Я говорил. Она курила и молчала,
Над головой повис кольцом табачный дым,
На нимб похожий. А в глазах её печальных,
Казалось, плавает уставший херувим.
Я взял за пальцы её маленькую руку,
Боясь прервать хоть на мгновенье монолог.
Казалось мне, что если вдруг умолкнут звуки,
То не поможет мне потом ни чёрт, ни Бог.
Я убеждал, просил поверить, чуть не плакал,
Читал стихи, пытался даже петь романс,
И сходу был готов вступить хоть в бой, хоть в драку
С любым, кто вздумает разбить мой хрупкий шанс.
Но Ольга Дмитриевна с гордою осанкой
Сказала сухо мне:"Прошу, мой друг, вас впредь
Не приходить. Вы не уступите и танку!
Я ж не намерена напор такой терпеть.
Идите прочь! Вот-вот вернётся муж мой строгий,
Он спустит с лестницы вас! Господи, прости..."
Я покраснел и прошептал: "Как вы жестоки...
А если скидку с трех процентов до пяти
Вам увеличу?" И моргнул невольно глазом.
Но дверью хлопнувшей был прерван мой вопрос.
Я не продал, увы, за год ещё ни разу
Проклятый "Кирби", супер-пупер-пылесос.