Автор: Николай Соснов
Галю я увидел во вторник в середине июня.
После трех неудачных попыток устроить личную жизнь я зарекся от новых знакомств с девушками. Не хотелось больше страдать от черствости и регулярных измен. Так что на женщин я старался не обращать внимания, ограничиваясь деловыми контактами, неизбежными в повседневной жизни. Привет, Маша, как там шеф? Здравствуйте, доктор, у меня болит горло. Пожалуйста, один билет в третий ряд. Вот и все мое общение с дамами за год после расставания с Таней.
Галя мне напомнила мою первую, Надю. Не только внешне — обе были миниатюрные, шейки у них беззащитно изящные, а лицами девушки походили на сестер — но и по манере движения, грациозной, томной, почти кошачьей. Надя была реставратором в библиотеке. Галя трудилась волонтером на университетской технической выставке, однако, закладывала детальки в гигантский пазл, изображающий новейшую наномикросхему, с тончайшей деликатностью, напомнившей мне Надину бережную кропотливость в обращении с поврежденными редкими книгами.
Я присел на краешек стула и какое-то время просто с удовольствием наблюдал за ее работой на стенде. У девушек в спине встроен локатор на мужские взгляды, поэтому через пару минут Галя — ее имя я узнал с нагрудной карточки - обернулась, оглядела выставочный зал, почти пустой в этот ранний час, и, как бы между прочим, весело и с вызовом посмотрела на меня.
- Сидят тут всякие, глазеют, - вздохнула она, утирая со лба несуществующие капли пота, - нет бы помочь, подставить твердое мужское плечо.
Меня словно с жару бросили на мороз. Озноб по телу прокатился такой, что я едва не застучал зубами. Этот голос, этот тон! И сами слова! Похожим образом поддевала меня Надя, когда я с восхищением следил за ней во время мытья посуды или уборки.
- Тут скорее нужны глазомер и хорошая моторика пальцев, - ответил я, поднявшись со стула. - Позвольте быть вашим ассистентом.
Вряд ли мои усилия существенно сократили ее рабочее время. Так или иначе, мы как раз закончили собирать мозаику, когда услышали голос настенных часов, сообщивших, что наступил полдень.
- Я освободилась, - с совершенно ясным намеком поведала мне Галя.
По правилам игры мне следовало пригласить ее на обед, но какое-то неясное плохое предчувствие мешало произнести нужные слова. Я же твердо решил: больше никаких девушек! Никаких эмоциональных подъемов и буйных гормонов. Слишком дорого обходятся обжимания в машине и пробуждения с женской головой на моей волосатой груди. Конечная цена минутного счастья — боль и страх.
Заметив мою нерешительность, Галя взяла инициативу в свои руки и позвала меня в кафе. Протестующий внутренний голос окреп и завопил, предупреждая об опасности, но я заставил его умолкнуть на время и принял ее предложение. Уж очень она походила на Надю, а перед Надей устоять я не мог никогда.
Университетское заведение общепита располагалось в корпусе биофака и носило вычурное название «Голотурия», в подтверждение которого посреди зала стоял огромный аквариум с желтоватыми овальными морскими огурцами. Мы взяли по чаю с куском мясного пирога и уселись у самого окна. Надя любила такие места в ресторанах. Ей нравилось следить за пешеходами и автомобилями. Наверное, постоянная одинокая работа в глухом книжном хранилище без окон вызывала у нее желание видеть как можно больше людей и находиться возможно ближе к городской жизни.
Я не знал о чем говорить с Галей, хотя обычно весьма находчив в беседах с прекрасным полом. Личной заслуги тут нет. Родители и игра генов дали мне превосходный гандикап в виде привлекательной внешности. Когда физические данные на уровне, соблазнять довольно легко. Главное не зарываться и не пороть совсем уж откровенную чушь.
Но сейчас я не знал о чем говорить и тупо молчал, вульгарно уставившись на грудь девушки, прикрытую блузкой в любимом Надином стиле — черной с кружевной оторочкой и перламутровыми пуговицами. Галя как будто не замечала моего поведения и болтала без умолку обо всем на свете — книгах (она любила тех же авторов, что и Надя), кошках (они и Наде нравились), театре, живописи, своей семье.
- Толя, вы не женаты? - неожиданно спросила она, странно улыбнувшись, одновременно лукаво и простодушно. Ее улыбка словно говорила: я знаю правду и спрашиваю, чтобы проверить тебя на искренность, и рассчитываю на откровенность.
- Нет, - ответил я, судорожно сглотнув. Снова тревожно заколотилось сердце, вспотели ладони. В голове замерцала красным огнем сигнальная надпись «Опасность!». - Мои невесты…моя невеста умерла.
Я ожидал от Гали обычной в таком случае реакции — формального сочувствия или неловкого печального молчания, может быть, даже попытки настоящего утешения. Но она сразу переключилась на другие темы, будто я ничего и не говорил. А ведь я едва не проговорился.
Галя продолжала милую болтовню, и постепенно я успокоился. Общаться с ней было комфортно, по-домашнему уютно. Я словно вернулся на три года назад в наше с Надей лучшее время. Это впечатление особенно усилилось, когда мы из кафе пошли в парк за универом и присели на ворчливую старую скамейку, которая негодующе скрипела от каждого неловкого движения. Точно как и Надя в наше первое свидание, Галя без лишних слов забралась мне на колени, вызвав настоящий концерт рассохшейся древесины, и положила мою правую руку себе на грудь. Левую я устроил на ее талии. Мы целовались, разговаривали, снова целовались и опять разговаривали.
Позабыв все страхи и опасения, я рассказывал о себе и, когда обнаружил, что с гордостью хвастаюсь своим мотоциклом, было уже поздно что-то менять. Все шло по накатанной колее, прямо как со Светой и Таней.
- У тебя есть «хонда валькири» девяносто шестого года? - воскликнула Галя. - Покажешь?
Как всегда. Естественно, экскурсия к байку это только благовидный повод уединиться со мной на даче. Я никогда не заманивал к себе ни Свету, ни Таню. Сами напрашивались в гости, едва услышав о «хонде». А вот Надя все знала о мотоцикле, и он ее нисколько не интересовал. Само собой, она не нуждалась в уловках, чтобы предложить себя, не уронив достоинства. Я просто обнаруживал ее в постели, а потом засыпал опустошенный, выжатый досуха, слушая сетования на мою слабость. Ей меня не хватало. Поэтому иногда у Нади появлялся кто-то еще. Ненадолго, только чтобы поднять настроение.
- Ну, пожалуйста! - Галя поцеловала меня так, что я не в силах был отказаться.
Мы поехали за город. Дача моя довольно далеко от университета, так что прибыли мы уже в сумерках. Я загнал джип во двор и запер обитые жестью ворота. Галя сразу, не спрашивая дороги, направилась к старому сараю. Я понял: она знает. До этого момента у меня имелась мысль увести ее в дом, а утром выпроводить, не дав заглянуть в проклятое место. Теперь поздно. Она так похожа на Надю!
Дверь сарая была распахнута настежь. Я всегда ее так оставлял, чтобы не бояться, открывая каждый раз заново, того, что могло притаиться во тьме. Галя вошла в сарай, я поспешил следом. Внутри не видно было ни зги, но я точно знал, куда она идет — в дальний угол к мотоциклу. Вспыхнул фонарик смартфона, освещая древнюю ржавую «яву» (будь у меня «валькири», стал бы я держать ее в таком отвратном месте!) и груду всякой рухляди, собранной моей семьей за долгие десятилетия бессмысленного ковыряния земли на приусадебном участке.
- Толя, а где же «хонда»? - спросила Галя. Врала, конечно, притворялась. Она знает. Мое сердце билось со скоростью железнодорожного экспресса. От бурления крови в ушах стоял гул.
Я притянул девушку к себе и впился пальцами в тонкую шейку, как делал на этом же месте со Светой и Таней. Надю я задушил иначе, ее собственным шарфиком, аккуратно, не оставляя следов. Труп вынес из сарая и подбросил на крыльцо ее последнему одноразовому партнеру, этому алкашу Геннадию из близлежащего поселка. Он до сих пор отбывает срок за это убийство. Даже чистосердечное написал, полиция у нас работает отменно. Другие тела я топил в окрестном болоте.
Я душил Галю, глядя ей прямо в глаза. Такие же голубые, как Надины. И лицо, и фигура — одно к одному. Совпадение полнейшее.
- Прости меня, Надя, но я больше так не могу, - сказал я Гале, в очередной раз чувствуя, как с каждым ее шагом в сторону смерти очищаюсь от накопленного за последний год душевного гноя, источаемого незаживающей сердечной раной. - Ты изменяла мне, тварь, мерзавка, потаскушка!
И тут я вспомнил, что не представился Гале. Попросту забыл от волнения. Она не могла знать моего имени, но знала. Откуда?
Мои пальцы обожгло холодом. Я вскрикнул и отпустил Галину шею. Вместо того, чтобы отступить, кашлять и судорожно втягивать в себя кислород, она прижалась ко мне еще теснее. Краски жизни сошли с мертвого лица. Передо мной стояла Надя.
- Не прощу, не прощу, не прощу! - скороговоркой завизжала она и потащила за собой в темную пустоту, в объятия Светы и Тани, туда, где три невесты будут вечно упиваться моей болью. Теперь они мои, навсегда только мои.
Нравится рассказ? Поблагодарите журнал и автора подарком.