Это вторая часть нашего знакомства с творчеством Дмитрия Исааковича Кастреля - московского поэта, исследователя творчества Владимира Семеновича Высоцкого.
(Напоминаю, что ранее, на канале S.O.L.I.O., вышло интервью с этим замечательнейшим творческим человеком. А вот и ССЫЛКА.)
В рамках второй части выйдет несколько статей Д. Кастреля, посвященных разбору стихотворений и песенного материала легендарного барда. А начнем мы (и это кажется естественным) со статьи, которая была опубликована на конверте восьмой пластинки суперпопулярной в Советском Союзе серии "На концертах Владимира Высоцкого", которые выпускалась студией грамзаписи "Мелодия".
"С чего начинается песня"
Часть песен, записанных на этом диске, представляют нам начальный период творчества Владимира Высоцкого. Песни эти - называют их кто как: блатные, дворовые, жанровые - составляют весьма своеобразный цикл, интересный со многих точек зрения. Однако серьезная критика ими пока серьезно не занималась. А как раз и хотелось бы поговорить о них - «неровных и неравных», по словам той же критики. Поговорить о цикле в целом, не привязываясь к песням только этого альбома, надеясь, что ваша память, если не дальнейшие желательные публикации, найдет место нижеследующим цитатам и ссылкам.
Свои ранние песни Высоцкий в концерты почти не включал. Писал и пел их для себя, для ближних товарищей. А они возьми да и разлетись по всей стране, да еще стали поизвестней многих позднейших шедевров. Интересная задача для социолога! Но мы будем разбираться в другом. Известно, что сам автор от них никогда не отрекался. Да и на сторонний взгляд краснеть там не за что. Потому что ранние-то они ранние, но они же и начало высокого взлета, а значит, в них и предвестия позднейших художественных открытий поэта. Так учит правильное литературоведение. Двенадцатилетнего Пушкина отдали в открываемый в Царском Селе лицей. Аллеи, гроты, антики над прудами и в зарослях, на занятиях греко-римская словесность по преимуществу... Ну и нимфы, конечно ж. Вот что окружало, вот что впечатляло, и вот с чего начался Пушкин.
Тринадцатилетний Маяковский был привезен в Москву. Серая брусчатка, роение у ресторанных ламп, цинизм и пакости огромного города. Маяковский смотрел, ненавидел, а потом начался - именно с увиденного и со своего неприятия увиденного.
Твардовский начинал со смоленской деревни. Шолохов - с Дона...
Марьина Роща для Высоцкого - это «сады лицея» для Пушкина и «кольцо бесконечных Садовых» для Маяковского. С той же неукоснительностью, с какой первым человеческим словом становится «мама», художник начинается с опоэтизации ближайшего конкретного окружения. Можно пенять на невысокий культурный уровень и криминальные наклонности ребят из окраинных московских дворов, но винить поэта, из такого двора вышедшего, за то, что НАЧАЛ он с портретов своих хорошо знакомых сверстников, - можно ли? грамотно ли?
Ведь за что только ни ругали ранние песни Высоцкого... А вот за что не ругали: за низкий художественный уровень. Строго говоря, у Высоцкого нет ученических песен. В том смысле, что даже в самых первых мы не видим неумелости, подражательности, пробности. В них - в соотнесении с авторской задачей - нечего усовершенствовать. Это необычно. Но вспомним, что и начал-то он поздно - в 24 года. «Инкубационный период» затянулся, зато и «болезнь» вспыхнула сразу вся. Хотя, конечно, ученичество было - в плане содержания.
Прежде всего как-то сразу и очень точно выявился жанр. Прямо с «Татуировки». Определим этот жанр как «портрет в ситуации», выполненный в манере автопортрета. По-разному можно относиться к лицам и физиономиям этой галереи - негодовать даже можно, но нельзя оспаривать достоверности, узнаваемости их. А в чем же тогда талант, как не в умении создать живую картинку или живое лицо?
Не поняв задачи, поставленной перед собой автором, мы рискуем не понять и песни. Заглубляясь в идеологические и мировоззренческие споры по поводу ранних песен Высоцкого, мы как-то уже готовы вцепиться в любую из них и доказывать, что она сама ущербность или, наоборот, перл поэзии. А гаммы, эскизы, наброски - всю эту пробу сил для нарабатывания мастерства, ее-то почему мы не разрешаем поэту? Просто созорничать словом - нельзя? К примеру, начало «Формулировки» можно расценивать как злостную порчу русского языка, но не правильнее ли принять как блестяще сделанную тираду в духе «местного колорита»?
Или вот:
На суде судья сказал:
«Двадцать пять. До встречи!»
Раньше б горло я порвал
за такие речи.
А теперь терплю обиду,
не показываю виду.
Если встречу я Сашка,
ох, как изувечу!
Замечательно ведь сказано! Здесь и характер, и состояние, и слова все живые, и судья игривый такой... В СВОЕМ РОДЕ - блестяще. Так давайте же оценивать ранние песни Высоцкого с точным пониманием, что жанр, что стилизация, что портрет, что озорство... А что и Начало.
Эти песни представляют нам либо уголовников, либо ребят «на грани». А все-таки многие из них вызывают симпатию. Чем? Вот Алёха, убитый в поножовщине со «сволотой», - какой уродился, естественный, весь в окружающую его жизнь погруженный, но не сносимый ею ВНИЗ. Вот матерый «пахан», проигравший в карты две жизни, но не желающий отдавать ТАКОЙ долг и карающий удачливого шулера смертью же. Вот парень, обманутый стукачом, но принимающий на себя вину полностью и готовый отвечать за нее по самой высокой мере. Вот человек, вернувшийся из заключения и не признающий людей в носителях равнодушных, слепых, НИКАКИХ лиц... Конечно, ни этих, ни многих других персонажей положительными не назовешь. Налицо «только» положительные поступки, движение к положительности. Таким образом заявляется некая промежуточная категория: положительный герой отрицательного мира. Высоцкий не связывает положительность героя с безупречной биографией - только с поступком. Тем самым утверждается человек ПРОЯВЛЯЮЩИЙСЯ, ДЕЙСТВУЮЩИЙ. Положительность, по Высоцкому, хотя и требовательна, зато доступна каждому. Она ДЕМОКРАТИЧНА. Здесь интересен сам способ, каким представляет Высоцкий своих щерблёных героев. Нуль-отметка моральной шкалы устанавливается на средний уровень окружения, среды, с которой герой связан всей предшествующей жизнью. Тем самым героям дается возможность подняться выше, и они поднимаются! Высоцкий поет ПОДНИМАЮЩЕГОСЯ человека. В дальнейшем эта линия от поступка-всплеска протянется к тем, «кто взлетел навсегда», от «решил я: что ж,/меня так просто не возьмешь!» к «и мне вышел «мессер» навстречу./ Прощай! Я приму его в лоб». Тут, кстати, и ответ на обвинения поэту в идеализации преступного мира. Ясно, что, работая в манере автопортрета, автор не может, не греша против художественности, выносить прямые осуждения. И нужно просто понимать эстетику Высоцкого - эстетику движения, поступка. Если персонаж в сюжете не двинулся, не развился, не приподнял себя хоть немного вверх, - суди сам, слушатель, хорошо это или плохо.
Итак, что же мы видим «на выходе» из раннего периода творчества? А вот что: найдена своя поэтическая форма - сюжетная песня от первого лица; достигнута достоверность и живость в обрисовке самых различных характеров; проложены пути, выводящие из частностей к проблемам «большой» жизни; стих обрел свободу и выявился чертами совершенно собственными - стих пелся, слово наполнилось звуковой и смысловой силой... Короче, к 1965 году Высоцкий уже очень своеобразный МАСТЕР. И прекрасная нормальность есть в том, что свои подлинные вершины поэт покорил во зрелости, а не до нее.
Опубликовано с согласия автора по материалам статьи "С чего начинается песня" на сайте "Что хочет автор" от 12.02.2016 г.