Начну этот пост с мысли достойной кэпа. Едва ли в обозримом будущем войны станут пережитком прошлого, пока для достаточного большого количества людей они являются удобным фоном для решения собственных наболевших проблем. Вот это я философ, да?
Но к делу. Коль скоро на душу легла тема параноидальной шпиономании эпохи ПМВ, то не бросать же ее на одних только англичанах. Само собой, у нас тоже есть богатые страницы истории данного явления, здесь присутствующим, пожалуй, даже более близкие и понятные.
Вряд ли кто-то станет спорить с тезисом о том, что время Первой мировой – вне всяких сомнений, очень яркая веха в истории ксенофобии в России. Так или иначе, очень многим немцам, австрийцам, туркам, находящимся на момент начала войны на территории империи, изрядно досталось. Причем, речь не только об иностранных подданных, имеющих действующую правовую связь со своими государствами и занимающих стратегически важные посты. Под одну с ними гребенку угодили и обрусевшие потомки уроженцев враждебных стран, даже занятые на крайне отвлеченных от военного управления и политики должностях. И без того непростой национальный вопрос стал еще более острым. Чуть ли не каждый германец (а уж тем более успешный) сделался объектом не только подозрительных взглядов, но и не особо обдуманных действий.
Образ «зверского немца», конечно, хотя и взятый не с потолка, слишком уж легко и экстраполировался на всех чужаков по эту сторону фронта. И пошли-поехали ретивые чиновники из различных обществ и ведомств вышибать немецких шпиёнов отовсюду, где они им мерещились. А мерещились, как вы понимаете, везде. «Неблагонадежных германцев» попросили на выход не только из разного рода страховых, экспортных компаний, но и из таких интересных мест, как, например, Московское архитектурное общество, Общество любителей верховой езды, Кружок правильной охоты.
С этой охотой вообще как-то сразу не заладилось. По всей видимости, чиновники четко помнили о чеховской истине – если на стене висит ружье, то в конце оно непременно выстрелит. Если висит на плече немца, то наверняка гораздо раньше. Так, немецкого лейтенанта, приехавшего на Алтай в феврале 1914 года поохотиться на медведей, по сообщениям местной прессы, в августе того же года, на всякий пожарный, задержали бийские бдительные служители правопорядка. Но тут хотя бы прослеживалась некоторая логика: кадровый офицер враждебной армии в самом расцвете сил, имеет на руках несколько единиц огнестрела. Хотя и прикрытие для вероятного диверсанта или сборщика данных, согласитесь, так себе. Плюс, что самое обидное, происходили такие задержания на фоне большого количества просчетов по части поимки шпионов реальных. Как говорится, перебдели, а толку…
Дальше, как обычно, больше. Решено было клятого немца наказывать рублем. Почти все газеты в едином патриотическом порыве призывали бойкотировать все немецкое производство и пощипать немецкую собственность в России. В очередной раз вспомнили об «Обществе электрического освещения» (привет Сименсу и Ко) и наложили на его имущество секвестр.
То был своевременный удар с подачи московских городских думцев, которых еще более активно стимулировали местные предприниматели. На самом деле, про нападки Мосгордумы на детище Сименса можно запилить отдельный пост, но, наверное, не сейчас. Там порядком хватает юридико-экономической лабуды, которая не всем будет интересна. Главное, что развитие событий четко обрисовало откуда растут ноги. Так, на заседании Московского купеческого общества в октябре 1914 года вместе с обсуждениями того, как помочь фронту, куда как более активно муссировался вопрос о том, что надо бы добиваться скорейшего сокращения выдачи промысловых свидетельств «зловредным немцам» и не «обогащать тем самым кайзеровских агентов». Ну, вы поняли.
Неистовые поиски «внутренних немцев», само собой, не ограничились на представителях привилегированных предпринимательских кругов. Коварный немец засел везде и вполне мог притворяться на протяжении и 20, 30, 40 и более лет. Засел не только в сфере торговли и промышленности, но также в сфере образования, сельского хозяйства и много где еще. Про патриотичное переименование того же Петербурга в Петроград в школе всем рассказывали. Ну а про довольно многочисленные так называемые «ликвидационные законы» и спецкомитеты, наверняка, в меньшей степени. Так только в 1915 году вышла пара актов, направленных против землевладельцев как немецкого подданства, так и аналогичного происхождения. Годом позже, в июне 1916, был учрежден Особый комитет по борьбе с немецким засилием. А в следующем месяце Совет Министров издал положение, запрещающее преподавание на немецком во всех учебных заведениях, вплоть до богословских. Классикой жанра стала также депортация подозрительных германцев. Правда, не в Германию, а на восток империи.
Пресса, конечно же, взахлеб собирала патриотические баллы и клеймила «скрытых агентов» на чем свет стоял. Очень много было пассажей о ложной лояльности, рассказов про то, как «пригретые на груди» в предыдущие годы немцы, оказывались на службе в германской армии, даже несмотря на российские земельные наделы и подданство. Даже весьма громкое (и шитое белыми нитками) дело Сергея Мясоедова неискушенному обывателю объясняли тем, что в нем немецкие гены. Очевидно, от отца, смоленского дворянина, кхм.
Однако самая страшная стадия подобных межнациональных конфликтов наступает, на мой взгляд, в тот момент, когда от прочитанного торкает рядовых членов общества и они начинают огульно шельмовать объект своего неприятия. А волна оного прокатилась от фронта до самых до окраин. Естественно, первыми гневу предались поселенцы прифронтовых зон и столичные жители. Студенты демонстративно слали к черту профессоров немецкого происхождения и не посещали их лекции. Продавцы отказывали в обслуживании немцам в бакалейных лавках. Адвокат мог отказаться защищать германского доверителя. Еврейские погромы разбавились немецкими. За немецкую речь на улице могли и отделать. Наиболее культурные бежали за городовым, дабы тот препроводил немца в участок до выяснения обстоятельств. Немецкие колонисты, «по свидетельствам» очевидцев», ясен пень, тоже подрывали тыловое хозяйство. Даже в сибирские земли к ним летали шпионские «еропланы» и подбрасывали лазутчиков, которых те с радостью привечали. Все вместе они яростно перевыполняли шпионскую норму в пользу кайзера.
События принимали все более крутой оборот, воронка народного гнева раскручивалась. Когда мало стало врагов «по пачпорту», да по родословной, обратились и к религиозным сообществам. Само собой, концентрация «паршивых овец» превалировала среди прихожан лютеранской церкви. Мол, где еще, как не там можно обнаружить немецко-австрийское лобби, подпольщиков и вообще разного рода ведущих подрывную деятельность маргинальных элементов. Местные власти рапортовали в центр о том, что в этих лютеранских приходах творится много странного, приезжают-уезжают какие-то люди, пожертвования делают. А какова уверенность, что эти пожертвования также на «ероплане» немецком не подвезли? Правильно – никакой. Вот и попали лютеране с легкой административной отмашки в немилость. Лютеранскую веру же, смею напомнить, помимо собственно немецких подданных, русских немцев, исповедовали те же эстонцы и латыши.
В общем-то, дискомфорт пониже спины лютеранам доставляли и ранее. Тут уж просто общественное мнение разгулялось на волне конъюнктуры политической. А так и до войны было все достаточно непросто. Уже лет 10 действовал царский указ от 17 апреля 1905 года «Об укреплении начал веротерпимости». И вроде как всем задышалось свободнее, и вроде бы можно было теперь переходить из православия в какое-либо другое христианское вероисповедание и обратно. Но на деле нередки были случаи, когда, пользуясь предоставленными правами, тот же новоиспеченный лютеранин сталкивался со сложностями при оформлении земли или устройством на государеву службу. Желание зарегистрировать неправославного толка общину тоже встречало немалые административные препоны. Случались и шероховатости при проведение лютеранских богослужений и проповедей в духе «Вы, пожалуйста, не ведите тут свою службу, когда у нас православный праздник» и т.п.
Но лютеране, чай, не горячие горцы. В протестные настроения сразу ударяться не стали. Напротив. В первые же дни после объявления войны практически во всех лютеранских храмах и церквях стали читать молебны «за здравие Государя Императора и даровании победы русскому оружию». И это лояльность также была проявлена повсеместно. Молились как в Питере, так и в Сибири. В отчете Евангелическо-Лютеранской Генеральной Консистории отмечалось, что значимость военных событий еще больше сплотила прихожан и наполнила церкви молящимися. Согласно тому же отчету: «Торжественные молебны по возникновению войны, увеличение числа богослужений для отправляющихся на войну воинов, освященный словами Божьими патриотизм, воссоединенная в серьезной вере преданность Царю и отечеству воодушевляли наши приходы».
Понятно, что было бы странно видеть в отчете, который могли прочитать заинтересованные органы, нечто иное. Но остается фактом то, что лютеранские общины на территории империи не оказывали той враждебности, которую с избытком получали сами. Напротив, хватало больших и малых добрых дел. Так, например, в канун знаменитого Рождества 1915 г. благотворительное общество лютеранских фрау из Томска направило в расположение действующей армии 70 посылок на общую сумму 300 р. (все по классике: чай, сахар, табак, теплые рукавицы, белье).
Царское правительство отреагировало не столь мило. В ноябре 1914 года министр внутренних дел повелел закрыть юношеские евангелические общества в России. А в декабре в МВД сочли, что пожертвования, собираемые в РИ на нужны заграничных миссионеров, по факту кормят немецких кадровых разведчиков. Или, в крайнем случае, солдат.
Газета «Голос Руси» от 26 мая 1916 года задавалась вопросом: «А почему это лютеранская церковь Св. Петра в Петрограде на собранные средства обучает и содержит за границей каких-то стипендиатов? Нет, понятно, что многие из них возвращаются пасторами в Россию. А остальные?». Короче, непорядок. Надо бы кассу взять под полицейский контроль.
Досталось и печатному делу лютеранской церкви. Особенно ощутимо религиозной литературы лютеранам и близким к ним течениям стало не хватать года так с 1915. Соответствующие типографии долго и нудно проверялись то полицией, то контрразведкой, то просто бывали разгромлены.
У членов некоторых общин с пристрастием искали немецкие деньги, шифровки и оружие, а когда не нашли, решили зайти с другого бока – обвинить в чрезмерном пацифизме, который ничем не лучше германофильства. Мол, всю это непротивление злу насилием разлагает общество и мешает вести войну до победного конца. Тут речь, прежде всего, о менонитах – последователях одной из ветвей протестантизма. Те довольно долгое время подбешивали всем своим видом наиболее оголтелую военщину. Самый сок ситуации был в том, что менониты основой свой происходили из уроженцев Голландии и, пришли в Россию по приглашению Екатерины II и, строго говоря, немецких корней не имели. Но кто ж там будет разбираться немецкий/голландский, когда такая пьянка пошла?
С евангельскими христианами и баптистами примерно та же история. Даром, что группа крайне неоднородна и, если уж разбираться, то ощутимо больше среди них было русских и украинцев, а немцев явно не самый большой процент. Но все равно, коли заангжированные теоретики рассудили, что течение берет начало от немецкого протестантизма, а потому – рассадник германофильства, то ничего не попишешь.
Напоследок, приведу, пожалуй, один из самых по-своему угарных примеров, дабы вы прочувствовали до чего дошел регресс. Закрутилась ситуация, как это часто бывает, с газетной статьи. 20 ноября 1914 г. в издании «Новое Время» вышла статья, которая буквально била в набат о том, что все пропало, в Барнаульском уезде лучшие земли захвачены немцами, кончилась Россия и пр.
Тут позволю себе ремарку. Как все же меняются времена. Насколько, наверное, сейчас мы были не прочь затащить немцев массово поднимать алтайскую целину. Да сильно сомнительно, что получилось бы.
Но да не о об этом речь. А о том, что как реакция на публикацию, из Петрограда пришел запрос с поручением губернскому лесничеству выяснить, как дело обстоит в реальности. На места, в окружные лесничества, запрос был спущен в следующем виде: нужно было собрать инфу о нескольких категориях арендаторов: немцах с немецкими паспортами, немцев с русскими паспортами, эстонцах и латышах. Предполагалось узнать сколько таких арендаторов проживает в границах каждого лесничества; есть ли у них семьи и каков их состав, ФИО проживающих; какова форма аренды – коллективная или единоличная; для какой цели арендуют; качество земли; срок аренды.
То есть в чем соль: в провинции понятие «немец» расширили практически до уровня «европеец». В одном из округов вышли за рамки даже этого расширенного запроса и на всякий случай, помимо латышей с эстонцами, указали еще парочку датчан, один из которых арендовал участок под мельницу, а другой – под усадьбу. Ну а чего б нет, эта немчура вся на одно лицо)
Поиск «скрытых немцев» в очередной раз обидел и без того уязвленных латышей с эстонцами. У них и до ПМВ были сильны как антироссийские, так и антинемецкие настроения. А тут еще представьте реакцию: «Эти русские нас к немцам приравняли. К тем немцам, которые давно живут на наших землях и смотрят на нас свысока». Собственно русско-немецкие столкновения на эстонских землях и так порядком раздражали эстонцев. Отношения их с пришлыми издавна были натянутыми. Здесь же лишний плевок в национальную идентичность прилетел.
Итого, искали немцев, а подпалили хвост эстонцам. Те же были лишний раз не прочь погнать на немцев. Как докладывает отчет все той же Евангелическо-Лютеранской Генеральной Консистории за 1913–1914 гг. по прибалтийским губерниям: «Национальная ненависть … достигла такой интенсивности, какой она не отличалась даже в революционном 1905 г. В тон этой ненависти вторит и вся националистическая эстонская и особенно латышская пресса без различия оттенков, листки, называющие себя консервативными, с не меньшей ненавистью, чем листки явно либерально-демократические. И ненависть эта порождает все большую и большую ложь в разнообразных ее формах, начиная с сравнительно невинных преувеличений или искажений вплоть до сознательной клеветы и злонамеренного доноса, и все это с единственной лишь целью навлечь подозрения на немцев как на ненадежный, будто бы нелояльный, враждебный правительству элемент и вытеснить их по возможности из страны, чтобы затем самим стать на их место и разделить между собой их угодья. В таком духе высказываются многие пасторы, и притом не только … немецкого, но и латышского, и эстонского происхождения, от коих едва ли можно, казалось бы, ожидать какое-либо тенденциозное в этом отношении преувеличение».
Такие дела.