Пересматривать старые фотографии - опасное занятие.
Вот, девочка в комбинезоне из плащевки подбрасывает вверх пригоршнями снег, на ней смешная цигейковая шапка с леопардовым принтом. Обычный кадр.
Но стоит на секунду здесь задержаться - и начинает работать спусковой механизм памяти, неотвратимо, словно подъёмный мост над крепостным рвом. Взглянешь повнимательнее, чтобы увидеть, как, чуть приметный, застыл в углу
покосившийся забор... И все: с шумом и лязганьем ворота в детство захлопываются... Ты внутри.
Здесь утро. Едва проснувшись, в колготках и растянутой майке я бегу к окну в большой комнате. Влетаю в прохладный полумрак. Там, за занавеской, на широком подоконнике в лягане лежит и «созревает» большая оранжевая хурма, благоухает айва и, расстеленная на газетке, сохнет мята. На чугунном листе - арахис и грецкие орехи, положенные остывать после духовки. Бегу мимо наряженной вчера елки, не обращая внимания на коробки и свёртки под ней... к окну. Мне очень надо.
В углу комнаты, до самого потолка, окрашенная серебряной краской, - печь голландка. Если заглянуть внутрь, то можно увидеть трубу с дырочками и синие языки пламени. Дверца круглой печки приоткрыта. Спеша к окну, я все же загляну внутрь. Это такой ритуал, - посмотреть на огонь в ожидании снега. Нет ничего прекраснее, чем снег и огонь.
Но ещё вчера был дождь. Папа принёс огромную живую елку, ее наряжали, несмотря на серую заоконную сырость, делая вид, что все идёт по плану... Бережно вынимали из папиросной бумаги потускневшие игрушки тонкого стекла: золотых медведей, шишки на прищепках, дятла, часы, бусы, девочку-эскимоску, красную, ужасно хрупкую корзинку с прозрачными подснежниками , краснощёкого красавца Деда-Мороза и маленькую снегурочку, обсыпанных мелкими, как песок, стеклышками. Под елку уложили вату, сверху - «дождик», своими нитями то и дело прилипающий к чьему-нибудь тапку. Вот тебе и «снежок», Ануля...
Бабушка и дедушка спят. Это их большая кровать, на ней пестрый шпон из карельской берёзы - стоит в зале в окружении разновеликих серванта, горки, трельяжа и шкафов. Вот мой любимый красный пуфик перед огромным зеркалом. Здесь старинная фарфоровая пудреница с голубенькой, нежной пуховкой и розовый тальк. Как же хочется потихоньку залезть в неё носом, пока бабуля спит... Но мне нужно к окну.
Еще чуть-чуть, и наступит минута острого счастья! За тяжелой атласной занавеской открывается прекрасный вид. Крупными хлопьями падает снег: яблоня, слива, навес над стареньким запорожцем, и дорожка в соседний дворик, и калитка, и смородиновый куст, - все укрыто туманным, снежным одеялом. Лишь кое-где чернеют влажные, курящиеся пятна сырой и тёплой южной земли.
Наконец, свершается то долгожданное, ради чего живешь последние полгода, начиная с первых прохладных осенних дней. Ощущение праздника накрывает волной восторга, до кончиков волос, до мурашек...Совершенное, эстетически выверенное, прекрасное, ароматное, умиротворяюще чистое, матовое, приглушённо белое и нежное... счастье.
Просыпаются бабуля и дедушка. Я прыгаю, хлопаю в ладоши. Огонь в печи, бабушкино верблюжье одеяло, нарды на журнальном столике, аромат шоколада в серванте, - все на своих местах... Потому что 30 декабря в Ташкенте выпал, и не тает белый снег.
Сейчас придут сюда мама и папа, прабабушка потихоньку выйдет из своего уголка на тёплой, дышащей мёдом и оладьями, веранде; проснётся кудрявый, всегда веселый дядюшка, и будет медленно течь самый обычный предновогодний день, с сервировкой стола крахмальными льняными скатертями и салфетками, холодильником, полным салатов и деликатесов, размеренным и нарядным тембром известных на всю страну, телеведущих, премьерой очередного новогоднего фильма!
Но более всего, этот праздник запомнится гуляньем с папой, следами, оставленными на полу детскими, насквозь промокшими шерстяными носками, варежками в ледышках брошенными сохнуть на батарее, лужицей, натёкшей с сапог и санок в прихожей, красными, с мороза щеками и холодными ладошками, которые мама, обнимая меня, положит погреть крест на крест на свои тёплые плечи под шерстяной кофтой.
Оливье и домашняя буженина, селедка с жёлтым майонезом и дольками лимона, фаршированная рыба, шпроты, соленья, сациви и лобио, волованы с икрой, конская колбаса «Казы», рассыпчатый, с головкой чеснока и изюмными глазками, плов, горкой, с орехами, золотистый чаг-чаг, круглый сине-золотой чайник с пиалами, пашмак и московский сыр, ароматный шоколад фабрики Уртак... Нехитрый набор деликатесов, среди которых ни один сегодня невозможно в точности повторить.
Спокойная и тёплая, размеренная праздничная трапеза. Семья, где все живы и счастливы. Белая январская ночь кружится снегом в серебряном свете фонаря. На полу папа и дядя Женя собирают игрушечную железную дорогу, вокруг бегаю я со своими бесконечными вопросами.
Скоро прозвенят бокалы, мама зажжет свечи на финской медной карусельке-ёлочке, которая будет, нагреваясь, кружиться, позвякивая и шурша.
В доме по улице Пушкина, 75 наступит счастливый, Новый, 1980 год.