Возможно таким же, как сегодня, летним лазоревым утром 1913, Надежда шла в порядок — хозяйство своей младшенькой дочки, проведать ее семью: внуков и внучек; погостить денек у любимого зятя, Ивана Ивановича. Земля Задонья была родной, но дорога была не близкой, а далёкой...
Чуть свет, Надежда собрала в узелок гостинцев: ржаной хлеб с изюмом прямо из печи и петушки-леденцы, сваренные загодя. Простор степей и запах трав баловал и наслаждал ее. С самого детства приученная к труду и работе на земле, она унаследовала любовь своих предков к ней, и та давала ей силы и здоровье. В пути бабушка Надежда вновь становилась Наденькой. Благородное замужество по любви, правда, без особого достатка, щедрая женская доля и жизнь длиною в век. Наденька считала себя счастливой, а вот Луша? Лушенька-дочка, единственная, как две капли воды, уродившаяся в нее. Едва той исполнилось шестнадцать, была сосватана и выдана против своей воли и желания, за обеспеченного и пожилого.
...Иван Иванович увидел свою Лукерью на воскресной службе: высокая, статная, чернобровая и кареглазая, с толстой косой ниже пояса... Теперь, спустя три десятка лет, и, глядя на согревающее тело и землю солнце, Надежда успокаивала свою душу тем, что семья у дочки её получилась завидной. Хозяйство с каждым годом крепло, старшие внуки выросли. А Лукерья, полная женской красоты и сил, опять на сносях... На небе появились первые перистые облака. Воробьи, то тут, то там купались в придорожной пыли. От земли то и дело поднимался пар. Ласточки со стрижами летали низко. По всему — быть дождю, но пока — припекало. Надежа решила спуститься к реке, вымыть ноги и обуться в хромовые, сшитые на заказ в городе туфли. Порадовать внучка-щёголя. Самой Надежде на летнюю Казанскую исполнится сто три года, а дочке на Троицу минуло сорок восемь.
— Вот поди ж ты, — не из родины, а в родину, — услышав свой собственный голос, Наденька тут же рассмеялась по-девичьи звонко и озорно.
