Сегодня — суббота, день Тори, когда мы едем на собачью площадку тренировать именно ее. Кинологи называют процесс дрессировкой, но мне нравится думать, что мы тренируемся.
Мы, как всегда, немного опаздываем, и собака нетерпеливо поскуливает в просторном багажнике моего универсала. Возить ее в салоне невозможно, слишком большая и неуемная, чтобы я могла безопасно вести машину. Я стараюсь разговаривать с ней по дороге, поглядывая на острые уши в зеркало заднего вида.
На площадке нас уже ждёт кинолог. Сегодня снег немного подтаял и осел, и Катя предлагает нам первый раз опробовать снаряды. Я смотрю на высокую лестницу и сразу начинаю сильно сомневаться.
Как раз накануне вечером мы ходили на станцию купить заранее билеты на утреннюю электричку, и привычный для Тори вечерний маршрут захватил железнодорожный мост над двумя платформами нашего станционного городка.
Собака сначала довольно бодро поднялась на первые два пролёта моста, но когда увидела низко под собой рельсы, уходящие в бесконечность, встала и напряжённо уперлась всеми четырьмя лапами в асфальт.
Цементные плиты моста, через щели которого во времена моего детства хорошо просматривались и звенящие на ветру провода, и тревожные фонарики белого, синего и красного цветов, сейчас заасфальтированы.
Да и я выросла и больше не вижу снов, где падаю с этого моста в одну из разверзающихся под моими ногами щелей. Хотя страх высоты все ещё остался, и я прекрасно понимаю панику своей собаки.
Жалеть собаку в таких ситуациях нельзя, учила кинолог. Иначе собака будет думать, что успокаивающие увещевания ласковым голосом поощряют ее страх. Нужно, наоборот, делать вид, что ничего не происходит, спокойно подавать уверенным голосом команду «Вперёд!» и продолжать движение.
Я стараюсь следовать ее советам, и нам удаётся преодолеть мост. Но как только мы доходим до лестницы вниз, Тори распластывается всем телом у ее основания и поджимает острые уши к голове.
Она явно не намерена продолжать движение. Мне безумно жалко собаку, я не хочу ее тянуть или применять какое-либо воздействие в такой ситуации.
В голове мелькают давно позабытые сцены: мы с мамой в метро, я безумно боюсь заходить в вагон, мне кажется, переступи я белую отметку платформы, и меня засосёт в эту железную гусеницу из вагонов. Вот странно, а там я чего боялась? В метро же вроде невысоко.
Пока я прогоняю морок старых детских страхов, а моя собака здесь и сейчас, кажется, обретает свои первые взрослые, мой муж, недолго думая, поднимает ее на руки и несёт вниз. Я суечусь и прошу его быть аккуратнее, потому что собака большая и тяжелая, а уже темно, и лестница может быть скользкой, и они могут упасть, но они справляются, и я с облегчением вздыхаю.
«Хорошо, – думаю я, – когда с тобой рядом кто-то сильный и уверенный в себе, и он готов нести твою большую и пока ещё бестолковую собаку на руках, хотя и “не любит всех этих твоих животных, зачем они вообще нам сдались?”»
Но это тогда. А сейчас мы стоим с Тори без него у порога узкой и высокой деревянной лестницы, припорошенной снегом. Я вкратце рассказываю дрессировщице о страхе высоты моей собаки и панике, которую она испытала там, на мосту, решая умолчать о своих.
Катю это не смущает. Оказывается, собакам это свойственно. «Сейчас мы избавимся от всех ваших страхов», – успокаивает меня кинолог. «Хорошо бы!», – говорю я совершенно искренне и внимательно слушаю, как сделать из поводка спасительную конструкцию «чемоданчика».
Конец поводка обматывается под животом собаки в виде «лассо» и крепко зажимается у шеи на манер ручки большой дорожной сумки. Больше всего конструкция похожа на сумку, а не на чемодан. Но Тори хватает и «сумки». За эту импровизированную «ручку» нужно крепко взять собаку и уверенно вести ее вверх.
Тори немного нервно, но быстро и без остановок взбирается на снаряд. «Смотрите, а она вам доверяет!», – радостно замечает Катя. И я тоже радуюсь, что на этот раз Тори не нужна еда для поощрения.
Она просто мне доверяет.