Вспоминает Джон Кейл:
«Sunday Morning»
Мы записали ее в нью-йоркской Mayfair Sound в ноябре 1966-го — на последней сессии. В студии был прекрасный деревянный пол, весь вскрывшийся, в дырах — приходилось их обходить, чтобы расставить инструменты, настоящий геморрой.
Мы решили, что здесь нужна челеста. Это красивая песня, так что она стала вторым синглом — то немногое, на что смогла повлиять MGM.
«Sunday Morning» навеял один эпизод. Лу и я, как обычно, всю ночь торчали и решили заскочить одному из его приятелей по колледжу в Сиракузах. К сожалению, респектабельную жену этого парня не порадовал визит старых друзей под амфетаминами, желающих поиграть музыку в три часа ночи. У этого приятеля была гитара, которую взял Лу. Его вдохновили события той ночи.
«I’m Waiting For The Man»
Одна из наших дроун-песен. В том же стиле мы сделали «Venus In Furs» и «All Tomorrow’s Parties». Мне нравилось — в этом был рок-н-ролл. Я дубасил по пианино, бил по нему кулаками. И нет, я не издевался над тем, как Морин играет на ударных. Песня звучит очень по-британски, как поп из середины 60-х, что-то вроде THE HONEYCOMBS «Have I The Right?». Рифф придумал Лу, у него были безумные соло.
На концертах соло иногда выдавал Стерлинг. Он играл так, словно разматывал моток струн и в нужном месте останавливался. Не знаю, как сделали вокал, потому что мы все записывали на 4 дорожки. Наверное, оставили одну открытой под голос. Тогда все микшировалось, не было никаких наложений.
«I’m Waiting For The Man» о поездке в Харлем. Разговорный кусок написан по мотивам реальных событий. Тогда многие так делали: Дейв Ван Ронк, Арло Гатри — уличная поэзия. Голос Лу прекрасно пойман. Окончательную форму песне помог придать продюсер Том Уилсон, когда мы перезаписывали ее в TTG [студия Sunset-Highland в Голливуде].
«Femme Fatale»
Написать для Нико «Femme Fatale» и «I’ll Be Your Mirror» посоветовал Энди Уорхол, когда уже чувствовалось, что будут романы между Лу, Нико и мной. Лу нравилось, когда Энди набрасывал несколько строк и говорил: иди, сделай из них песню.
«Femme Fatale» могла бы быть о Эди Седжвик, но она — обо всех старлетках. На «Фабрике» проходило много проб. Девушки были одуревшими от наркотиков, — безумные, чахнущие и прекрасные. Уорхол снимал «Chelsea Girls», когда мы репетировали — душераздирающее зрелище. Вы бы видели, как девушки ломались, сползали по стенам вниз в слезах.
Ни один нормальный человек на пушечный выстрел не подошел бы к «Фабрике». Там была толерантная среда для чудаков, но весьма опасная для трезвых умов. Сам Энди не был чудным. Он был профессионалом и манипулятором. Он никогда не давил на кнопку, он не «делал» ничего специально. Он внимательно за всем следил. Так или иначе, Chelsea Girls повлияла на «Femme Fatale», и она напоминает мне интервью, которое Энди дал для PBS: он был в своем самом шальном настроении и сказал: «Ооо, я люблю Нью-Йорк, думаю, его надо разбомбить». Лу хотел это отразить точно. Он был прав. Я хотел ломать рамки и выворачивать вещи наизнанку. Вот почему мы развалились. Он хотел, чтобы я был на вторых ролях в собственной, мать ее, группе.
«Venus In Furs»
Одна из наших самых старых песен. Лу принес ее и «Waiting For The Man» в Pickwick, когда был там штатным сонграйтером. Это стихи, которые он обычно пел под акустическую гитару. И я не мог сконцентрироваться, потому что мне казалось, что это какой-то фолк — как у Джоан Баэз. Однако он продолжал подсовывать мне ее: «Прочти этот долбанный текст!» В общем, я прочел. В первый раз мы сыграли «Venus In Furs» в нашей квартире на Ludlow Street осенью 65-го — мы просто заперлись там и сделали ее как 15-минутный джем. Потом мы переделали ее в Голливуде, и чем больше я об этом говорю, тем больше понимаю, что мы так ничего крутого и не сделали в Нью-Йорке. Не думаю, это звучало раньше. THE VELVETS записали первый альбом в Лос-Анджелесе? Наверное, в самом деле так.
«Run Run Run»
Отличная вещь для концерта из-за быстрого темпа. Казалось, словно ты был на улицах Нью-йорка, проживая песню. (Как все прочие, в чем, я полагаю, и заключалась гениальность Лу.) У нее был такой чакка-чакка блюзовый грув, и я поддерживал рифф, а Лу солировал поверх. Это была странная вещь. Мне нравился Champion Jack Dupree, но Лу знал куда больше блюзов, чем я.
«Run…» была из песен, что срабатывали живьем. Мы знали, что нельзя все выступление сводить к «Black Angel’s Death Song» или «Heroin», которые были созданы для того, что выпустить пар. Здесь меньше ощущения клаустрофобии, это был момент, когда отпускало.
«All Tomorrow’s Parties»
Мы ее писали вовсе не для Нико. Мы сделали 20-минутную версию этой песни на Ludlow Street в 1965-м, а потом записали на Scepter и, возможно, на TTG с даблтрэк-вокалом Нико. Версия для сингла немного отличается. Нико большую часть спела очень хорошо, хотя много где фальшивила.
«All Tomorrow’s Parties» о девушке по имени Дэррил, прекрасной изящной блондинке с тремя детьми, двух из которых у нее забрали. Мы оба — я и Лу — боролись за ее внимание. У каждого из нас был свой звездный час. Однажды мы были у Деррил, а у нее был бойфренд , громила-поляк, из тех, что работают на стройке и кому можно дать 200 баксов, чтобы он кому-нибудь врезал. В общем, мы там были, и Дэррил спала, и там еще болталась няня, которую вали Пепе, и заявился этот поляк, а я слушал магнитофон. И он сказал мне: «Если не выключишь, я тебе его в глотку засуну». Лу был вне себя от ужаса. Я продолжал слушать, и поляк сказал: «Ок, крутой, давай выйдем, я покажу тебе, как надо драться». Он показал мне пару приемов, несколько боксерских финтов. Когда мы уходили, Лу сказал: «Ты сдурел? Этот парень собирался убить нас обоих».
«Heroin»
Желание чего-то, что не можешь выразить… Это о парне, который стремится к совершенству Бога или Иисуса… У него не так много осталось, кроме желания сравняться, внутри он опустошен, но думает,что если сможет получить дозу, жизнь станет лучше. Не знаю, поется ли тут о ком-то конкретном, скорее это собирательный образ, но это прекрасное описание человеческого отчаяния.
Это была первая песня, где мы решили, что дроун подойдет. В 65-м мы ее играли почти также, Лу просто менял тональность, когда я играл на альте, потому что альт тут задает ландшафт. В те дни у нас все было в низком ключе и с шумами. Мы использовали самые дешевые гитары. У Лу была Gretsch Country Gentleman, у меня — классический альт со струнами от мандолины и гитары, перехваченными зажимами и звукоснимателями — ободранными, но со временем стало получше.
«There She Goes Again»
Это о людях с 54-й улицы. Соул-риф взяли из песни Марвия Гэя «Hitch Hike» с небольшим кивком (экивоком) в сторону THE IMPRESSIONS. «There She Goes Again» была самой простой из всех — она из тех времен, когда Лу писал поп для Pickwick, она выдержана в их стиле. Все, что тогда удавалось выжать, для нас было сокровищем.
Не знаю, о ком эта песня — она может быть о любой из тех бродяжек, с кем мы были знакомы на Lower East Side. Она, наверное, была, плохой девчонкой. Там было много таких, некоторые даже на пару минут присоединялись к группе. Электра, например. У нас был инструмент из Афганистана — саринда, — и она играла на нем на «Wrap Your Troubles In Dreams». После того как мы закончили репетировать, заметили, что ее костяшки пальцев в крови. Она била так сильно,потому что ей нравилась боль. Чуть позже Лу поставил Морин на ударные, и я подумал: «Нет, только не еще одна из тех ненормальных». Но она оказалась очень милой.
«I’ll Be Your Mirror»
Ее Нико любила больше всех. Песня о бесконечном желании, странно нежная для нас. Наверное, она из тех, что предложил написать Энди, подкинув слов 14, а Лу выполнил его просьбу, немного от себя добавив. Нико пела ее в немецкой манере а-ля Марлен Дитрих или, если нам везло, то со сдерживаемой страстью.
Это очень красивая песня, прекрасная интерлюдия для концерта. И мы иногда начинали с нее, потому что «I’ll Be Your Mirror» задает настрой между глубокомысленным и бессмысленным — именно то, что ждут от рок-н-ролла. Но с Нико был сложный момент: что она будет делать, когда закончит петь? Она не могла просто остаться стоять, но ей и не нравилось быть с краю сцены. Полагаю, то была одна из тех неразрешимых проблем, что делала нас особенными.
«Black Angel’s Death Song»
У Лу она валялась со времен Сиракуз — учитель предложил ему написать поэму в свободной форме. Там почти проза — не думали, что нам такое подойдет. Но тогда у нас был такой период: если говорили, что так не получится, делали все равно.
Когда мы микшировали песню в Голливуде, то хотели заменить мое шипение на звук маракасов, но идея оказалась неудачной. Стерлинг отказался играть на басу. Он плевался от басовой линии в «Venus In Furs». Мы проиграли Тому Уилсону «Black Angel’s Death Song» и «Heroin» — ор, фидбеки; сломанные колонки, все такое. Он сказал: «Э… ну вы, эм, создаете что-то невероятно крутое».
«European Son»
Ее вдохновитель — учитель Лу, Дельмар Шварц. Моя партия баса — чистая импровизация. Мы дошлифовали ее, когда приехали в Лос-Анджелес. Песня длинная, не радийного формата, и ее неистовым нойзом было отлично заканчивать выступления.
На записи мы протащили кресло по полу студии, высланному листами алюминия. Мы не знали, что делаем, но звучало забавно — словно разбивают оконное стекло. Мы хотели нарушать правила, так что нарушили все правила, какие смогли.
Источник: John Cale on The Velvet Underground & Nico (Uncut)