" Ибо уходит Орфей, все далее, оставляя следы на камне"..Жюль Рене.
Мои строфы, не бегут впереди мыслей, графически вычерчивая привычную мне уж - нетерпеливость бега, а то и дело спотыкаются, замирают, как уставшие лошадки, с комьями налипшего, мокрого снега на полозьях саней… Слова с трудом проходят, проползают, просачиваются сквозь зловещий туман растерянности и небытия…..Слова замирают в соли слез.
"Стоп!" - Тут же говорю я себе. – " Ты же никогда толком не знала этого человека!"…. Да. Верно.
Наше личное знакомства из разряда мечтаний барышни, прочно и почти – мгновенно перешло в устойчивую категорию " никогда". Некий римский императив. Блестящий, холодный. Отстраненно - ограненный, как январская снежинка, упавшая на ладонь с неких высот…Сверкающая, нежная. Не тающая. Неприкасаемая. Не - касаемая. Так - точнее.
Имя Григория Дашевского.. Просто – отзвук чего то не -достижимого и не - постижимого. Блестящего, летящего, звучного, полновесного, как в античных палимпсестах и хрониках или альманахах на синей лощеной бумаге времен Серебряного Века. Просто – напросто - некая тень того, к чему мне, в моем песочном городе, с обыденностью дней и бренной ничтожностью желаний и вкусов, всего лишь хотелось – легко и неслышно прикоснуться. Испить из родника.
Но тень упорно и миражно пролетала мимо. Призрак блестящего, наполненного, исполненного полногласием и значимостью слов и образов, оставался прочно - бестелесным, как некое благоуханное воспоминание, как многие имена на обложках книг, по которым когда то училась быть скромной и незаметной "филологиней": Илья Михайлович Тронский, Михаил Бахтин, Михаил Гаспаров, Александр Реформатский, Михаил Эпштейн, Михаил Лозинский, Алла Тахо – Годи,Алексей Лосев… Григорий Померанец, Зинаида Миркина. Владимир Шилейко.... И еще, и еще. Много имен. Неисчислимый сонм….
Сонм из моей юности. Эти имена уходили от меня с годами и десятилетиями - все далее, не осеняя даже и снов. И мне все чаще в последние годы стало казаться и само соприкосновение с ними и соучастье – сном, призрачным и даже не цветным. Ибо все прочно ронялось в пепел бытия песчаного городка… Серый, остывший. Скучный. Неизбывный.
И тут, вдруг, – водопадом словесным- Григорий Дашевский. Статьи, списки книг, остроумные рецензии, передача "Школа злословия", где, впервые на моей памяти, высокоумие грозно - неприступной Татьяны Толстой напрочь разбилось о тайну обаяния теплой улыбки Дашевского. О сам звук его голоса.
…Я тотчас, сразу восприняла его, как " античного Орфея", с жадностью проглотив статьи и отрывки из цитат, вдумчиво выложенные им самим в ленте вездесущего интернет – блокнота " Фейсбук". В интернете нет границ и пространств, там стирается и большинство этикетных условностей, но дружбу предложить ему – так не решилась, не смогла, не посмела, опасаясь стесненного своего молчания, неумения отвечать публично, опасаясь своей смиренности и аполитичности, женской не гражданственности. Я долго и тщательно подбирала слова для письма ему.. Но так его и не написала. Меня опередила смерть. Теперь она пишет для него вергилиевскую эклогу. Вечную.
…А я? Что делаю я? Проглатываю, затаив дыхание ,слезы, просматриваю многочисленно - торопливые статьи о нем в интернете, в блогах, и на сайтах газет и журналов. Благодарение Богу, они не похожи на некрологи. Просто словами мы все, растерянные и потерявшие, знавшие и нет - пытаемся отринуть смерть. Сообща.
Друзья и знакомые, близкие и не очень, все, без исключения, стараются быть на Высоте. На одной высоте с Тем, кого более - нет рядом. И в этом всем нет искусственности и напряжения. Просто они еще не осознали утраты. Не ощутили, не осязали до конца горечи ухода. Но жажду продолжения общения с "питомцем классической римской речи" они все, без исключения, подобно Ирине Кравцовой, называют " неутолимой". И дружно, в унисон, пишут о том, что поражало их в Григории Дашевском.
Внешность. Речь. Тихая, спокойная. Значительная. Не поучающая. Свобода и красота жестов, переданная нервностью тонких и длинных пальцев, подвижностью лица юноши – аскета, римского трибуна и воина одновременно. Глаза. Печальные и тотчас же обжигающие теплом и страстью жизни.. В них часто таилась улыбка или больше того – хохот с хрипотцой. Шутки и каламбуры Дашевского, звучащие при встречах или в телефонных беседах, всем его друзьям хотелось записывать непременно, но, наверное, как и Михаил Айзенберг, они боялись "насмешливости Гриши".
Григорий Дашевский очень не любил помпезности и лживого пафоса. И огромной, блестящей эрудированности своей, приобретенной в тиши парижских, берлинских и московских, академических ( и огромной домашней) библиотек, никогда не выставлял напоказ. Говорил о ней - почти шутя. Стеснялся ее.
Но она неукротимо и неизмеримо присутствовала во всем, присущем ему. Даже в звучной сочности его голоса. Необыкновенно мягкого и красивого тембра, которым очарованы были все, кто слышал и слушал его. Голос Дашевского был только выражением глубины внутреннего что ощущалось в нем, как биение пульса и ритма Жизни. Жизнь очаровывала его и сама чаровалась им, несмотря на роковые недуги, болезни, сокрушения Духа, поэтическую неизвестность.
При жизни Григория Дашевского вышло только три его поэтических сборника, при чем один из них был уничтожен из –за юридических разногласий с берлинским издательством… Так немного для поэта. Полынно и насмешливо горько. Заслуги его, как переводчика, перед русской словесностью более заметны (узкому кругу): престижная премия имени Мориса Ваксмахера 2010 года и премия имени Андрея Белого 2011 года в области перевода.
Я читаю его собственные стихи, в них, по признанию Марины Степановой: " границы языка раздвигаются, как обеденный стол"… Стихи, воспринимаются мной, как некая метафорическая, моментальная фотография, неспешный и точный, до хрупкого холода, эскиз японской тушью, простой и ясный, как слепящий солнечный луч, после дня, наполненного нудным и серым, колючим дождем.
Холодно и людно. Сказав: " прощай,
некуда уйти. Перемена поз —
вот и вся разлука. Перенимай
призрака привычку глядеть без слез
(все равно невидимых, лей — не лей)
в те глаза, где сам он не отражен:
только лица чужих и живых людей,
неподвижный поезд, скользкий перрон.
сентябрь 1990 года
СНЕГОВИК
Строили снеговика вдвоем.
Обнимают ком, по насту скользят.
Пальцы не гнутся, снег стал темный.
Без головы оставить нельзя.
Сорок у одного. Хорошо хоть,
другой здоров — молодец, звонит.
«Спросите, что в школе, спросите еще,
зачем он снеговику говорит
не таять, к нам приходить домой.
Он огромный, он мне не нужен.
То - безголовый, то - с головой.
От него на паркете темные лужи».
1994–1999 годы
…Я их не сразу понимаю, эти " заколдованно - околдованные" строки, но они нравятся мне и, медленно вчитываясь, начинаю отчетливо постигать, почему их называют палимпсестами – древними и ароматными римскими пергаментами, с которых непрочно стерт первоначальный текст… Так вот. наотмашь, - сразу, резко, гордо и точно, редкостно - называют..
Отыскивая – традицию, опору, основу, Вечность. То, что в стихах - "о смерти, жизни и сразу – до". Как говорил сам Дашевский.
И я вторю - другим. И - соглашаюсь. И – называю. Ибо свобода и кажущаяся обыденность строки стихотворений Дашевского, понятность ее, сжатая образность, знаковость временная, наша, – мы читаем теперь все больше почти такие вот, не рифмованные, строфы, - на самом деле - окованы, обручены навсегда со златотканой традицией эклог и од Вергилия или бисерно рассыпанных, неоконченных, строф Катулла.
…Теперь уже, в опустевшем и гулком пространстве "без Дашевского" мы истово и тщательно подбираем их, пересыпаем в ладонях, как жемчужную пыль, как искры от угасающего костра…
Составляем новый " список от Дашевского", подобный популярнейшему каталогу книг для чтения, представляемому им самим, еженедельно, на страницах совсем не литературного, финансово – строгого и чопорного, сухого и педантичного Коммерсант - Дейли".
Этот список потом всегда дотошно изучала вся филологическая, литературная Москва, да и Питер - тоже. Россия. Молодая и думающая.
…И - истово следовала рекомендациям, читая - взахлеб, споря, штудируя. Отвергая, додумывая, осмысливая, разбирая на цитаты, переписывая в планшеты и личные ленты блогов.
…
....Рецензии - точные, бесстрастные или, напротив, страстные, с острым подбором слов и оборотов в их единственно неповторимом, " дашевском," значении - вычерчивали, выписывали, вытачивали, тщательно обозначали пространство. Глубинное пространство гордости, неистовости, борьбы, несогласия и одновременно – единства - Духа, Мысли, Вечности. И - непреложного одиночества… Клаcсического одиночества истинного Орфея, каким всегда был Дашевский. "Почему - был?" – задаю себе вопрос. Остается. Ибо в небе достаточно пространства для Одиночества. Одиночества Поэта.
С ликом Катулла. Римского стоика. Юноши – трибуна. Аскета. Философа. Или просто – Григория Дашевского, последнего певца Античности в двадцать первом веке…. Если такие Певцы – были, значит, и Век еще – будет…. И пребудет… И пребывает....
___________________________________
Лана Астрикова - Макаренко. Фото из открытых источников. Интернет.