КУХНЯ
Жила-была Кухня, и был у неё старый холодильник. Холодильник с грохотом открывался и закрывался, громко вздыхал: «Тпру-у-у!», после чего успешно подтекал. А ещё: он храпел по ночам. Кухня, глядя на него, делалась мрачной и частенько не высыпалась.
В один прекрасный день пришли какие-то люди в чёрном одеянии и забрали у неё холодильник. «Здорово!» – подумала Кухня. Абажур под потолком засверкал разноцветными огоньками, посуда заблестела. Поздно вечером она уснула. Ночью было так тихо, что Кухня слышала сквозь сон, как свет уличных фонарей ворочается на подоконнике.
Спустя время у неё появился новый холодильник, высокомерный здоровяк с тремя бесшумными дверками, который постоянно молчал, исподлобья посматривая на неё. «Ну, разве это холодильник?» – спрашивала сама у себя Кухня и ничего сама себе не отвечала.
ВИЛКА
Жила-была Вилка и было у неё четыре зубчика… Когда-то давным-давно было у неё четыре аккуратных зубчика и юбочка узкая, серебряная. Ах, как она щеголяла по мелким тарелкам, опускаясь на самое дно, закапываясь то в макароны, то в гречневую кашу, а потом поднималась, увлекая за собой в неизвестное всё, к чему прикасались её четыре аккуратных зубчика и юбочка узкая, серебряная.
Один зубчик она потеряла, пытаясь побольнее уколоть плохо прожаренный кусок мяса. Но Вилка особо не расстраивалась. Плескаясь в белоснежной пене посудомоечной машины, называла себя трезубцем, ждала своего Посейдона – бога морей, говорила: «У всякого трезубца должен быть свой Посейдон», и струи тёплой воды омывали её искалеченное тело, и становилась она как новенькая.
Второй зубчик она потеряла в руках неизвестного мальчика, который сделал из неё рогатку, слегка (в разные стороны) разогнув два оставшихся и привязав к ним тонкую резинку. Вилка стреляла по воробьям, хранилась в кармане и теперь уже даже не мечтала о встречах с макаронами, гречневой кашей, а мысли о посудомоечной машине и Посейдоне оставили её в бесконечном покое.
Третий зубчик потерялся сам по себе, вернее, Вилка заметила его потерю только в тот момент, когда оказалась в полном одиночестве, всеми брошенной и забытой. Она лежала на земле, и солнце не отражалось в её улыбке.
– У меня всё ещё есть один, пусть и не такой аккуратный, но всё-таки зубчик и юбочка узкая серебряная, – шептала Вилка, оправдывая своё существование. – Всё ещё есть…
МУХА
Жила-была Муха в пустой трёхлитровой банке. Банка стояла на подоконнике, подоконник находился на кухне. Мухе было хорошо. Благодаря прозрачным стенам, и без того просторное жилище казалось огромным. Муха с утра до вечера бродила по нему и наблюдала за тем, что происходит по ту сторону стекла. А по ту сторону происходило много чего интересного, например, Муха заметила, что клеёнка на кухонном столе меняется в зависимости от времени года за окном. Если за окном осень, то клеёнка на кухонном столе – жёлтая. Зимой клеёнка голубоватого холодного оттенка. Весной – зелёная, а летом… А летом она разноцветная. «Мещане!» – с налётом лёгкой брезгливости думала про себя Муха, но вслух ничего не произносила, потому что говорить не умела.
Иногда Муха, изрядно проголодавшись, выбиралась из банки и улетала за пропитанием. По профессии она была воздушным транспортом: перевозила с места на место микроскопические организмы. Платить ей не платили, но на хлеб с маслом садилась. Да и была она в быту неприхотливой: клеёнки, как говорится, не меняла по четыре раза в год.
Однажды вечером, отработав пространство, необходимое для сытости, она вернулась домой и перед сном, по своему обыкновению, бросила взгляд в сторону кухонного стола, посмотреть, какого цвета клеёнка. Клеёнка оказалась разноцветной. А на клеёнке… Ароматные горы лесных ягод загораживали горизонты кухонного стола. В том, что на столе рассыпаны лесные ягоды, именно лесные, никакие другие, сомнений не возникало – ягоды пахли ягодами. Этот сладковатокислый запах преследовал её с того самого момента, как на кухне включился свет. Поначалу она не понимала его происхождения, а тут… Лесные ягоды! А уж как пахнут лесные ягоды, она знала! Впрочем, знать она не могла, поскольку всю свою сознательную жизнь провела в городе, но чувствовать – чувствовала.
«Истинные мещане! – ухмыльнулась про себя Муха. – Сейчас, наверное, варение варить будут…»
Это были последние мысли, посетившие крохотную голову Мухи. Красивые женские руки обхватили трёхлитровую банку. Муха опустила глаза – подоконник уходил из-под лапок. Она заволновалась. Подняла глаза – поток тёплой воды хлынул на неё, всё закружилось, воздуха не хватало, крылья прилипли к лохматому тельцу. Мухе стало нехорошо… Красивые женские руки помыли банку, обдали кипятком.
С тех пор о Мухе никто не слышал и никто не видел её. Теперь на подоконнике в той самой трёхлитровой банке живёт варение из лесных ягод.
Жило-было варение…
ГАЗОВАЯ ПЛИТА
Самой горячей штучкой слывёт Газовая Плита. Правда, она не всегда горячая, а только в те минуты, когда всякие там холодные сковородки, кастрюли прикасаются к ней. Вот, прилипнет к ней какой-нибудь скучный парень по имени Чайник и она тут же вспыхивает, волнует его, нагревает. У парня от её горячности сопли из носа текут, а Плита радуется, дескать, ещё одно божье создание довела до кипения. Блестит всеми своими четырьмя конфорками и хоть бы хны. Любит она это дело, ничего не скажешь.
Можно было бы, конечно, поменять Газовую Плиту на Электрическую, но ничего не изменилось бы – порода ведь одна. Предназначение, так сказать.
КАПЛИ
Столовая Ложка по-чёрному завидовала способностям господина Половника, поэтому о ней трудно сказать: «Жила-была Столовая Ложка». Она, конечно же, и жила, и была, но вся её жизнь сводилась к осознанию ничтожности бытия.
– Я вмещаю в себя в десять раз меньше того, что может вместить в себя господин Половник, – ковыряясь в тарелке супа, взвизгивала Столовая Ложка.
Кстати сказать, и жизнь господина Половника трудно назвать жизнью. Он – завидовал Тарелке. Завидовал, потому что она легко вмещала в себя то, что он, даже если бы наполнился до краёв, никогда бы в себя не вместил.
А уж как завидовала Тарелка её величеству Кастрюле, а та – водопроводным трубам, а те – рекам, которые, в свою очередь, завидовали озёрам, завистливо поглядывающим на моря и океаны, говорить не буду. У всех был повод кому-либо завидовать. Моря и океаны, к примеру, с раздражением косились в сторону нависающих над ними туч, ибо понимали, что без них долго не протянут – высохнут.
Начинался дождь. Первая Капля, самая первая капля зацепилась за неровности оконного стекла и медленно, обходя невидимые человеческому глазу выпуклости, стала спускаться, внимательно рассматривая Столовую Ложку, лежащую в пустой тарелке.
– Я бы в ней утонула, – вздохнула Капля, перебираясь на оконную раму. Её задевали такие же маленькие капли, которые, не успев оценить способностей друг друга, падали вниз и разбивались о землю.