Один из принципиальных вопросов развития российской экономики - больна ли Россия "Голландской Болезнью". Он разделил экономистов. Трудно сказать, больше тех, кто за, или тех, кто против.
На наличие голландской болезни в России в частности указал лауреат Нобелевской премии по экономике Эрик Маскин. А министр финансов Силуанов заявлял, что России удалось ее избежать.
По существу вопрос сводится к тому, полезен ли рост внутренней валюты для экономического роста. Потому что рост реального курса валют стран-экспортеров нефти отрицать очень трудно. Влияние его на экономические условия тоже.
По мнению противников признания ГБ в России высокий курс рубля - это благо! Объяснения такие:
1. «высокий курс рубля обостряет конкуренцию с импортом и заставляет отечественного производителя повышать качество продукции»;
2. привлекает внешние инвестиции и предотвращает бегство капитала;
3. означает рост реальных доходов и внутреннего спроса, что способствует росту производства;
4. способствует инвестициям в производство, снижая стоимость импортного оборудования, лицензий и патентов.
Противники этой позиции считают, что рост курса удорожает производство, что снижает его конкурентоспособность, рентабельность, и инвестиционную привлекательность.
С этой точки зрения тезис об "обострении конкуренции с импортом", которое "заставляет отечественного производителя повышать качество продукции» звучит комично.
Рост качества требует более дорогих материалов, более сложных технологий, более тонкого контроля. Рост курса, повышающий стоимость производства, требует экономии на всем и в итоге ведет к разорению.
Отсюда следует, что внешние инвестиции если и будут, то пойдут в спекулятивный сектор, а не в производство. Что и наблюдается в реальности.
Рост внутреннего спроса в условиях дорожающего внутреннего производства не спасет внутреннего производителя. Он легко удовлетворяется импортом.
Более того, рост реальных доходов означает рост цены рабочей силы, и, следовательно, дальнейшего падения конкурентоспособности.
Практически не спорят с 4-м тезисом. Однако надо понимать, что за счет снижения импортной составляющей издержек невозможно сделать дешевле производство в целом.
На внешних рынках при росте рубля цена продукции растет за счет рублевой составляющей. На внутреннем рынке рублевая составляющая не меняется, валютная падает. Но общая цена падает меньше чем цена чистого импорта. В итоге внутреннее производство в любом случае оказывается дороже, чем зарубежное.
Стоимость импортного оборудования, лицензий и патентов для инвестора важны, но не важнее рентабельности предприятия. Рост стоимости производства на 10% при неизменных ценах может опустить рентабельность до 0 и ниже. Поэтому ожидать роста прямых инвестиций вследствие роста курса рубля не стоит.
Все эти соображения вполне подтверждаются экономической статистикой. В 2017 г. реальный курс рубля вырос относительно 1999 г. в 1,99 раза, а на пике стагнации в 2013 г. в 2,05 раза.
Это означало бы пропорциональное удорожание стоимости производства, если бы не росли реальные зарплаты и цены др. ресурсов. В реальности удорожание выше. Для объяснения неконкурентоспособности большей части экономики вполне достаточно.
За всю историю рыночного развития было только два года, не отмеченных бегством капитала. Произошла очевидная структурная деградация, доля высокотехнологичных отраслей сократилась в разы.
Корреляция отечественного ВВП с ценами на нефть составляет 95.6% (период 1995—2017 гг.) и 98.6 за 95-12гг. Это значит, что внутренне производство практически полностью зависит от сырьевых доходов.
Конечно, статистика - такая барышня, которая дает некоторые поводы для сомнений в любом случае. Особенно российская. Но общая картина вполне очевидна.
Тем не менее, несмотря на явную хлипкость позиций противников признания Голландской Болезни их позиция остается доминирующей и лежит в основе реальной политики.
Ситуация обнажает нищету экономической теории, неспособной ответить на элементарные и базовые вопросы экономического бытия. Десятилетия споров и сотни публикаций не привели экономистов к общему мнению. Нет четких и объективных критериев. Такая наука. Погрязла в субъективизме.
Впрочем, говорят, что если бы теорема Евклида затрагивала финансовые или политические интересы, то и она была бы предметом яростных споров. Нобелевский лауреат Морис Алле еще лет 40 назад обратил внимание, что даже западная экономическая наука испытывает влияние истеблишмента.
У нас все круче! Советская "экономическая школа" 70 лет посвятила политэкономии социализма, основным назначением которой было пропагандическое сопровождение политики вождей. И смело называла это наукой. Поэтому сейчас трудно судить, стоят ли за мнением ученых реальные доказательства или "социальный заказ".
У сырьевой экономики перспектив нет. Но без серьезных жертв свернуть с "сырьевого пути развития" невозможно. "Сырьевая игла", "рентный капкан" - не пустые слова. Печаль однако в том, что в краткосрочном плане это не выгодно никому. Свой кусок ренты имеют все от пенсионера до президента. Сиюминутные выгоды выигрывают у долгосрочных интересов.
Бесперспективность бытия уже выражается в бегстве из страны сотен тысяч наших соотечественников. В основном - молодых, образованных, успешных. Но, похоже, лучшей позицией признана сделать вид, что все хорошо. Все хорошо! Все хорошо...
