В восточной Сибири на краю России среди таежных сопок Забайкалья раскинулся чудный город со странным названием Чита. Там, в автобате, стоявшем в городском районе Школа №17, довелось мне проходить офицерскую службу сразу после окончания училища. Это было время, когда страна, похоронившая за несколько лет трех своих старых больных генсеков, получила как кару божью моложавого плешивого западофила, прозванного в народе Мишка Меченый, который сразу прославился тем, что ввел драконовские антиалкогольные меры, от чего военные с коньяка и шампанского перешли на спирт, а гражданские на самогон и одеколон. Вот в то смутное время прибыл к нам из ГСВГ для дальнейшей службы начальником мед-части «старшой» лейтенант Коля Комар, маленький пузатый человечек с как будто пришитыми к телу маленькими ручонками и ножонками. За свою внешнюю мультяшность личный состав части немедленно прозвал Колю Пилюлькиным. Приехал Коля с семьей, и, до получения квартиры, они стали жить в пустующем изоляторе батальонной санчасти.
Как-то раз вечером встревоженная Колина жена пришла в штаб к дежурному по части и сказала, что Пилюлькин загадочно пропал, уйдя из расположения еще утром. Дежурный, зная обычаи и нравы советских офицеров, для себя сразу понял, что Пилюлькин, если он нормальный офицер, должен где-то бухать. Увидав на улице слегка поддатого ранним похмельем начальника вещевой службы маленького кривоногого бурята по прозвищу Даша, он узнал, что Коля был замечен утром, сразу после открытия винного отдела гастронома, с авоськой, набитой бутылками с «горючим». Со всем этим счастьем он семенящей походкой держал путь в сторону общежития птицефабрики, которая находилась в километре от нашей части.
–Ну, вот, так и есть! – обрадовался дежурный и снарядил экспедицию на спасение доктора Пилюлькина в составе сержанта-санинструктора и водителя батальонной ассенизаторской машины под боевым наименованием «говновозка».
Им было приказано вырвать доктора из плена развратных птичниц и живым или мертвым доставить обратно в часть. Через 15 минут поиска Коля был обнаружен в одной из комнат общаги мертвецки пьяным в объятьях толстой и такой же пьяной женщины. Тело было погружено на штатные брезентовые носилки для выноса раненых с поля боя и отнесено в кабину, в которой благополучно было довезено до медсанчасти. Бойцы достали нечуждое человеческим страстям туловище с безвольно болтающимися руками и ногами и стали класть его обратно на носилки. Вдруг из санчасти выскочила Колина жена и, увидев вынос безжизненного тела, истошно завопила:
–Убииили! Коля! Коленька!
–Ничего страшного, будет жить,– сакраментально произнес, подходящий к машине дежурный.
–Заноси, – скомандовал он бойцам.
Следующий раз Коля отличился, когда уже стал счастливым обладателем двухкомнатной квартиры, и его семья освободила санчасть. И вот в один день, когда я дежурил по части, меня вызвал начальник штаба, майор по прозвищу Стасик и сказал, что по оперативным данным начмед старший лейтенант Комар получил со склада гарнизонного госпиталя 40 литров медицинского спирта и после этого таинственно исчез, как будто растворился в бермудском треугольнике. Судьба доктора мало волновала майора, а вот спирт был достоянием части, вернее ее узкого круга спиртоприближенных лиц.
СВИН ПОЛКА
Однажды теплым августовским вечером в кабинете замкомандира части по тылу сидел, снявши хромовые сапоги, собственно сам зампотыл части, майор Гена Кузявкин. Гена сидел тут не просто так, сегодня он обличен важным заданием – был ответственным по части. Гена начиная с обеда прибывал как одноименный крокодил в счастливом анабиозе, ибо любил он две вещи: водку и бухгалтера части Любу. Сегодня он получил всласть и того, и другого. Любу он полюбил днем и со всей силой на своем рабочем столе, не снимая даже сапог. И к восьми вечера уже успел скушать полторы бутылки неохлажденной водки из заманчиво, но осторожно приоткрытого сейфа.
Надо отметить, что у Кузи, так звали его в части, была оригинальная методика быть ответственным по батальону. Так как надо было неотлучно находиться в расположении, а выпить хотелось как всегда, Кузя вызывал по очереди всех ответственных офицеров, находящихся в части после восемнадцати часов и с каждым по очереди накатывал, напутствуя добрыми отеческими словами: «Чтоб не заложил, вместе ведь пили!». По части хозяйства, кстати, у него было все нормально. На складе стояло немало бочек с квашеной капустой, солеными огурцами и зелеными помидорами. В теплицах росли витамины в виде огурцов и помидоров, а в свинарнике зычно хрюкали свинки, бдительно охраняемые и холимые свинарем, рядовым Мамедовым.
Налив и хлопнув очередные полстакана, Гена подумал, что надо бы проверить как там дела в вверенной ему части. Пройдя по всем четырем ротам и выпив в канцелярии одной из них с находящимся в такой же кондиции ротным Вовой Кукушкиным еще пол-литра под один и тот же тост «Ну, за нее!» без объяснения кто это или что, Гена вернулся в кабинет и налил себе еще полстакана и подошел к стоящему у зарешечённого окна аквариуму с парой рыбок вуалехвосток. Постучав по нему костяшками пальцев, он чокнулся с подплывшими на зов рыбками и выпил залпом. Продукт вошел в голову удивительно тяжело, и Гене пришлось его запить водой, зачерпнутой этим же стаканом из аквариума. И тут ему, пьяному уже практически в дрыбаган, пришла мысль, пройтись в его любимые угодья – теплицы с овощами и свинарник, заодно и проведать своего воспитанника – толстого самца-производителя с простым именем Свин.
Дойдя морской походкой, так как палуба под ним уже шаталась, до теплицы, он оторвал несколько больших зеленых забайкальских пупырчатых огурцов и, откусив от одного из них, Гена отправился в свинарник. В свинарнике жил Свин со своими тремя женами и хрюкающим потомством, а также рядовой Мамедов, который вместо казармы часто спал после отбоя на ватнике в подсобке. Споткнувшись о порог свиного загончика, Кузя упал и подняться на две конечности уже не смог. Поскольку наши далекие предки изначально передвигались на четырех конечностях, то и Гене на четырех было удобнее. Так и подошел он к Свину и стал говорить с ним за жизнь. Потом он достал из кармана большой кривой огурец, угостил его и позвал с собой выпить. Свин быть может и пошел бы с ним за компанию, но Гену подвело земное притяжение, которое с такой неутолимой силой притянуло его к себе, что он растянулся рядом со своим питомцем и захрапел всхрюкивая не хуже любой свиньи. Так и нашел их утром рядовой Мамедов, мирно спящими рядом, словно братья.
После вечерней проверки я вызвал в ротную канцелярию санинструктора, и после допроса с пристрастием он признался мне, что Пилюлькин, получив заветную волшебную жидкость, повелел закрыть и опечатать себя в изоляторе санчасти, а всем вокруг говорить, что он отбыл на несколько дней на мифические сборы начмедов округа. Через несколько минут изолятор был вскрыт, и взору открылось идиллическая картина слияния «уехавшего на сборы» Пилюлькина с зеленым змеем. На койке в полном форменном обмундировании, включая ботинки и исключая фуражку, которая висела на вешалке, лежал в глубоком анабиозе Пилюлькин. Рядом с кроватью стояла обедневшая на пару литров огромная бутыль со спиртом и белая табуретка, на которой в тарелке лежал кусок черного хлеба и сиротливо скукоженный соленый бочковой огурец. На боку валялся граненый стакан, видимо неудержанный ослабевшей Колиной рукой. Драгоценная бутыль была извлечена из недр изолятора и под конвоем унесена на сохранение в кабинет Стасика. Пилюлькин же, в силу нетранспортабельности, был оставлен протрезвляться.
Дня через два на утреннем офицерском совещании комбат, грозный осетин с тараканьими усами, устроил забившемуся на крайнем стуле, похожему на испуганного хомяка, Пилюлькину разбор полетов:
–Ну, шта, лыйтенант, служыт натоело? Позоришь звание врача! Ты, пилять, возьми свои эмблемы и змеев нахер спили, тыбе Комар только рюмки носить надо, нахер пилять!
После этого случая Коля накрепко завязал и даже вскоре был избран секретарем парторганизации батальона.
