«Не обижай меня. Это просто. Я ж так мало прошу», сказала она, ловя снег под фарами. Я не понимал о чем она, но понимал, что звучала она чертовски красиво, и что эти три коротких предложения умоляли меня о чём-то.
Я что-то творил с ней. Бездумными выходками протыкал ее внутренности, ломал ее. Легкими искренностями вдохновлял ее на полеты. Поцелуями извивал ее веселость. Молчанием гнобил ее, грубостями сотрясал дыхание. И она уходила на плавание. На плавание она ходила туда же, куда мы с ней три года назад. Плавания ее обычно длились полтора дня, и, она вновь возвращалась Вот никак не пойму зачем мандарины? Я ведь не ем фрукты. Последние 7лет не ем. А она приносила. Так я скормил кротят ее мандаринами. Обидел ее. Ну, чтобы извиниться, я приготовил ей чай, и пошел в туалет руки мыть. Захожу, значит, а на меня туалет действует как магнит. Расслабляет. Ну потом по традиции, в душ. Увлекся, не отрицаю. Вышел я из того помещения буквально через часа два. А она ушла.
Я ведь не хотел ее обижать. Хотел позвонить ей извиниться, а мой телефон у брата в комнате. Захожу к брату, а он чешется. «Что ж ты, брат, чешешься?», гооврю я ему. «Да, сам Артемий Лебедев в своем твиттере постоянно чешется, то там чешет, то тут», говорит он, не вытаскивая руки с носков. Так, я решил проверить кто такой Артемий, ну и увлекся ег блогом. Вы же представляете сколько у него там в блоге фотографий и путешествий?
Утром я проснулся от ее стука в дверь. Она принесла мне какие-то приготовленные ею дликатесы, и сказала, что будет ждать на премьере своего фильма в 8 вечера. В этот момент она сняла шапку, и я понял, что время летит так быстро, и даже ее волосы ее длиннее стали. Я, наверняка, любил эту маленькую женщину. Я хотел было сказать ей это, но она мне в рот засунула принесенный ею, по традиции мандарин, и засмеялась. И в этот момент она мне так противна стала своим смехом и мучениями мандарином, что я выплюнул мандарин. И он попал ей прямо в лицо. Она, знаете, не из тех, кто закричит. Она молчит в такие минуты. И терпеливо ждет пока слезинка не протечет по всему лицу. В такие моменты мне больно, я начинаю считать все материки.
Я считал пока ее лифт супустился до первого этажа. Сначала материки в очередности по размерам, затем по близкости к Кыргызстану, потом по алфавитной очередности… Я с того же момента решил сделать ей приятное и прийти на ее премьеру с цветами. Я так волновался, что с того же момента занялся подборкой одежды. Я долго отбирал, сходил купил цветы, шесть раз покурил, душ принял пару раз, и вновь и вновь одевался. До 8 было еще целых 4 часа. Устал гоотовиться, устал одеваться, ну и прилег. И проснулся в 11 ночи.
Побежал на место ее мероприятия. Я пришел, и увидел ее счастливой. К ней подходили, с ней говорили, ей говорили приятное, и она сияла. Чуть увидев меня, она заплакала. Не люблю когда она плачет это меня выводит из себя. И никакие считалки тут не помогают. Я подошел к ней и сказал ее любимую шутку, отчего она еще больше заплакала. Обняла меня крепко и прошептала «Не обижай меня. Это ж так просто. Я ведь так мало хочу», сказала она, трясась от холода под снегом.
«Ладно, не буду, ну всё, высыхай, иди к ним они тебя ждут», сказал я, заботясь о ней же. Ведь она могла завтра пожалеть, что так рано ушла с вечера. Я вдруг почувствовал любовь к ней, и некое уважение к себе, что забочусь.”Наверное, она гордится свободой, которую я ей даю. Она оценит мою заботу о ней”, -подумалочь мне. Пока думал об этом, я не заметил как она оказалась в шести шагах, и слез стало еще на пару литров больше. Она, не поднимая голову, коротко, но довольно громко завизжала, обняв себя, разревелась.
Я не понимал в чем дело. «Детка, что с тобой?» Она вытащила фиолетовую пуговицу и сказала: «Я лишь хотела, чтоб ты обнял меня, и забрал. Мне ни люди, ни пуговицы, ни снег, ни этот тупой текст не нужны. Я хочу быть тебе нужной. Когда мир обижает меня, и ты рядом всё такая фигня как грибной суп. А когда мир мил, обходчив, прекрасен, фонари светятся, фейерверки поют, а ты равнодушен мне равнодушен мир, он мне противен, он зол. Не смотри через меня, пришей эту фиолетовую пуговицу ко мне», сказала она, и съежившись заплакала. Я понес ее домой.
По пути я вспомнил про ее пуговицу. Оставил Её на скамейке и пошел обратно за пуговкой. Я-то как никто знаю как она не любит, когда я забываю сделать то, о чем она попросила. Еле нашел фиолетовоей пятнышко среди ночи, освещенной лишь снегом. Добежав до скамейки, я нашел ее мертвой.
Языки. Мы на разных языках любви говорили. Она любила прикосновения, пуговицы и заботу. Я любил тишину, беседы с ней и внимание. Она так и не поняла. Я понял только сейчас, но уже было время похорон, а мне еще надо успеть пришить пуговицу к ней. Просила же.