Автор: Char Li
Философ смотрел в небо. По синему холсту быстрыми мазками проносились ночи и дни, месяцы и года. Философ дремал в вечном сонном бдении, со скупой заинтересованностью смотря на века, мельтешащие перед ними.
А раньше было интереснее. Раньше мелькали разноцветные искры, мимолетные и красивые – люди. Их было много. Они бегали вокруг него, над ним, под ним, пытались проникнуть в него. Конечно, им не удавалось – а Философу нравилось быть загадкой. Он даже знал, что они про него думают.
Но никогда не говорил с ними. Он и не мог. Он думал медленней их жизней. Он даже моргал и улыбался – а они не замечали этого. Когда-то он захотел встать и потянуться… но передумал.
Он был ленив и решил подремать еще несколько часов. За эти часы сменились цивилизации, выросли соразмерные и красивые строения вокруг. Забавно: мимолетные искры людей считали эти камни вечными. Он равнодушно скосил глаза туда, где между очередной ночью и очередным днем лежали сглаженные руины их вечности. Ничего, кроме песка. Песок. Позади, справа, слева. А впереди плескалось мелкое теплое пустое море.
Скучно. Уже века и века ни одна птица не пролетала над ним, ни одно живое существо не пробегало мимо. Море было безжизненным. Это скучно. Но он ждал не ради того, чтоб наблюдать за жизнью. Хотя она развлекала дни его ожидания.
Философ глядел, как всходит и заходит звезда этой планеты – то единственное, что интересовало его. То, чем она станет, чего он еще не видел. В последние несколько минут он стал быстрее, и звезда уже не мелькала расплавленной лентой по небу, а катилась юрким шариком.
Скоро…
А шарик звезды этого умирающего мирка с каждым кругом становился все краснее и больше – как же это красиво! Философ любовался отблесками алого в ряби морской лазури. Ему нравились эти оттенки всех цветов радуги на песке пустыни. Ему нравились и звезды в глубине неба – почти такие же вечные, как и он.
Он вздохнул еще быстрее – и пыль осыпалась с его боков, что были куда прочнее камня пирамид, источенных временем.
А звезда почти замерла. Она ползла по небу раскаленной медузой. Атмосфера накалилась – и воздух, который уже не давал жизни миру, ворвался в легкие Философа. Это было забытое и одновременно новое ощущение – дышать сухим и горячим. Жаркие ветра поднимали пески вокруг него, они гладили его бока, смывая с них слежавшуюся за тысячелетия пыль. Он начал потягиваться и вставать на все четыре лапы, внимательно вглядываясь в горизонт.
Да, он чувствовал, что наступает именно это утро. Именно этот рассвет.
Ночь. Последняя ночь. Внимательные золотые глаза глядели за рассвет. Волосы разметались по плечам. Загадочная улыбка блуждала по красивому ожившему лицу. Видели бы его люди сейчас! Но их тут давно не было.
Он замедлил свое сердце так, что в его времени появилось понятие «внезапно». Он хотел этого «внезапно». Он ускорился настолько, что мир вокруг замер, а затем внезапно двинулся.
И внезапно полоска горизонта налилась алым и багряные отблески волной пробежали по глади моря. Пламя охватило край неба, накатило светом на еще темные воды и пустынные пески. Красным живым светом разъяренной звезды, которая голодным зверем накинулась на мир.
Как же страшно и как же красиво! Буйство стихий планеты – ничто пред этим. Философ внимал. Губы его приоткрылись, и он нервно облизнулся. Лазурные его бока тяжело вздымались, в зрачках билось пламя рассвета. Он не задумывался, как он прекрасен. Ему был интересен гибельный бросок звезды по имени Солнце.
Стена ярости и красоты поднялась над морем, и море исчезло, на миг прикрыв облаками, полными кровавого света, небо. А затем исчезли и они, и пустыня, и небо – все в слепящем блеске нарастающего круга светила, что в середине казалось черным и мертвым, но края его уже касались планеты.
Пламя окатило Философа ветром, причесало шерсть на его спине, разметало гриву волос, и он смеялся и прыгал в нем, ликуя. Какое наслаждение, какая смертоносная боль! И сознание гордости билось в нем: я сильнее даже этой звезды. Он походил на котенка, что играл с клубком – ядром бывшего Солнца.
А затем мир начал угасать, медленно, миг за мигом растворяясь в остывающем пространстве. Пустота. Снова пустота. Так быстро... Куда быстрее, чем жизнь этого мира. Волна огня покатилась дальше, чтоб смести планеты до края, все миры этой звездной системы.
Он огляделся, становясь все медленнее и медленнее. Возвращаясь к привычному ритму жизни. Вокруг было остывающее сердце звезды, уже равнодушное ко всему. И он, столь же равнодушный, – в нем.
Затем Философ побрел к звездам.