- Так, салага, в сторонку, сказали же! Гюльчитай, так что насчет личика? - придурок Камиль отпихнул меня и цапнул грязной пятерней за хрупкое плечико в сияющей лайкре.
Почему некоторые люди не понимают, что не надо трогать других людей?!
- Э! Пакли убери от девчонки! - что-то больно часто меня сует заступаться последнее время…
А девчонка резко скинула с плеча чужую руку, резко загазовала, рискуя поотдавливать ноги окружившим и врезаться в асфальтоукладчик, подала назад…
И одним скачком прыгнула через доски.
Доски повалились в канаву. Девчонка чуть не ухнула с ними. Но удержалась, похоже, на одном упрямстве, отъехала, развернулась лицом и отсалютовала мне "козой".
Ну а после, развернувшись уже спиной, послала остальной моей бригаде привет средним пальцем через плечо и укатила.
Чеооорт. По-моему, не у одного меня сердце простонало ей вслед. А я еще и стоял и лыбился, как идиот, будто сам сумел сделать почти невозможное.
Блин, второй раз в своей жизни я встречаю настолько крутую девушку. ЕС и вот теперь эта мотоциклистка. Не их уровень я, конечно. Правильно пел неизвестный мне попсер: такие девушки - как звезды. Но даже просто подобная встреча делает жизнь поцветнее.
Глава 4.
Леля остановила мотоцикл возле подъезда высокой трехэтажки сталинской постройки. Двор благоухал сиренью. Окна и стены украшены почерневшей и кое-где висящей на честном слове лепниной.
Старушка в аккуратной шляпке, беленьких носочках, сиреневой длинной юбке, кофточке на маленьких пуговках, со скукожившимся и затвердевшим от древности редикюльчиком в цепких пальчиках, одетых в кружевные пожелтевшие перчаточки открыла высокую деревянную дверь подъезда, и Леля успела проскользнуть внутрь, пока та не захлопнулась.
Пахнуло ароматом старого дерева. Леля поднялась вверх по головокружительно закручивающейся лестнице с чугунными перилами в стилистике арт-деко, с площадками, покрытыми синими и черными квадратами потрепанной плитки. С высокими, от пола до потолка подъездными окнами со старыми, кое-где, как перчатки давешней старушки, пожелтевшими стеклами.
Было очень прохладно и сумрачно, несмотря на раскаленный июль снаружи.
Внутри Лели все, по-прежнему, тряслось, как взвесь из разноцветного драже.
Если бы сейчас Лелю вскрыть, то все это драже с мелким стуком посыпалось бы на пол, прыснуло по ступенькам: и запоздалый ужас от возможного падения, и отвратительные воспоминания о чужой грязной и грубой руке на плече, и напряжение, когда байк вот-вот должен был соскользнуть вниз, и радость от удавшегося прыжка, и облегчение, и еще много-много-много всего.
эпизод 5
продолжение следует)