Однажды в середине двухтысячных я был командирован в целинный Адамовский район нашей Оренбургской области. Набирал материалы, расспрашивал старожилов этих мест.
А район степной, приграничный с Казахстаном. Большая часть посёлков появилась здесь уже в советское время. В 1950-е годы, при Хрущёве, когда осваивались целинные и залежные земли.
Кстати, Никиту Сергеевича, тогдашнего руководителя страны, первоцелинники вспоминали добрым словом. Как крепкого хозяйственника. Ведь в то время у нас не только целина распахивалась, а строились дома, подводились коммуникации, дороги. В дикую степь вместе с первоцелинниками приходила цивилизация.
Я попросил одного деда вспомнить самые яркие впечатления из своей большой жизни. Может, первый гигантский урожай? Может, как его семья дом получала? Как ездил в Москву на награждение орденом?
Он кивал. Да, конечно, и это всё тоже. Только… Только было одно мгновение, какое до смерти не забудешь.
- Это когда мы в степи первую зиму пережили, - вспоминал ветеран. – От станции Шильда до нашего Комсомольского - 65 километров, если по прямой. Ну, посёлка-то ещё и не было. Только вагончики, что зимой мы в степи поставили. По зимнику дорога была. Мы успели и продуктов навозить, и одежды тёплой. И, главное, сельхозтехнику и семена. Задание нам было от райкома, как хочешь, а весенний сев провести.
Дед посмотрел куда-то мимо меня.
- Ты нашу весну себе представляешь? Апрель наступил. Снег только-только сходит. И речки степные вот-вот тронутся. Они так себе речки, узенькие, по степи петляют. Но это летом. А весной разливаются, свету белого не видно. Равнина же. Ну, и глубокие они, хоть и узкие. Метра три, а то и больше в глубину. И вот представь, в первых числах апреля даёт мне задание наш директор совхоза. Ну, он так назывался, хотя хозяйства-то ещё не было. Мужик крепкий, решительный. Говорит, садись на трактор с тележкой. И - на станцию: горючее вези. Без него сев не проведём.
Я представил себе жёсткую полувоенную дисциплину самых первых целинных отрядов. Их называли разведчиками. Потому что приезжали они на совершенно новое, необорудованное место, чтоб вбить там первый колышек будущего посёлка. Задание руководителя больше походило на приказ, невыполнение которого приравнивалось к измене родине.
- Я ему говорю, - продолжал дед, - что через Жарлы, так река называется, переправ нет. А лёд тонкий, не выдержит нас с трактором и горючкой. А командир на меня смотрит и уже не приказывает, просит, дескать, ну, хоть попробуй. Без горючки нам посевную не провести. Последняя надежда на тебя. В общем, сел я в трактор и вперёд. Туда-то шёл рано утром, ещё когда только рассветало. Холодно было. Лёд уже синий, конечно. Но ничего держал. Да и не видел я его особо на рассвете. А вот когда обратно со станции ехал, остановился у переправы и крепко задумался.
Дед ненадолго замолчал.
- О чём? – не выдержал я.
- Да обо всём. О жизни. Мне ведь тогда чуть за двадцать было. Вроде, молодой, горячий. А тут… Нет, я не сдрейфил. Я готов был к испытаниям. Ну, там… сам понимаешь. Но тут как-то всё по-дурацки получалось. Лёд по закромкам уже с водой. Переправа эта ледяная чуть выпячивается, но видно, что не выдержит. А мне на станции уже рассказали, как в районе два трактора под лёд провалились. И трактористы погибли. Ну, не выберешься ты из ледяной воды. Не успеешь. Сведёт. И вот стою и думаю, провалюсь или проеду? Не о смерти даже, что там, не понимал просто. А вроде как лотерея.
Он опять чуть задумался. Я не перебивал.
- И ты понимаешь, вспомнил, как мать, когда провожала меня на целину, вот так вот перекрестила. И сказала, дескать, спаси и сохрани. Ну, мне неудобно стало. Мы ж все тогда были атеистами. Я её вроде оттолкнул и побежал. А тут чего-то вспомнил. И вот, шут его знает, в это мгновение прямо как щёлкнуло. А давай попробую! Прыгнул за рычаги, как газанул, так и не помню, как на другом берегу очутился. Остановился, слишком уж большой шум пошёл, думаю, запорю двигатель. Заглушил и понял, а это не мой трактор шумит. А что? Оглядываюсь. Вся река за мной вдруг разом лёд расколола. Вот как бывает стекло в мелкие-мелкие осколки. И пошла. Прямо на моих глазах. Не знаю, то ли от моего трактора, то ли просто время ей пришло, ну, минута там какая… А может, всё вместе. И думаю, а чуть бы потянул, и всё. И остался бы на том берегу. Или уже на дне Жарлы, на трёхметровой глубине.
Дед опять замолчал, переводя дыхание. Было заметно, как он заново переживал то, что произошло с ним ровно полвека назад.
- Ведь вот, понимаешь, всю жизнь на целине провёл. И ордена заработал, и детей пятерых воспитал и в жизнь выпустил. И в фильме про Ивана Бровкина снимался так, что даже Пуговкин меня запомнил. И потом, когда он в Оренбург приезжал, сам попросил на сцену выйти. И видел, как гробили наше хозяйство в девяностых. И как удержали его, и снова вытянули в передовые. Но, понимаешь, никогда такого не было, как в тот раз, когда река меня пропустила. То ли поверила, что ребятам без горючки никак, то ли, правда, мать за меня молилась. Я-то не верил никогда. Её молитвы, поди, одной хватило на двоих.