Почему-то так повелось, что многие считали (а может, кто-то и до сих пор считает) меня неженкой. «Так исторически сложилось». Оглядываясь на свои детство и юность, я могу сказать, что росла в заботе, любви и при этом в «военно-полевых условиях». Разумеется, образно говоря. В «военно-полевых условиях», с пониманием слова «надо» и ощущением того, что же «надо» лично мне.
В два года я ставила спектакль. С игрушками. Приносила прадеду «Незнайку». Делала распределение ролей. Он читал реплики, я передвигала игрушки по мизансценам. Потом состоялась премьера.
В пять лет, попав впервые в театр, я утвердилась, что именно это мне и нужно. И путь продолжился. Ещё более осознанно.
В шесть лет я стала ходить в музыкальную школу. Ездить. На трёх автобусах. И подсказывать родителям других детей, что задали по сольфеджио.
Лет в семь я совершила ошибку, подумав, что, наверное, хочу стать актрисой, а не режиссёром, но вектор всё равно остался прежним – театр.
В тринадцать лет мне пришлось помогать близкому человеку после тяжёлой травмы – водить по квартире, быть рядом…
В пятнадцать я поступала на актёрские курсы на следующий день после того как другой близкий человек попал в больницу с очень сильным приступом. Проглотив слёзы, собрав в кулак волю, я поступала и даже читала «весёленькое» по заказу мастера.
А ещё в пятнадцать лет я ждала из армии брата. И был момент, когда вестей от него не было месяц.
В подростковом же возрасте, при дикой боязни крови, я бинтовала близкого человека, сильно истекающего этой самой кровью. Очень сильно.
Когда мне было восемнадцать лет, я, учась в институте, начала зарабатывать деньги. Даже чуть раньше. Где-то за месяц до восемнадцатилетия у меня была съёмка – мой первый большой настоящий заработок. С восемнадцати лет – постоянная работа.
В восемнадцать лет я видела, как может меркнуть мир, узнав о смерти человека, который всегда будет значить для меня очень много. К слову, со смертью я сталкивалась и гораздо раньше. И с тяжёлыми болезнями дорогих людей.
В восемнадцать же лет я думала, что мой мир рухнул, когда, повздорив в очередной раз с мастером, вылетела с курса. Но нашла в себе силы перевестись к другому, что оказалось потом в моей жизни счастливым событием.
В двадцать один год (даже чуть раньше) на мне остался театральный проект практически без перспектив и надежды, полостью без финансирования, который я, хоть и с трудом, вводя кучу новых людей, но всё же удержала около полугода на собственных плечах – без поддержки со стороны, без совета старшего. Будучи на третьем курсе института.
Я боюсь высоты. Сильно боюсь высоты. Очень сильно боюсь высоты. Это особенность моего организма. Когда я залезаю повыше – да хоть на стол, а если выше – то и ещё страшнее, у меня сводит тело, начинает всё потряхивать, мне кажется, что я сейчас упаду вместе с тем, на чём стою. Видимо, поэтому в институте да и до сих пор, если требуется, я залезаю на подоконники, стремянки, лестницы…
Чтобы выспаться, мне надо спать 10-12 часов, в институте же порой мне приходилось спать по полтора-два часа, а когда спала часов шесть – это был праздник. И, да, я ехала до института почти два часа. И, да, я не отказывалась приехать на репетицию, если её назначали на девять утра. При том, что я стопроцентная сова. И узнала в институте, как это – спать с открытыми глазами.
Я всегда считала себя дамой, я остро реагирую на неуважительное отношение к своей персоне, стараюсь пресекать. И я люблю комфортные условия для своего организма. При этом, познавая профессию, я принимала как должное, что сесть можно, где стоял, – на пол, куда угодно. Репетировать можно хоть у туалета. А так же прошла и через физические воздействия, и через крик, и через обзывательства любимых и не очень педагогов. Потому что я была студенткой театрального вуза, и все мы делали общее дело, а я ещё и училась.
А ещё я знаю, что такое репетировать с высокой температурой. И проводить мероприятия, скрывая от зрителей, что ты болеешь. Знаю, что такое синяки из-за того, что не очень ловко выполнил упражнение, или просто слишком долго простоял на коленях. Что такое – опилки с деревянного пола в штанах. Что такое, упав в обморок из-за того, что ударился головой о каменный пол, минут через десять идти кувыркаться. Что такое – умение молчать по команде. И что такое – умение прийти с повинной, если накосячил. А ещё лучше – разрулить проблему. Я знаю, что такое – носить тяжёлые сумки с реквизитом и костюмами на край света. Я знаю, что такое – работать с человеком, с которым ты разругался. Я знаю, что такое – защищать честь человека, который тебя обидел и с которым ты в ссоре, потому что ты должен поддерживать его авторитет и никого не касаются твои личные с ним отношения. Я знаю, что такое – отвечать за большой коллектив, потому что «ты режиссёр/педагог» и ты виноват в их ошибках. Я знаю, что такое – предательства людей, в которых ты вложился. И знаю, что ты сам можешь быть в этом виноват. А можешь не быть – жизнь разнообразна. Я знаю, что такое – вводиться за три/полторы/одну репетицию. Я знаю, что такое плакать, умываться и идти пахать. Сразу. Без разговоров.
Я прекрасно осознаю, что у многих жизнь была ещё жёстче, и что мне в детстве-юности было ещё очень даже комфортно. Но слишком много стало вокруг «бумажных» «хрупких» философий, привычек искать комфорт и беречь, точнее – жалеть себя.
Я прекрасно осознаю, что мне морально помогали люди, любящие меня, готовые поддержать – их не очень много, но они есть. Но бывали и тяжёлые моменты, когда почти все были далеко, а трудности обступали. Это тоже школа.
Что я хочу сказать. Это всё – ШКОЛА. И это не грустно, не страшно, не повод для психотерапии – это жизнь. И она закаляет. Она открывает возможности. Она дисциплинирует и делает сильнее. Оглядываясь назад, я не считаю, что у меня не было «детства» или «юности», но стараюсь извлекать уроки и получать удовольствие. И, открою секрет. Я много плакала. Я много психовала. Но я приучила себя идти и делать. И жить. И ощущать радость жизни.