рисунок Jane Dubinski
Илья Васильевич топтался у двери в собственную квартиру, не решаясь зайти. Настроение было унылое. Коньяк, которым сослуживцы три часа назад проводили его на пенсию, из головы успел выветриться, и теперь Илью Васильевича слегка потрясывало, а во рту поселился вкус дубовой коры.
— Как же отвратительно, — вздохнул Илья Васильевич и нажал кнопку звонка.
Дверь открыла пухленькая блондинка.
— Дед! Ну наконец-то! –воскликнула она радостно. — Мы на стол собрали, там Вася и Петенька с Аленой. Что ты на пороге застыл? Проходи скорее, заждались тебя.
Илья Васильевич изобразил кривую улыбку и шагнул через порог. Невестка тараторила без умолку, помогая снять пальто и уверяла, что он, Илья Васильевич, есть ключевая фигура в размашистом грядущем застолье, поэтому начать без него они не имели права, пусть он даже не думает, ждали бы хоть до утра.
— Ишь как, — с неожиданной для себя злостью, подумал дед, — истомились, бухать им не терпится.
Но тут же устыдился и позволил невестке торжественно ввести себя в комнату, где за уставленным деликатесами столом собралась его семья.
— Прям Новый Год, — вяло восхитился дед.
— А чем не новый? — закудахтала невестка. — У тебя теперь, Илья Васильевич, новая жизнь!
— За нее и выпьем, — предложил сын деда Василий. — Как там почтальон Печкин говорил, а Петька?
Восьмиклассник Петька не ответил. Он думал, как было бы здорово хоть одним глазком заглянуть в школьную раздевалку для девочек.
— Новую жизнь начинаю, на пенсию перехожу, — ответила за брата Алена. Она училась на первом курсе финансовой академии и мечтала попасть в реалити-шоу, где строят любовь.
— Вот-вот, — поднял стопку Василий. — Давай, дед, за новые горизонты!
— Ура! — шепнул дед. Ему хотелось стреляться.
Застолье набирало обороты. Алена и Петя, отсидев вежливые полчаса, удалились мечтать каждый о своем заветном. Невестка достала из закромов две бутылки виски. Заглянул сосед, поздравил Илью Васильевича и завел разговор о прежних временах, когда жилось лучше, светлее, добрее, но дед ему не верил. Как-то неубедительно это звучало от тридцатилетнего бизнесмена. Когда включили караоке, Илья Васильевич, сославшись на усталость, сбежал в свою комнату, где, не раздеваясь, лег на кровать и закрыл лицо подушкой. Он ни о чем не думал. Он не знал. Просто ничего не знал. И не хотел знать. Смысл жизни, казалось, пропал вместе с последним рабочим днем. Заснул Илья Васильевич под нестройный хор голосов, исполняющий «Я люблю тебя до слеееез!» Ему приснился Ктулху с улыбкой Лао-цзы.
— Что ты думаешь о Дао, мой друг? — ласково спрашивал Илью Васильевича Ктулху.
— А что должен? — осторожничал дед.
— Что хочешь! — подмигнул Ктулху и пощекотал Илье Васильевичу пятку.
Дед засмеялся и проснулся. В доме было тихо, за окнами темно. Илья Васильевич лежал, прислушиваясь к своим ощущениям. И вдруг почувствовал в руке посох, на лице бороду, а на ногах почему-то лапти. Он даже не глядя был уверен, что это именно лапти. От этого ему стало весело, захотелось идти куда-нибудь, хоть за этим непонятным Дао, неважно. И совершать каждый день скромные бытовые подвиги.
Наутро не выспавшийся, мучимый пубертатом восьмиклассник Петька, обнаружил в прихожей записку от деда.
— Я всю жизнь думал, что знаю, — прочитал восьмиклассник. — А теперь знаю, что ничего не знаю. Пошел искать. Ваш Дао. Привет Ктулху и Лао-цзы.
— Во дед дает! — восхитился восьмиклассник. — Пойду погуглю, кто такие.
Василий с женой и первокурсницей Аленой решили, что дед сдурел, но к обеду вернется.
Илья Васильевич шагал по проселочной дороге, с посохом, в лаптях и с развевающейся на ветру гордой седой бородой.
— Конечно, вернусь, — думал он.
В утреннем небе парил Ктулху с улыбкой Лао-цзы .