Наша маленькая квартира не смогла вместить всех пришедших на поминальный обед. Поэтому за длинный стол, составленный из трёх примерно одинаковых по высоте и накрытый цельной полосой цветастой клеёнки, рассаживались поочерёдно, в три захода.
Стоял тёплый майский день. В воздухе витал горьковатый запах смолистых тополиных почек. А в доме ароматы приготовленных закусок перемешались, но почему-то мне отчётливо помнится только запах салата оливье. Долгие годы после этого я не могла его переносить.
Мама, в чёрной косынке, завязанной узлом на затылке, приглашала к столу. Первыми пришли люди с папиной работы – из автоколонны. В основном это были водители автобусов. Пили три раза, не чокаясь, закусывали, вспоминали папу добрым словом. Оказалось, каждый из них мог сказать о нём много хорошего. Одному он регулярно одалживал деньги до зарплаты и ни разу не напомнил о долге. Второму помогал с ремонтом его машины. С третьим поменялся временем отпуска, когда тому позарез нужно было уехать летом. Были за столом и несколько женщин – тоже, видимо, работавших в автоколонне.
Когда первая партия приглашённых поднялась и начала выходить на улицу, я стояла на веранде и смотрела, как в наш дворик стекаются другие люди. Это были соседи и знакомые родителей. Ближайшие друзья и родственники должны были сесть за стол последними – третьим заходом.
Одна из папиных коллег, незнакомая мне полная пожилая женщина с причёской-башней и ярко накрашенными губами, остановилась около меня, взяла под локоть и сказала проникновенным шёпотом: «Когда мама приведёт другого мужа, ты не ершись, девочка. Мама-то молодая у тебя». И стала спускаться с крыльца, догоняя своих товарок.
Лучше бы я этого не слышала. Что значит «мама приведёт»? После папиной смерти прошло сорок дней. У неё разве есть кого приводить? Почему чужая тётка говорит так, словно бы это дело решённое? Или она и вправду знает что-то такое, чего не знаем мы со Светой? Какой ещё такой «другой муж»? Зачем он нам здесь нужен?
Я подумала, что теперь понимаю, что означает фраза «кровь ударила в голову», которую читала раньше в книгах. Я ощущала, что вся кровь разом хлынула в мою несчастную голову. Перед глазами поплыли круги, и голова стала горячая-горячая. Я плохо соображала, не слышала с первого раза обращённых ко мне слов и была словно помешанная.
Вечером, когда мамины и папины сёстры помогли маме помыть посуду и навести порядок в квартире, я отвела в дальний угол двора сестрёнку Свету и тихо рассказала ей обо всём. Конечно, она маленькая, ей только в августе исполнится десять лет, но посоветоваться больше было не с кем. Она выслушала меня молча, с широко раскрытыми от удивления глазами, а потом недолго подумала и принялась меня разубеждать:
– Нет, мама никого не приведёт! Глупости!
– Но почему-то же эта взрослая тётка сказала мне такие глупости!? Не сама же я придумала! – возмутилась я.
Света опять помолчала, потом зябко поёжилась и попросила:
– Давай потом поговорим. А то уже прохладно. Пошли в дом.
– Ой, с тобой каши не сваришь! – рассердилась я и быстро пошла в сторону крыльца. Света побрела следом.
В постели я долго ворочалась, никак не могла уснуть. Как же это такое может случиться? В наш дом придёт непонятно кто, а мы должны будем его слушаться и называть папой? Вот уж дудки! Света несмышлёная, её можно быстро научить. Тем более что маму она слушается беспрекословно. Ну и пусть. Пусть она (мысленно я стала называть маму «она») только попробует кого-нибудь сюда привести! Уж я-то ни за что не стану кого-то называть папой, да и вообще никого здесь не потерплю! Так поступить может только предательница. А если она предательница и ей на своих детей плевать, то я вообще из дома уйду. Я даже немного воспрянула духом, представив, что побег из дома, возможно, и есть наилучший выход из сложившейся ситуации. С этой мыслью и уснула.
На следующий день, пока мама была на работе, я посвятила сестрёнку в свой план.
– А куда ты убежишь? – испуганно спросила Света.
Сказать по правде, детали я ещё не успела обдумать, поэтому ответила первое, что пришло в голову:
– Куда угодно можно убежать! Сесть в поезд и уехать. Туда, где никто не найдёт!
– Ну, ты же ещё не взрослая! – возразила Света.
– Не взрослая? А какая же, по-твоему? Мне уже целых четырнадцать лет! И ростом я уже почти как мама!
– А если… – Света нахмурилась. – А если мама не сможет тебя найти?
– А не надо меня искать! – твёрдо сказала я. – Не хочу жить под одной крышей с предателями.
– Почему «с предателями»? – робко спросила Света. – Я папу не предавала. И мама тоже.
– Если она кого-нибудь сюда приведёт, то и станет предательницей! – сказала я.
– А где ты будешь спать, если убежишь? – снова испуганным голосом спросила Света.
– Ну, не знаю пока. Можно в разных местах ночевать. Например, в стогу сена. Или под мостом.
– Под каким мостом? – в ужасе отпрянула от меня Света.
Наверняка она представила себе мост, который находился рядом с домом. Исследуя окрестности двора со стороны поляны, где обычно проходили наши игры, мы пару раз заглядывали под мост. Там было сыро и холодно. Летом, когда поток воды из залива почти иссякал и вода не прикрывала даже скользких, зловонных от зелёной тины камней, под мостом было страшно и мерзко.
В сознании моей сестрёнки не могла уместиться мысль о том, что я могу добровольно отправиться под этот мост ночевать.
– А я бы никогда не ушла, – промолвила Света задумчиво.
– Значит, ты готова терпеть, если над тобой будет издеваться какой-то чужой дядька?
Она проигнорировала мой вопрос и продолжила:
– Я бы ни за что не ушла. Мне маму жалко.
– А я уйду. Если только она приведёт его! – со злостью сказала я.
– Кого? – удивилась Света. – Ты даже не знаешь, собирается она кого-то привести или нет.
Я промолчала.
Но с того дня стала внимательно следить за мамой. Я была уверена, что замечу малейшее изменение в её поведении, которое станет косвенным признаком её предательства.
Но ничего особенного не происходило. Мама никуда не ходила, ни с кем не знакомилась. С работы спешила домой, готовила ужин, проверяла уроки у Светы. Всё было как обычно.
Подошёл к концу май. Я училась без троек, и грядущее выставление годовых оценок меня ничуть не тревожило. Настроения никакого не было. Я постоянно думала о папе. Мне не хотелось верить в то, что он не появится больше в нашей жизни никогда.
Однажды, войдя в комнату, я увидела, что мама при моём появлении торопливо закрыла крышку шкатулки. В душе у меня неприятно дрогнуло. Мама переоделась после работы и пошла на огород полоть картошку.
– Ты тоже собирайся и приходи. Панаму надень или кепку, – сказала она мне.
Я подождала, пока за ней со стуком захлопнется калитка, ведущая в огород, и кинулась к шкатулке. Поверх россыпи разноцветных пуговиц лежал небольшой полиэтиленовый пакетик. Я вынула его из шкатулки и вытряхнула содержимое на ладонь. Это была цепочка с кулоном. Не золотая, позолоченная. Кулон был в оправе, тоже позолоченной. Прекрасен был камень: крупный, тёмно-красный. Граней в нём было не так много. Но он привлекал взгляд глубиной цвета и яркостью. Я рассмотрела его на свет. Чудо просто!
Стоп! А чему это я так радуюсь? Ишь, засмотрелась! Не то ли это доказательство предательства, которое я так боялась пропустить? От этой простой догадки я опешила и замерла. Сердце учащённо билось.
– Лена! – позвала мама, подойдя к калитке. – Что ты так долго собираешься? Кепка в твоём ящике в комоде.
Я торопливо засунула цепочку с кулоном в пакетик и положила в шкатулку.
На огороде я работала молча, что было на меня не похоже. Мама и Света удивлённо поглядывали в мою сторону. Во время ужина я тоже молчала, а мама со Светой переглядывались. А потом, когда была помыта посуда, мама подошла к комоду и раскрыла шкатулку. Сердце у меня замерло.
– По-моему, кто-то тут похозяйничал, пока меня не было, – сказала мама и посмотрела на меня.
– И что? – ринулась я в атаку. – Зачем ты там это спрятала?
– Спрятала и спрятала, – сказала мама, – значит, тебе пока не надо было этого знать.
И тут меня понесло:
– Я так и знала! Ты специально спрятала этот кулон, потому что… Потому что это тебе жених подарил!
– Какой жених? Ты что мелешь? – изумилась мама.
– Обыкновенный! Которого ты собираешься сюда привести! Даже не думай, что я это буду терпеть! Живите тут, поживайте со своей Светочкой послушненькой и своим женишком! Я вообще тут жить не буду, если появится чужой человек, понятно?
Мама вздохнула и потрясла головой, как будто стараясь стряхнуть с себя эти обвинения.
– Понятно, – помолчав, сказала она. – Вообще-то я купила его тебе в подарок к окончанию учебного года и хотела подарить, когда ты принесёшь дневник с оценками за год. После смерти папы у вас со Светой было мало радостного в жизни. Но, раз так… Хорошо. Значит, этот кулон достанется Свете.
Она расстегнула застёжку и надела цепочку с кулоном на Светкину худосочную шейку.
Сестра смотрела на меня с жалостью. А когда мама вышла на кухню, шепнула:
– Я не просила его, ты же видела.
– Видела-видела, – удручённо буркнула я.
– Я могу давать тебе его поносить иногда, – предложила Света.
– Не надо.
Даже не глядя в зеркало, я почувствовала, как горят мои уши.
Как будто боясь напомнить мне об этом неприятном разговоре, сестра надевала цепочку с кулоном очень редко. Но каждый раз, когда он попадался мне на глаза, я думала, как несправедливо можно обидеть человека нелепым подозрением и жестоким словом.
Замуж мама больше не вышла. Думаю, не из-за моей угрозы уйти из дома. Она не могла забыть папу. Часто говорила: «Ой, вот сейчас бы Валера посмеялся!» или «Вот бы Валера удивился!». Папа продолжал жить где-то параллельно с нами. Когда любопытные спрашивали маму, почему она повторно не выходит замуж, она отвечала: «Все нормальные мужчины живут со своими семьями, а ненормальные нас не интересуют».
В свои последние годы мама стала записывать самые волнующие эпизоды из жизни. Я открываю толстую тетрадь, которую она, видимо, собиралась исписать целиком, но успела заполнить лишь на четверть.
Мама выросла на реке Уссури и с детства отлично плавала. Когда-то я слышала от неё историю, как она спасла на реке тонущую девушку. И вот из её записок узнаю подробности: «Около лодки, с которой мы ныряли, показалась голова девушки, а потом опять ушла под воду. Я, ничего никому не говоря, подплыла к ней, схватила за руки и поплыла в сторону берега. Наверное, я больно её схватила, но в тот момент я про это не подумала. Иногда ведь приходится делать больно человеку, чтобы спасти»…
В истории с кулоном, когда меня захлестнула волна недоверия и подозрительности, мама не повысила голос, не устроила бойкот, не дала пощёчину (хотя следовало!). Она не стала меньше меня любить. Но я получила урок, который запомнила навсегда.
Да, иногда приходится делать больно человеку. Чтобы спасти.