Автор: Александр Лышков
Утром Олег немного замешкался, собираясь на службу. Рабочая неделя только начиналась. За окном было пасмурно. Унылое настроение, казалось, передалось и будильнику – звонил он как-то вяло, без энтузиазма, и отрываться от подушки, чтобы унять приглушённое стрекотание зуммера, ужасно не хотелось. Организм медленно пробуждался ото сна. Пора сменить батарейку – подумал он, с трудом приходя в себя.
Называть своё место службы работой как-то не поворачивался язык, хотя фактически им была самая настоящая гражданская организация, внешний фасад которой и стиль взаимоотношений между членами коллектива были слегка инкрустированы атрибутами военной службы.
Научно-исследовательский институт министерства обороны, в котором он служил уже не первый год, имел и гражданский персонал, не уступающий по численности офицерскому, и его производственная деятельность подчинялась некому симбиотическому распорядку, свойственному обоим типам общественных организаций. На людей служивых здесь косвенно распространялись требования КЗОТа – кодекса законов о труде с его нормами и социальными гарантиями, а гражданские со временем невольно начинали мыслить военными категориями, и их речь насыщалась специфической для офицерской среды терминологией. Поэтому гражданские здесь, скорее, служили, а военные – работали.
Поезд метро, как часто бывает в таких случаях, застрял на перегоне. Олег с досадой посматривал на часы – нужно было навёрстывать растущее буквально на глазах отставание от графика. Опоздание на работу грозило дисциплинарным взысканием независимо от социальной принадлежности опоздавшего. Хронические нарушители распорядка рабочего дня наказывались и материально.
Подходя к лестнице эскалатора, Олег увидел мелькнувшую впереди, довольно приметную спортивную куртку своего коллеги по институту Саши Гринёва, тоже спешащего на службу. Он прибавил шаг.
– Здорово, Саня. Да за тобой не угнаться, – окликнул его Олег, почти поравнявшись с товарищем.
Гринёв, оглянувшись, кивнул ему, и, не замедляя темпа, вступил на эскалатор. Не снижая скорости, он зашагал наверх. Александр в прошлом был лыжником, кандидатом в мастера спорта. Глядя на него, не возникало сомнения, что он и сейчас поддерживал неплохую форму – для него стремительные шаги по движущейся ленте эскалатора выглядели лёгкой прогулкой.
– Граждане, не бегите по эскалатору, это небезопасно! – привычное предупреждение сидящей у эскалатора пожилой вахтёрши неслось навстречу спускающимся вниз пассажирам.
– Это, кажется, нам, – натужно пошутил едва поспевающий за приятелем Олег, стараясь не сбить дыхание. Гринёв неожиданно всерьёз воспринял его комментарий и замедлил темп.
Трамвайная остановка пустовала – вагон только что скрылся за поворотом, выпустив из своего чрева толпу галдящих студентов. Неподалеку располагался главный корпус медицинского института. Судя по комбинации огней, светящимся по обеим сторонам номера маршрута и различаемых издалека, это был сороковой, идущий к Гренадёрскому мосту. Ждать следующего не имело смысла. Вялое начало рабочего дня уверенно перетекло в своё бодрое продолжение.
Внешне товарищи выглядели схоже, хотя Гринёв был сугубо гражданским специалистом. Военную принадлежность Олега отчасти выдавали чёрные форменные ботинки и торчащие из-под серой плащевой куртки брюки с отутюженными стрелками. Хотя кто нынче не носил чёрные брюки? Поэтому двигаться быстрыми, временами переходящими на лёгкий бег, шагами ему ничто не мешало. Он уже давно усвоил одну прописную истину, которую как-то внушил ему старший сослуживец, искушённый в разного рода житейских премудростях. Завидев облачённого в шинель Олега, перебегающего перекрёсток на жёлтый сигнал светофора, тот нравоучительно и не без иронии в голосе поведал тогда:
– Имей в виду: бегущий офицер в мирное время вызывает недоумение, а в военное – панику.
Над проходной в институт висели электронные часы, тонизирующие всякого, бросающего на них взгляд, своими ярко-красными цифрами. Смотрели на них, как правило, опаздывающие. До звонка оставалась всего одна минута. Предъявив коричневые пропуска дежурному вахтёру, запыхавшиеся товарищи перевели дух и перешли на повседневно-деловую походку. Участь быть занесёнными в кляузную рапортичку для доклада руководству на сей раз их миновала. Пройдя через двор и подойдя ко второму турникету на входе в здание института, они предъявили зелёные пропуска сотруднику ВОХРа и вошли в помещения бывших гренадёрских казарм.
Введение разноцветных пропусков явилось следствием участившихся случаев забывчивости некоторых сотрудников института, не возвращающих свои чемоданы с документами в секретную часть в конце рабочего дня. Уходя с работы, они, как правило, умудрялись оставлять их в своих персональных сейфах-шкафах. Видя отсутствие чемодана на полке хранилища, работник секретного отдела поднимал тревогу – а как же, пропажа документов! – и тут же оповещал об этом дежурного по институту.
Поиск владельца чемодана и вызов его на службу превращался в настоящее оперативно-розыскное мероприятие. Оповещались непосредственные начальники провинившегося, обзванивались домашние телефоны согласно схеме оповещения и, при необходимости, резервные, известные близким знакомым и доверенным лицам, и в конце концов бедолага-нарушитель обнаруживался и вызывался на службу. В общем, доставалось всем.
Пришедшему с флота новому начальнику института эта чехарда сразу же бросилась в глаза, и он решил навести привычный ему порядок. Теперь допуск на территорию института осуществлялся по коричневому пропуску, по нему же выдавался чемодан с документами. В свою очередь, вход и выход в здание казарм обеспечивался по зелёному пропуску. Получив чемодан, каждый мог свободно перемещаться по территории института – это обеспечивал зелёный пропуск. Но забывшему сдать чемодан покинуть институт уже было невозможно.
Это гениальное по своей простоте и вместе с тем абсурдное для человека, незнакомого с военной логикой, решение – два идентичных по сути, но разных по цвету пропуска – надолго укоренилось в жизни института и было даже воспето в местном фольклоре.
В один из новогодних вечеров, организованных в актовом зале, Витя Анитропов, балагур и красавец, исполняя роль Деда Мороза, потешал публику куплетами:
Чтобы попасть в этот праздничный зал
Целых два пропуска я показал:
Пропуск коричневый, пропуск зелёный,
ВОХР остался удовлетворённый.
Обменяв коричневый пропуск на чемодан, Олег вышел из секретной части и нос к носу столкнулся Букиным, заместителем начальника отдела. Тот остановился на ходу и с некоторым удивлением окинул взглядом и непривычный румянец на щеках Олега и его слегка взъерошенные волосы. В злоупотреблении спиртным Кондратьев замечен не был.
– Олег Николаевич, зайдите ко мне после утреннего совещания, – бросил ему Букин и скрылся в кабинете начальника управления.
Геннадий Иванович в отсутствии Воронкова не без удовольствия выполнял свалившиеся на его плечи обязанности начальника отдела, поскольку они наделяли его и некоторыми правами. К тому же недавно на его погонах обосновалась третья звезда, и с этого момента он ходил на работу исключительно в форме. На флоте получить звание «капитан 1 ранга» непросто – нужно, как минимум, командовать кораблём соответствующего ранга или занимать солидный пост в штабе довольно высокого уровня. А тут – защитил кандидатскую диссертацию, и путь в полковники тебе ничем не стеснён.
Особенно пришлось по душе Букину на первых порах бравировать своими звёздами в организациях промышленности. Служебные визиты туда сотрудников института военной форме, мягко говоря, не приветствовались по соображениям секретности, дабы не привлечь внимание к посещаемому предприятию со стороны иностранных спецслужб. А то потенциальный супостат не догадывался, что в Ленинграде каждое второе, если не первое предприятие промышленности было связано с оборонкой. Не без оснований на то можно было бы предположить, что даже на молокозаводе существовала какая-никакая военная приёмка.
Многие из офицеров института нередко злоупотребляли этим, приходя на работу «по гражданке» – дескать, у меня сегодня местная командировка. Нельзя сказать, что они как-то стеснялись с формы – большинство искренне гордилось ею. Просто по окончании рабочего дня, выходя за пределы института дня и направляясь по личным делам, каждому хотелось немного расслабиться. А форма – вещь серьёзная. Она обязывала. Например, обладателю офицерских погон сидеть в общественном транспорте в присутствии дам было крайне неприлично. Но были и такие, кто питал слабость к гражданскому костюму. Букин относился к числу последних. Поэтому, под предлогом посещения сторонней организации он практически всегда появлялся на службе в партикулярном платье.
С получением нового звания он, к удивлению многих, на какое-то время перестал расставаться с формой и, идя в учреждение промышленности, скрывал свой статус лёгкой летней курточкой, не обращая внимание на непогоду или даже откровенный холод. Зато на его плечах сквозь невесомую воздушную ткань выпукло вырисовывались три большие звезды.
Проводив Букина взглядом, Олег направился в секретную часть за очередной порцией почты, или, как здесь говорили, за «входящими». Со вчерашнего у него в планах был ответ на несколько писем, и, наверняка, ещё что-нибудь свеженькое дождалось его в подразделении секретного, ведающим корреспонденцией. Поступавшая накануне письма с утра расписывалась начальником отдела своим подчинённым для обработки и ответа и дожидалась исполнителя. Олег заглянул в окошко с "входящими".
– Леночка, есть мне что-нибудь? Только два письма – прекрасно.
Работа с «входящими» как правило, в институте занимала первую половину рабочего дня. В остальное время сотрудники занимались наукой – писали отчёты, составляли заключения и отзывы по работам смежников, планировали и направляли работу промышленности по укреплению мощи военно-морского флота. Некоторые, особо продвинутые, умудрялись писать диссертации. Формально выращивание дипломированных специалистов поощрялось руководством, и практически всех научных сотрудников, даже бесталанных, обязывали сдать экзамены кандидатского минимума.
Для их подготовки в части организовывались курсы, на которые приглашались профессора из ведущих ВУЗов, и Олег, вовлечённый в это движение, недавно выдержал экзамен по иностранному языку. Сданный экзамен, как и научная статья, добавлял баллы в копилку отдела и повышала его шансы в борьбе за почётное звание победителя соцсоревнования – а как же без этого? Но служебная переписка имела приоритет над всем остальным, и регламент отработки «входящих» строго контролировался руководством.
За несколько лет пребывания в должности младшего научного сотрудника Олег написал не одну сотню писем, и уже научился в тонкостях разбираться в казуистике и фразеологических оборотах, присущих служебной переписке. Обычно ответ на какой-либо «входящий» составлялся в лапидарном, бюрократическом выдержанном стиле, и после обращения "Уважаемый…" к подписанту продолжался словами «На Ваш исходящий…». Далее следовало изложение позиции института по данному вопросу.
Каждый раз, принося черновик письма на подпись начальнику, Олег не был до конца уверен, что его редакция будет принята. Пройти горнило правки текста Воронковым и отстоять свою точку зрения и стиль изложения письма удавалось далеко не каждому сотруднику отдела.
Воронков всегда предварял чтение черновика тщательным ознакомлением с текстом «входящего». Он доставал из футляра свои роговые очки, глядя на свет, тщательно протирал их стёкла и водружал на переносицу. Изучив письмо, он бегло просматривал текст ответа, аккуратно вынимал из стоящего на столе письменного прибора свою любимую перьевую ручку с фиолетовыми чернилами и деловито приступал к правке. Рука у Воронкова была твёрдая, и слова, неспешно появляющиеся из-под пера его ручки, выписывались аккуратным, чуть ли не каллиграфическим почерком – неважно, шла ли речь о правке банального черновика или заполнялся поздравительный адрес вышестоящему руководству. В стиле изложения, отточенности мысли и четкости аргументации он был настоящим виртуозом.
Олег, читая то или иное его письмо, иногда ловил себя на мысли, что в Воронкове умер прекрасный адвокат – его текст всегда отличался немногословностью, взвешенностью оценок и отсутствием двусмысленности. Но, главное, в спорных вопросах он всегда изящно и безукоризненно переводил стрелки ответственности или на стечение роковых, не зависящих от воли исполнителя, обстоятельств, или на третьи лица, даже в случае явного промаха или недочёта в работе сотрудников отдела, что, само по себе, было крайней редкостью. Честь мундира для него была превыше всего. Порой содержание ответа приобретало совершенно иное звучание или даже смысл, нежели тот, который вкладывался в него исполнителем. Но даже когда придраться было особо не к чему, Воронков отыскивал недостающую запятую и, аккуратно вставляя её в текст, нахмуривал брови и говорил незадачливому подчинённому:
– Это что, моя доля – расставлять знаки препинания?
Начальник был суров, но, как считало большинство его подчинённых, справедлив. Он не терпел разгильдяйства или безалаберности, но никогда не карал незаслуженно, хотя мог и погорячиться.
В этом смысле приносить письма Букину на подпись было гораздо комфортнее. Он на слух воспринимал суть вопроса и, не особо разбираясь во фразеологии, а лишь уловив смысл ответа и проверив правильность адресации, визировал текст. Правки делалась крайне редко, причём почерком врача, заполняющего историю болезни, и разобраться в них мог только знаток. Геннадий Иванович мыслил глобально. Волею судеб он взвалил на свои плечи – а ему всё же следует отдать должное за организаторские способности – не что-нибудь, а стелс-технологию применительно к будущему флота. А это вам не шутки.
Пользуясь отсутствием Воронкова, Олегу хотелось сегодня подготовить максимальное количество писем – ситуация была для этого вполне подходящей. Но согласовать письмо – это ещё полдела. Надо успеть справиться с его оформлением и подписать у начальства.
После визирования черновика тетрадка условно передавалась в машбюро для печати. На самом деле текст письма набирал на машинке сам исполнитель. В задачу бюро входило присвоить будущему документу учётный номер и вписать в журнал учёта количество страниц готового машинописного теста и число его экземпляров. Олег, как и большинство его коллег, уже довольно неплохо справлялся с обязанностями машинистки. Но перманентная борьба с досадными опечатками, вечно засохшая или, напротив, жидкая, плохо скрывающая замазанные буквы мазилка, хронический дефицит свежей, не забитой до дыр, копирки и слепые экземпляры документов под номером «6», подшиваемые в дело, уже сидели у него в печёнках.
Олег уселся за стол, раскрыл папку с «входящими» и вытащил из неё уже «давший сок» документ. Письмо было кляузное, и он всё никак не мог собраться с мыслями для вразумительного ответа на него.
Термин «дать сок» в отношении бумаги пришло в его лексикон из анекдота о том, как незавидна и на тупых гостей богата жизнь простого бюрократа. Это язвительное предисловие к нему пришло ему в голову, когда он услышал горькую присказку одного актера о своей участи: «Тяжела и неказиста жизнь советского артиста». В кабинет столоначальника заходит посетитель и интересуется состоянием дел касательно его заявления. Тот передвигает к себе солидную стопку документов, лежащих на краю стола и ждущих его резолюции. Обычно он рассматривает бумагу, выуживая её из-под самого низа пачки. Отыскав заявление где-то в середине стопки, он укоризненно-вопрошающе сетует на это – «Ну что ж вы, товарищ, зря беспокоите меня – ваша бумага ещё не успела сок дать».
Чуть не забыл, – вспомнил Олег. За словом «сок» из его памяти непроизвольно выскочило слово «столоначальник». – Меня же начальник ждёт. Он убрал чемодан в сейф и отправился в кабинет руководителей отдела.
* * *
– Олег Николаевич, у меня к вам поручение. Нам нужно доставить радиолокационную станцию на наш полигон, но перед этим она подлежит доработке в Политехе. Ваша задача – получить станцию на базе флота и привезти её в Ленинград.
Оформите командировочное предписание, получите оружие и завтра же, не откладывая, на нашем грузовом автомобиле выезжайте за ней в Кингисепп. Конкретный адрес я вам сообщу.
Олег слегка опешил от этого распоряжения. Обычно для организации таких мероприятий, насколько ему было известно, использовались совершенно иные способы и механизмы действий. Прежде всего, использовался спецтранспорт и привлекалась соответствующая, хорошо обученная и правильно экипированная охрана – как-никак образец техники, состоящий на вооружении и имеющий соответствующий гриф. А тут – какая-то бортовая машина-самосвал, сопровождаемая целым младшим научным сотрудником, вооружённым грозным пистолетом системы Макарова. Воронков бы такого точно не допустил.
В этих делах начальник отдела всегда проявлял разумный педантизм и избегал кавалерийских наскоков, которыми нередко грешил его заместитель. Виктор Степанович всегда славился своей обстоятельностью и принципиальностью, и в силу этого пользовался заслуженным авторитетом у руководства института. У Букина, человека азартного и импульсивного, были свои воззрения на методы решения оперативных задач. Некоторым руководителям этот стиль работы подчинённых вовсе не претит, и, если результат достигается, они сквозь пальцы смотрят на мелкие огрехи в их работе. Тем более, что в случае неудачи есть на кого списать вину. Поэтому у Букина были свои покровители в институте и в аппарате управления ВМФ. Но Воронков придерживался иной точки зрения.
Будучи столь разными по темпераменту и образу мышления, в служебных вопросах они нечасто приходили к единодушию, и их отношения зачастую носили формальный, а иногда и вовсе напряжённый, доходящий до конфронтационного, характер. Они могли не общаться по нескольку дней, хотя и сидели друг напротив друга в одном кабинете.
Знакомый не понаслышке с неповоротливостью громоздкого бюрократического аппарата управления и ведомый желанием оперативно решить один актуальный, тревожащий его вопрос, Букин в отсутствии Воронкова решил сегодня действовать самостоятельно. Какими соображениями он руководствовался при этом и что им двигало, Олег не имел представления, но от всего этого попахивало традиционным букинским авантюризмом. Расхоже мнение, что победителей не судят, Геннадий Иванович хорошо усвоил ещё на флоте.
Специалист в области радиоэлектроники, до института он служил в должности флагманского специалиста на одном из соединений Тихоокеанского флота. Как-то сдавался очередной атомный подводный крейсер, и после его успешных испытаний на плавказарме, где жил Букин, для государственной комиссии был организован банкет. Вечером, накануне банкета, в каюту Букина кто-то постучал. Он открыл дверь – на пороге стоял академик Александров, один из отцов отечественной ядерной энергетики.
– Морячок, у тебя спирт есть? – спросил академик. – Мне сказали, что здесь обитает флагманский РТС, у которого это добро не переводится.
Опешивший Букин вытащил из сейфа объёмистую канистру. Флагманским специалистам спирт хоть и не полагался – в их заведовании были только бумаги, не требующие протирки – подчинённые корабельные механики по известным соображениям не давали канистре начальника обсохнуть.
Порывшись в столе, он достал пустую бутылку с пластиковой коньячной пробкой и воронку.
– Да не утруждай себя, бери эту канистру и пойдем со мной.
Букин схватил канистру и проследовал за довольно немолодым, но энергичным и бодро шагающим председателем правительственной комиссии, провожаемый удивлёнными и недоумевающими взглядами сослуживцев.
Александров на минуту заглянул в свою каюту, оставив Букина в коридоре. Завидев подчинённого с канистрой в руках, начальник штаба пригрозил ему кулаком. Но Букин не стал пускаться в объяснения – во-первых, он сам не догадывался о причинах странного запроса академика, а, во-вторых, кто знал, может потенциальная выгода от услуги, оказанной академику, стоила того взыскания, которое он мог получить от начальства.
Вскоре из каюты вышел академик, и они прошли в кают-компанию. Столы здесь ломились от яств – икра, балыки, крабы и прочие дары моря в розетках, вазочках и просто на блюдах практически полностью заполняли пространство столов, застеленных белоснежными скатертями. На свободных участках стола, словно расставленные в последнюю очередь забывчивым официантом и напоминающие своим положением шахматные фигуры в миттельшпиле, красовались вычурные и помпезные бутылки с благородными напитками. Рядом переливались и играли на свету хрустальные бокалы.
– Ты понимаешь, водки у них тут нет. Безобразие. А это, – он кивнул на коньяки и виски, – я не употребляю. Лет этак тридцать назад во время экспериментов ядерная реакция вышла из-под контроля, и я тогда схватил довольно приличную дозу. А спирт в качестве антидота – первое дело. С тех пор исключительно на нём и держусь. Так что ты бери, чего пожелаешь, и не стесняйся, – он кивнул на стол, – А канистру эту здесь оставь.
Букин взял со стола бутылку французского коньяка в счёт пустой канистры – ёмкости из нержавейки на флоте ценились особо и всегда были в дефиците. За изготовление фляги на судоремонтном заводе работяги с заказчика брали столько спирта, сколько она вмещала – другая валюта у них не признавалась.
О чем ещё удалось поговорить молодому офицеру с академиком, осталось неизвестным. Но, так или иначе, преисполнившись гордостью за своё пусть и поверхностное знакомство со светилом науки, Букин при случае с удовольствием упоминал о нём в приятельском кругу. Не скрывал он этого в разговорах с кадровиками, когда речь заходила о возможном его переводе в Москву или Ленинград. И, как знать, сослужил ли этот факт ему службу в продвижении по карьерной лестнице и, в том числе, в назначении на административную должность в головной научно-исследовательский институт ВМФ, или это было просто стечение обстоятельств – об этом история умалчивает.
Фактом же являлось то, что у Букина впоследствии сложились неплохие отношения с руководством ряда институтов академии наук, и некоторые из них успешно привлекались к работам по курируемой им тематике. Политех среди них был чем-то вроде исключения. Хотя порученная ему работа по переоборудованию радиолокационной станции тоже носила вовсе не фундаментальный, а прикладной, если даже не радиолюбительский характер. Но для начала её нужно было туда доставить.
Выписав командировочное предписание и договорившись с водителем грузовика о завтрашнем рейсе, Олег вернулся к своим повседневным делам. Надо было распечатать и подписать намеченные к исполнению письма и отдать их на отсылку.
На следующее утро Олег, не заходя в чемоданную – работа с документами на сегодня не планировалась – отправился на склад боепитания. За каждым офицером в части числилось оружие, и карточка-заместитель пистолета всегда должна была иметься при себе, как и личный жетон военнослужащего. Их наличие регулярно проверялось на строевых смотрах, ежегодно проводимых в институте. По поводу этих карточек офицеры шутили, что в случае внезапных боевых действий они будут яростно отстреливаться ими от наседающего противника, чем, несомненно, нанесут ему значительный урон.
Заведующий хранилища с боеприпасами мичман Прачкин встретил Кондратьева, зевая и слегка протирая глаза. Оружие сотрудникам требовалось далеко не каждый день, и даже когда офицеры время от времени выполняли учебные стрельбы, они использовали не личные, а специально выделенные для этой цели пистолеты. Поэтому об исправности и надёжности хранящегося в арсенале пистолета, номер которого был занесён в его карточку-заместитель, Олег имел весьма смутное представление. Но сличать номера он не стал – Прачкин предупредил его, что он выдаст пистолет, обычно использующийся на стрельбах, и обойму с патронами. Это обнадёживало. Олег расписался в журнале выдачи оружия, с осторожностью снарядил пистолет патронами, и, переведя предохранитель в безопасное положение, спрятал его в кобуру. Заметив на ней пустое отделение для запасной обоймы, он ткнул туда пальцем:
– А, может, ещё одну? На всякий случай.
– Больше одной обоймы не положено, – поморщился Прачкин. – Честно говоря, я бы и эту не стал выдавать, от греха подальше.
Предостережение мичмана было не пустым звуком. Оно напомнило Олегу историю, о которой с недавних пор уже ходили легенды.
В одной из аналогичных организаций, коими столь богат этот город, заканчивая дежурство по части и передавая оружие новой смене, забыв вынуть из него обойму с патронами, по обычаю передёрнул затвор и нажал на спусковой крючок. Как было нетрудно предположить каждому, наблюдавшему за его действиями, но только не самому дежурному, раздался выстрел.
– Странно, – произнёс ошеломлённый результатом офицер, рассматривая остатки от телефона на столе и переводя взгляд на пятящихся от него коллеги с помощником. Видимо, он плохо спал этой ночью, мучимый неистребимыми и мерзко зудящими комарами, круглогодично обитающими в каптёрке дежурного. Потому и забыл правильную последовательность действий. А она предполагала выемку обоймы из пистолета и наглядную демонстрацию её на ладони вместе с пистолетом с взведённым затвором лицу, принимающему оружие. При этом было хорошо видно отсутствие патрона в патроннике, а пересчитывать патроны не было необходимости – они легко просматривались в прорези обоймы, и восьмой, последний, упирался в сжатую до конца пружину. Спуск взведённого курка пистолета в этом случае удостоверял абсолютную безопасность оружия. Инструкцией это не предусматривалось, но некоторые видели в этом какой-то особый шик. Отчётливый щелчок, издаваемый спускаемым курком, на их взгляд придавал церемонии логическую завершённость.
Сдающий дежурство с недоумением посмотрел на пистолет, полагая, что произошло какое-то недоразумение – по его представлениям патронов в нём быть ну никак не должно было. Пытаясь убедить в этом себя и окружающих, он опустил руку и нажал на курок вторично – вот теперь вы и сами удостоверитесь, что там уже абсолютно точно никаких патронов нет.
Вторая пуля окончательно довершила разгром на столе, лишив пост дежурного не только городской, но и местной связи. Осколки уцелевшего после первого выстрела телефона с жужжанием разлетелись в стороны.
Опомнившись, сменщик вырвал у оторопевшего, ничего не понимающего коллеги пистолет – тот совершенно не противился этому – и на всякий случай послал помощников за караульными. Но этого уже не требовалось – бледный, с трясущимися руками стрелок обмяк на стуле и бормотал что-то невнятное.
На следующий день в части было организовано экстренное медицинское освидетельствование всего офицерского состава с привлечением невропатолога из окружного госпиталя. Одного лишь флотского специалиста по нервным болезням для этого случая сочли недостаточным. Незадачливого дежурного признали вполне себе здоровым, но от назначений на это дежурство впредь освободили. С тех пор за ним устойчиво закрепилось звание «почётный аппаратный стрелок» – по странному стечению обстоятельств оба телефонных аппарата имели чётные инвентаризационные номера. Кроме всего прочего, запрет спуска курка при передаче оружия был зафиксирован в инструкции дежурному во всех подобных организациях.
Олег, поколебавшись, вынул обойму из пистолета и поместил её в запасное отделение. На всякий случай.
Надев форменный плащ-пальто, чтобы не привлекать видом оружия ненужного внимания, он направился в гараж. Водитель уже дожидался его у заведенной машины, теребя в руках транспортную накладную.
– А что это за «Рысь» такая? – вчитывался он в документ.
– Это условное название радиолокационной станции «МР-104», но лучше об этом не упоминать в разговоре. Изделие «Рысь», и всё.
Олег сел в кабину, снял фуражку и положил её на колени. Машина тронулась и подъехала к воротам. Водитель предъявил накладную вышедшему охраннику, тот открыл ворота, и они выехали на набережную Большой Невки.
* * *
На выезде из города машину остановил инспектор ГАИ. Рядом с ним крутился кто-то в гражданском и заглядывал в сопроводительные документы.
– Значит, следуем в Кингисепп, порожняком, так я понимаю?
– Всё правильно, там нам нужно забрать груз военного назначения. Я «старший машины», – он представился.
– Согласно распоряжению Ленгорисполкома, холостой пробег грузового транспорта запрещён. Вам необходимо взять с собой попутный груз.
– Да, но это ведомственный автомобиль, и мы подчиняемся только требованиям воинской автоинспекции. – Олег как бы невзначай расстегнул плащ и поправил портупею. Перспектива заниматься гражданскими грузоперевозками его совершенно не вдохновляла. «Рысь» ему хотелось непременно передать в институт до окончания рабочего дня и поскорее снять с себя ответственность за дальнейшую судьбу образца вооружения, пусть даже и не боевого.
– Гражданский, военный – не имеет значения. Мы забираем у вас накладную и вернём её только при наличии попутного груза. – Гаишник недвусмысленно хлопнул жезлом по своей кобуре и передал накладную инспектору транспортного контроля. Тот скрылся с ней в конторке.
Олег понял, что вступать в дальнейшие пререкания с представителем дорожной власти не имело смысла. Но на всякий случай он потребовал от него предъявления документов и пообещал, что он этого так не оставит. Как и следовало ожидать, угроза действия не возымела.
– Ну ладно, давайте сюда ваш груз, только скорее.
Через несколько минут из конторки вышел инспектор с бумажкой в руках. Водитель с ненавистью посмотрел на выданное ему предписание и глухо выругался – для получения груза следовало возвращаться в самый центр города. Машина только что с трудом миновала его, и теперь им предстоял обратный путь, причём в оба конца.
Абсурдность ситуации напоминала Олегу что-то из Кафки, и, казалось, уже трудно было её чем-то усугубить. Но представителям власти и это оказалось вполне по силам.
– Что за груз хоть?
– Стаканы для местной столовой.
Мысль о том, какое количество этих стаканов может удовлетворить потребности столовой, и почему для их транспортировки требовался целый пятитонный грузовик, окончательно завела Олега в ступор. Ему захотелось рассмеяться от осознания нелепости ситуации, безысходности положения и бессилия, но он лишь криво ухмыльнулся.
– Поехали.
Водитель обречённо крутанул баранку на разворот.
Через час они подъехали к складам, расположенным у Московского вокзала, затем долго искали нужный корпус, ругались с кладовщиками и ждали погрузчик. Наконец два поддона с объёмистыми упаковками заняли своё место в кузове автомобиля, и вскоре их содержимое утробно позвякивало на неровностях дороги. Похоже, что этот перезвон тайно радовал душу водителя, и Олегу казалось, что тот не только не притормаживал, завидев пересекающие дорогу трамвайные пути, а даже немного прибавлял газ.
Подъезжая к посту транспортного контроля, водитель сообщил Олегу своём желании предложить инспектору пару гранёных стаканов по оптовой цене, но Олег посоветовал ему не шутить такими вещами. В кузове было ещё достаточно свободного места для другого груза.
В Кингисепп они приехали уже к вечеру. После разгрузки злосчастных стаканов они отправились на склады тыла ленинградской военно-морской базы. Как и следовало ожидать, рабочий день уже закончился, и Олег долго выискивал дежурного этих складов, звонил в институт Букину, связывался с оперативным дежурным базы, объясняя суть проблемы – в общем, приложил немало усилий для того, чтобы провести эту ночь в домашней обстановке, а не в сомнительной гостинице этого городка.
В конце концов, его усилия были вознаграждены, и в сумерках машина покинула территорию складов. В её кузове, основательно поджимая рессоры автомобиля, покоилось что-то габаритное, прямоугольное и, к тому же, выкрашенное в неподобающе для флотского имущества зелёный цвет. Но это даже несколько обрадовало Олега. Чем меньше внимания – тем лучше, думал он. Принципиальным было то, что документы на груз были оформлены правильно – в них значилось, что в контейнере затаился «дикий лесной хищник». И теперь главной задачей было благополучно и как можно скорее доставить его в Политех.
К зданию Политехнического института они подъехали в одиннадцатом часу вечера. Как обещал Букин по телефону, груз в любом случае должны были дождаться и сопроводить его на склад. Но разве можно всецело полагаться на гражданскую организацию в таких вопросах? Конечно же, их никто не встречал.
Нужно было сразу же отвезти груз в часть и оставить его там под охраной – сетовал на свою опрометчивость Олег. На уговоры сделать это сейчас водитель ответил категорическим отказом. Рабочий день для него давно закончился, а приказывать ему Олег не имел права. Перед ним вставала дилемма. Оставлять груз на улице без охраны было тревожно. С другой стороны, ночевать в не запирающейся изнутри машине с пистолетом на боку было бы не вполне неосмотрительным, а в своей способности удерживать всю ночь оружие в руках он сильно сомневался. Из двух зол – пропажа радиолокационной станции или хищение оружия – Олег выбрал первое. Станцию разыскать было проще.
Ночь он провёл тревожно, несмотря на то, что спал дома. Его мучили навязчивые сны, наиболее безобидным из которых был тот, в котором злоумышленник, забравшись в контейнер с РЛС, выкручивал лампочки из приборной панели станции и выцарапывал на ней нецензурные слова.
Утром, едва рассвело, Олег уже был у здания Политеха. Он издали увидел машину с силуэтом контейнера в кузове, хотя его цвет ещё был неразличим. У него немного отлегло от сердца.
Институт ещё спал, и все его окна были темны и безжизненны.
Дождавшись заведующего кафедрой, он быстро оформил бумаги – никто не стал проверять наличие станции внутри контейнера и её состояние – и со спокойной совестью убыл на работу. Да и, вообще, был ли мальчик? – задавал он по дороге в институт риторический вопрос самому себе.
Зайдя в рабочий кабинет, он увидел на столе записку сослуживца «О.Н., тебя разыскивает В.С.». Значит Воронков уже на месте. Олег снял плащ и направился в кабинет начальства.
Воронков встретил его взглядом, не сулящим ничего хорошего.
– Олег Николаевич, мне срочно нужен документ, который числится за вами. Передайте мне его по реестру. Кстати, где вы были всё это время?
– Обеспечивал перевозку грузов, Виктор Степанович. Стаканы целы, «Рысь» доставлена по назначению, оружие сдано, – лаконично отрапортовал Олег.
– Какие стаканы, какая рысь? – в глазах начальника отразилось недоумение.
– Гранёные, Виктор Степанович, сам видел. Для столовой. А «Рысь» в контейнере, судить о состоянии не берусь. Она в Политехе.
Воронков перевёл взгляд на Букина.
– Виктор Степанович, – пояснил тот, снимая очки в тонкой металлической оправе. – Вы же помните, Политех для нашего полигона должен сделать измерительный комплекс на базе РЛС.
– А вы считаете нормальным вместе со стаканами обеспечивать транспортировку режимного изделия? И привлекать к его охране научных сотрудников? – в голосе Воронкова появились металлические нотки
– Стаканы – это попутный груз, а «Рысь» ехала отдельно. – Букин был уже отчасти осведомлён о некоторых деталях вчерашней поездки.
– Виктор Степанович, разрешите принести вам документ? – попытался отвлечь внимание начальника Кондратьев, понимая, что надвигается буря, и лучше переждать её в тихой гавани.
Тот кивнул, и Олег покинул помещение. Недавно наладившимся отношениям начальника и зама, похоже, опять грозило ухудшение. Из-за дверей уже начинали доноситься обрывки их диалога, ведущегося на повышенных тонах, в которых отчётливо угадывались воронковская «партизанщина» и букинские «бюрократия» и «интересы дела».
Когда Олег вновь появился в кабинете, Воронков с кем-то беседовал по телефону.
– Не стоит благодарностей – завершал он разговор. Мы всегда рады сотрудничать с вами и оказывать посильную помощь. – Он положил трубку.
– Звонил ректор Политеха, благодарил за оперативно доставленный груз. – примирительным тоном сообщил Воронков. – Они уже боялись сорвать сроки выполнения работы. Но впредь, Геннадий Иванович, прошу вас строго соблюдать установленный порядок.
А победителей всё же судят, правда, не так строго, – подумал Олег, глядя на то, как на лице Букина выражение незаслуженно обиженного человека уступало место удовлетворению и снисходительности.
Нравится рассказ? Поблагодарите журнал и автора подарком.