По окончанию военного училища я в качестве поощрения за хорошую учебу, как сказал мне ротный при распределении, я попал служить в Группу Советских войск в Германии. Воинская часть, в которой я служил, дислоцировалась на краю самого большого полигона войск Варшавского договора. На этом полигоне всегда что-то происходило: то учения объединенных сил Варшавского договора, то дивизионные или полковые учения. Как правило, эти учения проводились с боевой стрельбой из штатного оружия. Кто чем вооружен, тот из этого и стреляет, учится владеть своим оружием. Поскольку во время развитого социализма у нас главнее задачи не было, чем защита священных рубежей этого социализма, то стреляли мы много. Тыловики и вооруженцы говаривали, что один выстрел из танкового орудия по цене сопоставим со стоимость одной пары хромовых сапог. Так вот летели эти сапоги – снаряды часто и много. Кроме этого в структуре вооруженных сил в то время было много учебных и научно исследовательских заведений, заводов оборонного значения. Все испытания и научные исследовании тоже производились на нашем полигоне. Так что моя служба в то время медом не казалась. Из календарного года половину мы тогда проводили на учениях или полевых сборах. Конечно не Афганистан, в тебя не стреляют. Хотя по правде сказать и такое было. Но рассказ мой не об этом.
На одном из таких учений довелось мне познакомиться с одним очень интересным человеком. К сожалению не запомнил его имени. Но остался он в моей памяти навсегда. И так, я принимаю участие в очередных учениях. Только эти учения были необычными. В тот год в группу войск стали поступать новые танки Т-80, которые были в то время самыми современными, с большой начинкой «умной техники». Ученые головы из научно – исследовательских институтов под этот танк решили изменить и штат дивизии, чтобы в полной мере учесть все новинки в вооружении не только танков, но и для пехоты. А как проверить свои расчеты? Только на практике, на учениях, условия которых максимально приближены к боевым.
Для управления войсками в мирное и военное время разворачивается система связи, куда включены командиры всех рангов. На учениях, чтобы оценить деятельность этих командиров, к ним придаются так называемые посредники. Эти начальники потом и выставляли оценки всем подразделениям. На этих учениях, которые я так подробно пытаюсь описать, я со своей боевой машиной (Р-145 «Чайка», кто связисты, те знают) и штатным экипажем был придан посреднику одного из танковых полков. После каждого огневого рубежа во время ведения наступательного боя вся техника останавливалась и ученые мужи шли считать пробоины в мишенях. Таким рваным темпом мы и продвигались. Если учесть, что это было летом, на каждой остановке бойцы пытались покинуть свое штатное место и вылезть на солнышко или уснуть. Поскольку моя машина не принимала участие в наступлении, а передвигалась за боевыми порядками, то для моих солдат это был просто сплошной расслабон. Только остановка, они вылазили на броню и развлекали себя разными байками. А по большей части слушали рассказы нашего посредника. Он только что вернулся из Афганистана и ему было что рассказать.
- Хорошо тут у вас. Пули не ждешь. Во смотри, повылазили, - подполковник пробурчал снисходительно. В Афгане бойцы уже обучены – если и отдых какой, то охранение всегда остается. Тут у вас можно и расслабиться. Не обстрелянные, не осторожные. Я тоже таким был, когда в Афган прибыл.
Он хоть и бурчал. Но все это получалось у него не со злобой. А так, как снисхождение опытного бойца к молодому. В голосе его всегда звучала смешинка, какой-то свой особенный колорит. Как у одесситов. И вообще он был таким, про которых Твардовский писал, что они есть в каждой роте и в каждом взводе. Бойцы мои, зная что эта фраза только начало его рассказа, притихли в ожидании очередной байки. Даже дежурный радист и тот освободил одно ухо из наушника и замер.
- Получили мы как-то приказ сопровождения колонны бензовозов. Начало Афганской войны. Мы еще действуем по уставу, будь он не ладен. Это потом, когда не одну сотню в гробах домой отправили, устав этот под себя переделали. Я в голове колонны на «шишиге» (ГАЗ – 66), за мной все остальные. Поехали. Через несколько километров подрывается под моим колесом мина. Ничего не помню. Очнулся в госпитале. Открываю глаза и ничего не понимаю – где я, что со мной. Со временем сообразил, что я в госпитале, что меня ранило. Куда и как понять не могу. Пытаюсь шевелить руками и ногами, не получается. Понял. Работают только глаза и рот. Вижу и ем. И то хорошо. Живой. День проходит, второй, неделя – никаких изменений в моем организме. Голова работает, все вижу и слышу, но ничего не чувствую. Госпиталь полевой, все оборудовано в палатках, жара. Хочется пить и писать. Поскольку ничего не чувствую, то все это и другое тоже происходит самопроизвольно. Обделаюсь и лежу. Придет молоденькая медсестра, помоет меня, чистую и сухую пеленку положит, простынкой меня голенького накроет и уходит. Лежу, матерю себя, жизнь эту, всех подряд на чем свет стоит. А ничего сделать не могу. Все анализы, все исследования мой врач-капитан провел. Все цело, все должно работать, а не работает. Даже говорить не могу.
- Это последствия контузии. Терпи, браток.
Каждый день одно и тоже. Волком выть хочется. Старлея со мной привезли, руку зашили, да через два дня в часть. Доктор сказал, что через неделю борт санитарный в Ташкент. Вот меня эти бортом и отправят. Все, конец.
И вот. Просыпаюсь я как-то утром от того, что кто-то стучит об мою кровать. Открываю глаза и вижу, что это выздоравливающие бойцы полы намывают. Командует ими наша санитарка. «Что за аврал», - подумалось мне. Потом прибежала сестричка, обтерла меня влажным полотенцем и говорит:
- Обход нынче будет генеральский. Вот все и суетятся. И ты теперь будешь чистый, как на строевом смотре.
По звукам определяю, что обход приближается. Откидывается полог палатки и свита вваливает к нам.
- Товарищ генерал-майор. Палата номер три. Раненые офицеры. Старший лейтенант Скворцов. Пулевое ранение. Проведено такое-то лечение. Выздоравливает. И так перечисляет всех. Потом подходят к моей кровати.
- Капитан Иванов. Контузия в результате подрыва мины. Все исследования проведены, никаких повреждений не обнаружено. Но положительной динамики не наблюдается. Во, лежит только глазами блымает. Может только есть и гадить. Лежит бревном. Не знаю, что с ним делать. Принял решение дальнейшее его лечение продолжить в Союзе. Пусть там с ним нянчатся. Жена приедет, посмотри на него. Ну понянчится с ним с неделю. А потом что? Бросит, уедет и разведется с ним. Зачем он ей нужен. Молодая, другого себе найдет.
А я лежу и с трудом понимаю, что происходит. Это мой доктор про меня? Да как так? Закипела во мне какая-то злоба. Это вы меня, да я ….. да мне….да я вас всех…Вспотел аж весь. Пот по лбу скатывается. Толи пот, толи слезы.
- Правильное решение, капитан, - говорит генерал,- в Ташкент его. А там видно будет.
И тут такая злоба к горлу подкатила и как заору, не заговорю, а именно заору.
- А пошли вы все на х…Я встану. Жена… разведется… бросит. Кукла… В игрушки играть?
- О, смотри,- генерал улыбается, - а вы говорите, что никакой динамики. Теперь пойдет на поправку.
Я смотрю, все улыбаются. Развели??? А может вылечили? Комиссия ушла, а мужики в палате начали мне разнос.
- Вот какой, лежит уже сколько. Все слушает. А мы тут про что только не трепались. Может он специально подслушивал, засланный казачок?
- Не, а какая выдержка! Кто бы мог подумать? Я бы так не смог. Столько молчать.
Короче, целый день я был в центре их шуток и подколов. На утро опять пришла для утреннего моциона медсестра. Наклонилась ко мне и обтирает меня мокрым полотенцем. А жарко то не только мне, но и ей. И под халатом ничего нет. А мне видно ее аккуратные грудки и розовые сосочки. И тут я понимаю по ее округляющимся глазам, что она тоже видит, что мне видно. Пошла, однако, реакция. Она невольно вскрикнула и заулыбалась. Мужики в палате тоже заметили. Короче я еще на один день стал всеобщим посмешищем. Уж наслушался я про себя. Через неделю я уже был здоров. И потрогал таки я эти розовые сосочки.
Бойцы мои застыли под впечатлением рассказа. Кто улыбался, кто просто сидел. Но никого рассказ не оставил равнодушным. Тут взлетела красная ракета.
- По местам, заводи. Учения продолжились.
Магдебургский полигон. Лето 1987 года.