Я проснулся около семи утра. Погода со вчерашнего дня все еще не успокоилась, пароход плавно покачивало с одного борта на другой, обычная морская качка, при волнении моря чуть больше среднего. Судно кренилось равномерно: правый борт-левый борт, правый-левый…Вдруг что-то пошло не так: правый борт, правый, правый…и тут все предметы будто ожили, стул кубарем покатился по каюте, ноутбук и все, что безобидно лежало на столе, в одночасье оказалось на полу(ноут, как ни странно не пострадал и до сих пор работает), и, что бы вы думали? Стол. Стол, намертво, казалось бы, прикрученный к переборке, отпал от нее! Отделился, как ступень от взмывшей в космос ракеты, и, преодолев нижние слои атмосферы, нет, не вышел на орбиту, а припер собою дверь.
Все произошло так быстро. Помню, главный двигатель стал работать с перебоями, но почти сразу снова набрал обороты и стабилизировался( потом оказалось, что вахтенный механик увеличил подачу топлива настолько, насколько никогда не увеличивали, но именно это воспрепятствовало остановке главного). В первый момент я попытался встать, тщетно. Ноги оказались выше головы, и пришлось ухватиться за бортик шконки и извернуться на ней, чтобы встать. Затем, таким же образом цепляясь за что можно, подобно альпинисту, взбирающемуся на Эльбрус, я добрел до иллюминатора, чтоб хоть как-то оценить обстановку. Но мое предприятие не увенчалось успехом: ничего, кроме кусочка неба, я не увидел, ибо обзора из люмика настолько накренившегося парохода не хватало, чтобы дотянуться взглядом до уровня моря.
Затем я, опасаясь упасть и скатиться вниз по своей каюте, стал потихоньку соскакивать к дверям. Не без усилий я, подобно спасателю, разбирающему завал, отодрал от двери стол, который, будто не желая оставаться в каюте один, препятствовал моему выходу из оной. Открыв дверь, и, выйдя в коридор, я увидел выскочившего из машинного отделения моториста. Он, прочитав видимо на моем лице вопрос, улыбнувшись во весь рот, крикнул, что-то вроде «неудачно повернули!».
Дело было в конце февраля. Мы везли груз в один из строящихся северных промышленных портов России. В последствии выяснилось, что при незначительном повороте судна, а так же из-за смещения груза в трюме, пароход лег, что называется «на борт». В процессе последующих разбирательств пришли к выводу, что груз был закреплен ненадежно. Часть груза с крышек трюмов так же слетело к чертям в море, беспощадно разорвав крепления к палубе.
Благо обошлось все без больших жертв, разве что головы членов экипажа разом поседели за это неспокойное утро. Мы развернулись и пошли обратно, в порт приписки, из которого и вышли. Для выравнивания крена( он составлял порядка 30+ градусов на правый борт) все, что можно было перекачено на левый борт. От балластных танков до топливных цистерн. Крен, таким образом, удалось уменьшить до 20 градусов. Качка еще какое-то время продолжалась, и судно раскачивалось приблизительно от 15 до 25 градусов, но это казалось много терпимее¸ нежели было изначально.
Придя в порт, мы ловили на себе удивленные и внимательные взгляды портовых рабочих. Думаю, наш пароход выглядел, как израненный и чудом оставшийся в живых воин, вернувшийся с войны. Палуба в местах проведения швартовных операций была покрыта коркой льда, поэтому сама швартовка тоже представляла собой некоторые трудности. Все же мы успешно привязались к причалу. На утро нас начали разгружать, аккуратно выравнивая судно. После завершения этой процедуры, мы, взяв на борт лоцмана, вышли из порта и встали на рейд, не так далеко от города, ибо мобильная связь была довольно устойчивая. Продолжалась наша «изоляция» около двух недель, протекание которых так же не обошлось без эксцессов (появились проблемы с водой и снабжением).