Юлия и Серафим.
Российским женщинам.
Заграничное солнце садилось, на щеках Юли багровел румянец, пальцы, сжимающие руль старенькой «Шкоды», побелели, и яркий фиолетовый маникюр смотрелся словно вовремя не вывезенная свекла на заснеженном поле.
Ее лицо было перекошено от ярости, красивые губы со следами утренней алой помады то и дело кривила злая усмешка.
Дергая коробку скоростей и отчаянно сигналя, отпуская в адрес водителей соседних машин те самые выражения, которые обычно не используются воспитанными людьми в семье, Юля наконец выехала на трассу.
- Ну что, – разгоняясь и глядя в зеркало на заднее сиденье, сдавленно не сказала, а прошипела она, уже не в силах сдерживать себя, - Нагулялся?!
Грузовик, который Юля пыталась обогнать справа, возмущенно прогудела во всю силу пневматических клаксонов.
- Что молчишь, глаза твои бесстыжие?
Заднее сиденье хранило тягостное молчание.
Опять молчим? – закричала Юля.
Казалось, что заднее сиденье, к которому она обращалась, глядя в зеркало, было готово на все, лишь бы скандал не разгорался. Но скандал был неизбежен, и на заднем сиденье за 10 лет совместной жизни это знали и хорошо успели изучить.
- Ты понимаешь, тварь неблагодарная, сколько я для тебя делаю? – выплескивала бешенство на заднее сиденье Юля. – Ты хоть понимаешь, чего мне стоят твои загулы? Я же ночей не сплю, я поседела уже с тобой и твоими приключениями!
Заднее сиденье хранило обреченное молчание.
- Я могла бы быть сейчас замужем за такими людьми, которым ты и в подметки не годишься! – продолжала Юля монолог, слишком хорошо известный заднему сиденью. Словно подтверждая справедливость слов Юли о ее нераскрытом потенциале, старенькую «Шкоду» обогнал сверкающий лаком красный спорткар.
На заднем сиденье заворочались, словно испытывая неловкость за то, что Юля сейчас вынуждена ехать в свой скромный дом, приобретенный в кредит, а не лететь на сказочные острова, где в самом воздухе казалось бы была разлита идея о том, что люди должны жить просто так, ради удовольствия, беззаботно, даром, где нет грустного мира, уродства, а только нега, наслаждения и счастье.
- Какая же ты неблагодарная дрянь, Серафим! – терзалась Юля. Десять лучших лет, без мужа, тяну тебя, кормлю, пою, воспитываю…. – Она снова начала заходиться. И ведь ни слова благодарности, ни словечка за все эти годы!
Маленький Серафим на заднем сиденье тоскливо смотрел в окно.
- Нет! – твердо сказала Юля, включая дальний свет, - я повешусь! Вот попомни мои слова, я повешусь, нет больше моих сил.
Серафим знал со слов Юли, когда та разговаривала с подругой по телефону, что «мужчины у них в доме не было уже два года», но его маленький мозг был не в силах осознать, что такое «не было мужчины» и как это оказывает влияние на характер той, которая то ругала его, то обнимала и целовала. Да, наверное, Серафим был не совершенен, но его разум каждый раз, когда Юля, единственный человек, которого он считал родной, кричала на него и начинала лупить, а потом принималась плакать и целовать, его маленький десятилетний разум, перестающий контролировать физиологические функции организма в такие моменты, что неизбежно заканчивалось лужей на прекрасном, светлого дерева полу, и чему Серафим не мог противиться, не мог вместить все эти крики, претензии, отсутствие «мужчин», а главное – не мог осознать, как бы ему не хотелось, в чем он виноват перед этой красивой, злой и доброй женщиной, которая то гладила и ласкала его, то била так, что маленькие органы маленького Серафима набухали кровью и изливались мочой ( впрочем, Юля не задумывалась о взаимосвязи наказаний и неловких для Серафима ситуаций)…ему просто было страшно, больно, непонятно, хотелось убежать из этого дома, где ему не отказывали в еде, где его старались воспитывать и даже иногда баловать, где с ним играли, но никто, кроме того самого непонятного Бога, которого расплывчато иногда вспоминала Юля или Юлины подруги, никто в его маленькой Вселенной не понимал всей трагедии, которая разрывала на части Серафима.
- Имей ввиду, дрянь! – сказала Юля, подъезжая к дому и паркуя машину. – В следующий раз так и брошу тебя, и пропади ты пропадом!
Грязно-белый, пойманный после бегства и двух дней скитания, идентифицированный по цифровому ошейнику сотрудниками Dierenasiel, кот Серафим, Божья тварь, перепуганный, многократно за свою кошачью жизнь униженный, никому не сделавший сознательно зла, сидел на заднем сиденье старой, потрепанной «Шкоды», в котовозке, тоскливо прижав уши, забившись в самый дальний угол.
- Ну пойдем домой, там я тебе задам как следует! – Юля рывком открыла заднюю дверь и с силой выдернула котовозку. - И попробуй только снова нассать мне на пол.
---
Фото с сайта http://woman-club.su