, а счастья нет.
— Не в трендюлях счастье, — понимающе кивнул дворник.
— Эгоист! — возмутился Федор Петрович. — Мир катится в тартарары, неизвестно, что еще проснувшиеся внутренние голоса посоветуют людям.
— Миру полезно иногда прокатиться, — отрезал капитан Хряков. — Хоть я не внутренние голоса, но посоветую. Забей. Дворник же забил.
— Не забил, — поправил Салим, — разочаровался. К тому же, как показывает историческая практика, мир после потрясений только лучше и чище становится.
— Вы… — задохнулся от гнева Федор Петрович, — вы… да вы… отвратительны!
— Не мы такие, — развел руками капитан, — жизнь такая. Я чего пришел…
Он наклонился к дворнику и быстро зашептал ему что-то на ухо.
— В правом углу на нижней полке, — махнул в сторону дворницкой Салим. — Только вы с Букашкиным не увлекайтесь, средство мощное, длительного действия, женщины-то не железные.
Хряков подмигнул народному дружиннику, хохотнул похабно и развязной походкой направился в дворницкую. Через пару минут он вышел, удовлетворенно похлопывая себя по карману, схватил Федора Петровича за руку, пожал ее крепко и скрылся в кустах.
Федор Петрович вытер руку о шиповничьи листья, сорвал с рукава повязку «Народная Дружина», швырнул ее оземь и заплакал злыми бессильными слезами.
— Эй, — тронул его за плечо Салим, — не расстраивайся.
— Да иди ты нахер, — всхлипнул Федор Петрович. — На вокзал я все равно пойду. Пусть меня пенсионеры затопчут, и монстры сожрут.
— А может быть, так и надо… — пробормотал дворник. –Может быть… Нет… Не может быть… А если… Точно!
Он просиял лицом, хлопнул Федора Петровича по плечу и пустился в пляс.
Народный дружинник утер слезы ладонью и уставился на дворника.
— Это зов! — радовался Салим. — Ты ей нужен. Именно ты! Чувствуешь? Ведь чувствуешь, правда?
— Не то чтобы чувствую, — ответил за Федора Петровича его внутренний голос, — но кое-что определенно ощущаю. Так что, пойдемте уже!
— Есть способ лучше, — указал на метлу дворник.
— Через тернии к звездам! — возликовал внутренний голос.
Федор Петрович помучнел лицом и сглотнул подступивший к горлу ком.
***
Полет оказался коротким, стремительным и, к удивлению народного дружинника, даже приятным. Прежде чем оседлать метлу, Салим сбегал в дворницкую, вынес оттуда дымящуюся колбу, сунул ее Федору Петровичу под нос, велел вдохнуть поглубже и не выдыхать до самого вокзала. Дружинник безропотно подчинился. После предательства капитана Хрякова возражать не было сил. Он боялся летать, но дворник управлял метлой с легкостью и изяществом, позавидовать которым могла бы любая ведьма. Внутренний голос весь полет болтал без умолку.
— Сколько у человека внутренних голосов? Десять? Двадцать? Как же тебе повезло, что я у тебя один! Скромный, тихий, нашептывающий редко и по делу. Интересно, какая она? Уверен, красотка. А народные дружинники ничем не хуже дворников. Местами даже лучше. Ответственней. И жизнь у них интересней. Будет, о чем петь. Наша служба и опасна и трудна, пам-пара-пам, и на первый взгляд чего-то там та-там… Вокруг, наверное, красиво. Только не вздумай открывать глаза.
Федор Петрович как всегда был с ним согласен.
— Приехали, — сказал Салим.
Федор Петрович выдохнул и открыл глаза. Перед ним была абсолютно пустая вокзальная площадь.
— Что теперь? — спросил он.
— Не знаю, — пожал плечами Салим. — Всегда по-разному происходит. Мне она, может, и не захочет показаться. Я все-таки один из первых поддержал начальственную инициативу. Эх…
Дворник снова поник головой и загрустил.
— Задай ему отвлекающий вопрос, — посоветовал внутренний голос.
— Слушай, я всегда хотел узнать, зачем ты эти микстуры делаешь?
— Когда я получал гуманитарное образование, мой профессор философии… — начал Салим, но договорить не успел.
Земля вдруг задрожала, послышался паровозный гудок, и Федор Петрович неожиданно для себя запел. Сначала еле слышно, затем все громче и громче, и громче…
Он пел о своей жизни, мечтах, разочарованиях и надеждах. Про капитана Хрякова, Люську, Василису Васильевну и Алису. О страданиях дворников, начальственных инициативах и внутренних голосах. Как прекрасно летать, но страшно открывать глаза. Про Букашкина не стал, промолчал.
Со стороны все это звучало, как ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ.
— Ха-ха-ха-ха!
Воздух зазвенел и сгустился, принимая очертания женской фигуры. Она вложила народному дружиннику в руки метлу, поцеловала в лоб и умчалась дальше, безудержно хохоча.
Рядом заходился неистовым йодлем вдребезги счастливый Салим. Но Федор Петрович его не слышал. Он мёл. Он делал это с такой радостью, энтузиазмом и охотой, что, казалось, готов был вымести мир дочиста.
А потом все закончилось. Федор Петрович обнаружил себя, рассеянно озирающим вокзальную площадь, с метлой в руке. Вокруг сновали люди, они не обращали на народного дружинника ни малейшего внимания.
Он тихонько прислонил метлу к стене и пошел домой. Пешком.
Псткрпт.
Город вернулся к почти прежней жизни.
Василиса Васильевна вышла замуж. За профессора философии, укравшего у внука–подростка скейтборд. Он выкатился наперерез шествию «Не дождетесь», во главе которого ехала Василиса Васильевна. Оба не справились с тормозами и сплелись колесами. Пока их расцепляли, профессор успел сделать предложение, а Василиса Васильевна согласиться.
Алиса подружилась с Ивановой. У них оказалось много общего. Любовь к рисованию, лифчик пуш-ап и уверенность, что Геннадия Бобрикова привлекал их богатый внутренний мир.
Бобриков исчез вместе с граффити-монстрами. Сказал, что в жизни его интересуют исключительно сиськи. Чем больше, тем лучше.
Капитан Хряков получил трендюлей и почетую грамоту.
Про Букашкина промолчу. Скажу лишь, пикник с женщинами и тропическими коктейлями удался на славу.
Федор Петрович все так же патрулирует вверенный самому себе район. В свободное время, по настоянию внутреннего голоса, вместе с Салимом он делает микстурки из корня подорожника и дубовой коры. Это занятие отвлекает от его повседневных забот, помогает очистить сознание и обостряет слух. Внутреннему голосу не хочется пропустить зов. Федор Петрович как всегда с ним согласен.
Все вроде бы счастливы.
Как верно заметил дворник, после потрясений мир становится немного лучше. Хоть и ненадолго.
Изображение Vera Chernyshova с сайта Pixabay