События, положенные в основу рассказа А. Шахова, относятся к 1940 годам — ко времени, когда на побережье озера Балхаш разрешалась коллективная охота на кабанов.
В солнечный, но холодный ноябрьский день мы верхом охотились в балхашских камышах. В полдень наша свора из пятнадцати хорошо натасканных по зверю дворняжек окружила небольшое стадо кабанов.
Афанасий Рукавишников, председатель охотничьей артели, бесшабашный, курносый парень, сдвинул шапку на затылок, ваял в руку старенькую берданку и, молотя каблуками по животу своего Воронка, первым ринулся в чащу, но собаки замешкались, кабаны прорвались и помчались к Балхашу.
Слышался долго треск камышей. Афанасий, надеясь, что свора погонит зверей обратно, расставил нас в зарослях камыша. На кого-нибудь они набегут. Мы ждали.
Прошло полчаса, час. Афанасий, прислушиваясь, сидел на лошади, не шевелясь. Гвоздев — черноусый, сорокалетний, невзрачный человек, от нетерпения то и дело поднимался на стременах, потом вполголоса ныл — надо не ждать, а ехать к собакам. Увидев, что на его нытье никто не обращает внимания, он начал грустно насвистывать, сначала совсем тихо, потом громче, пока на него не цыкнул Рукавишников.
Рослый, бородатый Овсянников, вялый и ленивый охотник, сидел в седле с безучастным видом. Сначала он зевал, чесался, потом стал клевать носом.
Четвертый, высокий и костлявый, стоял около повозки на поляне. На его телеге мы возили продукты, котел, чайник, одежду и убитых кабанов.
Гончий кобель Пегас, скучая, лежал около ног Ласточки, моей лошади.
Я уже налюбовался желтоватым океаном камышей, расстилавшихся вокруг, блеском реки Ак-Су и одиноким орлом, парившим в небе. Он еще не успел улететь на теплый юг.
Мне тоже надоело ждать, и я готов был настаивать, чтобы ехать дальше, но вдали послышался лай собак. Он приближался. Свора гнала кабанов на нас. Среди собачьего гомона отчетливо выделялся звонкий голос Вопилы — сметливого, веселого забияки, моего любимца.
Шустрый и ловкий, он держал всех собак в подчинении и на охоте почти всегда предводительствовал ими. Только Пегас ему не подчинялся, он дрался с ним не на жизнь, а на смерть, и Вопила не мог забыть, как однажды добродушный легаш оттрепал его. Вопила затаил злобу.
Услышав собак, мы все ожили и, готовясь к встрече кабанов, взвели курки. С каждой минутой лай становился громче.
От волнения меня немножко лихорадило.
И вот около нас зашумел камыш. Это пробежало стадо кабанов. Несколько минут, и по их следу с лаем промчались собаки.
Шум камыша и лай снова стали удаляться. Гвоздев опять заныл. Афанасий рявкнул на него и приказал ждать. На этот раз кабаны далеко не уходили, и собаки были слышны.
Прошло часа три. Овсянников в седле успел выспаться. Гвоздев нарочито насвистывал громко и надоедливо.
— Ох, и охотники у меня! — возмущенно воскликнул Рукавишников и плюнул. — Никакого терпения. Черт с вами, поедем.
Мы подъехали к собакам и вместе с ними погнались за кабанами. Это была утомительная скачка. Сколько мы ни кружили по камышам, нам не удалось охватить их со всех сторон.
Лошади устали. Мы поехали шагом. Гвоздев жаловался на неудачу.
Вдруг Афанасий поднял палец — тихо! — взял ружье в обе руки, заставил лошадь сделать несколько шагов вперед и выстрелил ей под ноги. Потом слез с коня и на вытянутой руке показал нам полупудового поросенка.
— Ишь, забился под траву, его и не разглядишь. Выстрелил на ура. По сегодняшним делам и это не плохо.
Афанасий обвел нас веселыми глазами. — С такой добычей не долго и ноги протянуть, — проворчал Гвоздев.