Глава 15 (окончание).
Что-то во взгляде ее было такое, что все возмущение испарилось из души преподавателя, и закралась в сердце жалость.
— Ну, мало ли кого нет. Придет. В любом случае это не повод. Иди, садись и слушай, и так я из-за тебя много времени потеряла. Света послушно села, достала тетрадь, ручку, карандаши, линейку. Лекторша успокоительно улыбнулась залу и продолжила натренированным поставленным голосом:
— Для того чтобы глубже понять тему надо вспомнить некоторые общие понятия. Производное число с физической точки зрения — это мгновенная скорость, с математической — угловой коэффициент касательной. Определенный интеграл — площадь, величина пройденного пути. Для наглядности нарисуем график...
Света что-то писала в тетради. Но если бы кто-нибудь случайно заглянул в нее, он не увидел бы формул и осей координат. Страницы были покрыты буквами М разных размеров. В перерыве подошли одногрупницы. Света быстро перевернула тетрадь.
— Обедать идешь?
— Нет.
— Да ты чего, бегали, занимались. День уже, обедать пора.
Света посмотрела на подруг растерянным, жалким взглядом. Попросила почти унижено.
— Оставьте меня, пожалуйста.
— Ну, как хочешь. Пойдем девчонки, время дорого.
Семинар вела та же преподавательница, которая читала лекцию. Она вошла в класс.
― Садитесь, ― оглядела студентов, взгляд ее остановился на Свете. Сказала спокойно, почти ласково:
― Светочка, если ты устала и плохо себя чувствуешь, то я тебя отпускаю. Тем более зачет я тебе уже поставила. Была бы моя воля и экзамен проставила бы — "отлично", хоть сегодня.
Никто не удивился речи преподавателя. Все заулыбались кроме Светы.
― Если вы не против, я посижу, мне все равно надо побыть здесь. Но если я мешаю вам, то уйду, посижу в коридоре.
― Да, что ты. Совершенно правильно. Если уж приехала, лучше посидеть, послушать. Какое бы ни было самочувствие, чего-нибудь обязательно усвоится, на подкорку запишется. Слушать надо. Читайте и слушайте, понимание потом придет, как говорил Лагранж.
Преподавательница ободряюще улыбнулась и приступила к занятию. Она нарисовала на доске график, обернулась.
― Ну вот, мы видим, что касательная, проведенная к графику функции, образует с осью икс угол, равный тангенсу этого угла. Он равняется производной в точке А, т.е. пределу приращения функции к приращению аргумента, а определенный интеграл — это площадь под кривой...
Вдруг она замолчала. В наступившей тишине стали ясно слышны всхлипывания. Света положила голову на руки и тихо плакала. Плечи ее сотрясались мелкой дрожью. Вдруг она быстро вскочила, схватила сумку и выскочила из класса.
Все давно уже разошлись, только одна девушка сидела на скамейке во дворе института. Подошел охранник. Начал просто, с места в карьер.
— Что не пришел?
— Не пришел.
Охранник не спеша закурил. Ему явно хотелось поговорить.
— Вот вы бабы всегда думаете, что если не пришел, значит бросил.
— Бросил, — как эхо повторила Света.
— Других вариантов в голову не приходит? Заболеть мог. Знаешь, как бывает, лег спать нормальным, а проснулся - температура сорок. Куда пойдешь? Ходить нельзя, по сердцу ударит, да и заражать других нехорошо.
«Да он наверно так в одной рубашке в переход и пошел, а вечером холодно, да еще сквозняки там, все ходят, кашляют, чихают» — так думала Света, выходя из состояния оцепенения.
— А еще так бывает. Вечерком поел грибков домашних, которые бабушка прислала, а ночью так живот скрутит, что света белого не взвидишь, и из туалета не вылезаешь. Тут два выхода: если совсем невмочь — в больницу, а если дома рискнул остаться, лежи — отпаивайся. Главное пить больше, воды и чего покрепче. А водка? Ладно, просто паленую возьмешь — поболит голова и пройдет. А если метиловый попадется? Достаточно одной рюмки, чтобы утром встать и еле видеть, не считая всего остального. Повезет — отпустит, не повезет — ослепнешь, а то и не проснешься.
Бравый защитник не на шутку разошелся. Много скопилось в нем невысказанного за время сидения у входа. Но Света уже особенно не слушала его. Она думала.
« Действительно, они там, в общаге всякой дрянью питаются. Одному пришлют — всех угостит, а продукты все непроверенные. Водка? Ну, наверное, как все, немножко выпивает по поводу, а у нас чуть ли не каждый день повод. Тем более, он говорит, что если отравленная, достаточно одной рюмки».
Чем больше охранник говорил, чем более страшные вещи рассказывал, тем спокойнее становилась Света. В сердце ее поселялась безумная надежда.
— Да и какой дурак бросит такую красавицу как ты. Кстати, твой друг подраться любит?
— Я не знаю, он...
Света хотела рассказать про переход, но ее прервали:
— Так я и думал. Так может, окучили твоего дружка хорошенько, что случается даже с боксерами. Лежит, небось, теперь и размышляет на тему, что на любую силу всегда найдется противосила.
«Да конечно, он благородный, бесстрашный. Люди так любят оскорблять, обижать, а он совсем один, с гитарой. А мог и вступиться за кого-нибудь, слабого защитить...».
— Как будто издалека донесся вопрос собеседника?
— А где живет Ромео твой?
— В общежитии.
— В общаге около Усачевки? Так там каждый день истории. Менты плюются, когда эту богадельню вспоминают.
Тут Света резко встала.
— Спасибо вам большое, но я пойду.
— Давай, удачи, Ромео привет.
Она, то бежала, то переходила на быстрый шаг, двигаясь в сторону общежития. Неслась навстречу ужасу. Мысли путались и прыгали, их невозможно было удержать.
«Попрошу, потребую, наконец, чтобы бросил переход... С отцом встречусь, пусть устроит на нормальную работу, он может, иначе... Из этого ужасного общежития надо съехать... Говорят там крик с утра до вечера и всю ночь. Как заниматься? Снимем комнату, нет лучше квартиру. Деньги я ему одолжу, с книжки сниму. Он гордый, будет отказываться, еще и обидеться. А я ему напомню его же слова, что мы свои люди и ему нечего будет возразить. Сейчас приду, узнаю чего надо и быстро в магазин. Нет, лучше взять такси, и домой ко мне, пускай в уюте отлежится. Поест хоть нормально, я ему пирожки сделаю, блины, борщ... Так будет лучше, мама поймет. Миша ей сразу понравиться, он не может не нравиться. Свои люди... Как хорошо он сказал..."
И она бежала или ускоряла шаг. Милая бедная моя, зачем ты так торопишь судьбу, от которой и так не уйти? У входа в общежитие царило необычное оживление. Стояли милицейские машины, толпились возбужденные люди. Мимо проходил знакомый студент. Когда узнала правду, упала в обморок. Затем семь месяцев в больнице. Не имея возможности покончить с собой, Света отказалась от еды. Ее насильно кормили через зонд. Потом она впала в молчание и почти полную неподвижность. Если и отвечала на вопросы то монотонным голосом, как автомат.
Но время действительно лечит, и раны если не исчезают, то хотя бы затягиваются. Свету выписали. Она пошла учиться, причем без потери года. Но никто, ни сокурсники, ни родители не видели больше ее солнечной улыбки. Летом поехала в Тверь, где познакомилась с мамой Миши. Та вначале приняла ее настороженно, но потом они так сблизились, как редко бывает даже между родными матерью и дочерью. Ходили на кладбище, гуляли по городу, ходили в театры, на концерты. Особенно часто заглядывали в любимый Мишин храм, посвященный Михаилу Ярославичу Тверскому, признанному святым. Церковь была построена на деньги певца Михаила Круга. Когда Маша стояла перед алтарем и слушала великолепный хор, ей казалось, что в этой точке замыкается цикл времен. И она ставила свечку за упокой душ трех Михаилов.
Прошло десять лет. Света уже работала в школе и на майские праздники приехала в Тверь. Как обычно, прежде всего, пошли на кладбище, убрались, посадили цветы. Присели отдохнуть. Погода была отличная. Солнце мягко грело, со всех сторон неслись ликующие песни птиц. На душу Светы снизошло то, что поэт называл светлой печалью. Мишина мама тихо, глядя, на солнце заговорила.
— Пора мне умирать.
— Что вы такое говорите Елена Васильевна?!
— Пришло время, — спокойно ответила и посмотрела на Свету, — и так, ты подарила мне десять лет. Ведь без тебя давно бы уж...
Задумалась. «Какая была бы сноха, какое счастье мимо нас пролетело. Жалко, что внука или внучку понянчить не пришлось». Но говорить не стала — к чему бередить, да и не для жалоб на жизнь завела она этот разговор.
— Светочка тебе замуж надо, семью заводить, деточек.
— Это невозможно, вы знаете. И хватит об этом, тем более, здесь.
Редко, может второй или третий раз за время общения Елена Васильевна слышала сердитый голос несостоявшейся снохи. Но она не обиделась, а пододвинулась поближе и взяла Светину руку.
— Я разговаривала с Мишей. Он пришел ко мне, я видела его как тебя, и также держала его руку.
Елена Сергеевна была интелегентной, весьма культурной и очень начитанной женщиной. По профессии она была биолог. Кроме того, как многие люди умственного труда, до глубокой старости сохранила ясность мышления. Поэтому Света даже внутри себя не могла принять это заявление как несерьезное. Она жадно слушала.
— Он попросил, чтобы я тебе передала, что хочет видеть тебя счастливой. Он просит, чтобы ты завела семью и имела детей. Тогда жизнь победит смерть. Так было, есть и будет, пока Божья милость осеняет род человеческий.
— Почему же он ко мне не пришел? — прошептала Света. В голосе ее прозвучала обида.
— А я его спросила об этом. Он говорит, что ему, видите ли, в личной беседе сказать тебе это будет тяжело. Как видишь они там тоже со слабостями.
— Ну, что ж, если так... — заплакала.
Елена Сергеевна не мешала ей. Она смотрела на солнце, траву, могилу, прощаясь со всем. Больше они эту тему не обсуждали.
Утром следующего дня Света зашла в комнату Елены Сергеевны. Та лежала на спине, лицо было безмятежно, глаза спокойно смотрели в потолок. Но мертвенная бледность покрывала чело. Света все поняла, комок подступил к горлу. Но она заставила себя успокоиться: ее ждали заботы, связанные с таким банальным юридическим понятием как смерть.
Наша героиня вышла замуж за человека, которого уважала. Света сразу сказала, что не любит и никогда не полюбит, но обещает быть верной и хорошей женой. Ей было с ним хорошо и надежно, он был счастлив. Света родила троих здоровых детей. Решили назвать первенца Мишей. Когда младенца принесли, он улыбнулся маме беззубой улыбкой. И тут произошло чудо: Света улыбнулась в ответ так, как много лет назад, в тот теплый весенний день. Муж, стоявший рядом, схватился, за спинку кровати. Этот достойный человек боялся упасть, такой восторг посетил его. А она все повторяла:
- Миша, Мишенька, Мишутка, — и слезы текли по щекам. Она прижала к себе комочек родной плоти, и Миша почувствовал мокрую щеку, но его это мало волновало.
Вся рабочая жизнь у Светы прошла на одном месте, где дослужилась до директора. А вот в министерство, к удивлению многих, идти отказалась. Пользовалась всеобщим уважением. Не раз председательствовала в суде присяжных, избиралась депутатом городской думы. Отбыв один срок, решила, что политическая карьера закончена, хотя имела все возможности ее успешно продолжать.
Но вот с некоторого времени Света стала временами чувствовать непреодолимую усталость. Она стала все больше времени проводить в постели, все чаще не выходить на работу. Потом совсем слегла. Никакой явной болезни не обнаруживалось, просто силы покидали ее. Однажды утром Света попросила привести священника. Она чувствовала, что час пришел, и хотела исповедаться. Просьба была необычная, но ее, конечно, исполнили, тем более что последние годы она часто ходила в церковь, входила даже в попечительский совет. После исповеди у кровати собрались все родственники: дети, внуки, зятья, сноха. В углу комнаты, не скрываясь, в голос рыдал муж.
— Митя подойди, — обратилась к нему: ты плачешь, это хорошо, слезы очищают. Не бойся показаться слабым, я то знаю, какой ты сильный. Погладила его щеку, поцеловала в лоб. — Прощай, — Оглядела родных, — Прощайте, любите друг друга, ― закрыла глаза, — милый, хороший мой вот я, наконец, собралась к тебе, — прошептала еле слышно, чтобы любимые ею люди не услышали, что к горечи расставания примешивается бесконечное счастье ожидания столь долго откладываемой встречи.
После смерти вскрыли завещание. Кроме всего прочего там была удивившая всех приписка. Света просила похоронить ее в Твери рядом с Мишей и его мамой.