Итак, Верещагин был жестоко убит. Так что же это было: расправа, справедливый суд или пропагандистская акция?
Большинством исследователей и писателей это событие было преступлением и проявлением трусости московского генерал-губернатора, будто бы испугавшегося толпы, собравшейся возле его дворца.
Александр I неодобрительно отнесся к этому поступку. Он писал: «Я бы совершенно был доволен Вашим образом действий при таких трудных обстоятельствах, если бы не дело Верещагина, или, лучше сказать его окончание. Я слишком правдив, чтобы говорить с Вами иным языком, кроме языка полной откровенности. Его казнь была бесполезна, и притом она ни в каком случае не должна была совершиться таким способом. Повесить, расстрелять – было бы гораздо лучше».
Знаменитый историк Е.В. Тарле писал: «14 сентября 1812 г. он попал в невозможное и позорно нелепое положение, прежде всего в глазах несчастных беглецов и ему понадобилось найти козла отпущения. И он убил в этот день человека, которого он принес в жертву во имя спасения самого себя»
ЛевТолстой не пожалел черной краски для описания действий другого графа возле генерал-губернаторского дворца. Согласно тексту "Войны и мира", Ростопчин уже собиравшийся покинуть Москву, был остановлен собравшейся возле дворца возбужденной толпой обманутых горожан.
«- Да чего они хотят? – спросил он у полицмейстера.- Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что-то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить… - Извольте идти, я без вас знаю, что делать, - сердито крикнул Растопчин…».
Дальше следовало описание того, как генерал-губернатор вывел Верещагина на улицу к собравшимся горожанам.
«- Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва… Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!»Москвичи не отреагировали на слова начальника, тогда Ростопчин повторил свои слова уже в виде приказа: «Бей его!… Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского… Руби! Я приказываю!» Однако толпа опять не сдвинулась с места, а Верещагин произнес: «Граф!… Граф, один бог над нами…». В ответ генерал-губернатор еще раз повторил свой приказ. Тогда драгун ударил осужденного палашом. Толпа сперва испугалась этого, но когда Верещагин закричал от боли, озверела и разорвала его.«В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся как в лихорадке нижнюю челюсть». Совершив преступление, Ростопчин сначала испытал раскаяние, но позже успокоился и занялся другими делами.
Надо отметить, что Толстой вовсе не изображал московского генерал-губернатора трусом, но, тем не менее, показал его как организатора самосуда и расправы, против которой возмущались даже москвичи.
Прислушаемся к мнению П.А. Вяземского. Сегодня он практически не известен, но в начале девятнадцатого века он был одной из первых величин русского общества: поэт, публицист, государственный деятель, сооснователь Русского исторического общества, друг Пушкина. Дискутируя с Толстым, он написал «Воспоминания о 1812 годе». Вяземский полагал, что в действиях Верещагина отсутствовала вина, был лишь небольшой проступок и при других обстоятельствах на него не обратили бы должного внимания. Поэтому причинами трагедии стали два обстоятельства: сложившаяся летом 1812 г. ситуация и возможная связь Верещагина с московскими масонами. При этом отмечал он, мнение о личном участии генерал-губернатора в расправе не проверено, а основывалось на рассказах и догадках. Категорически отрицал князь и мотив трусости графа, приводя следующие доводы: во-первых, свойства характера; во-вторых, его возможности. По мнению Вяземского, Ростопчин – смелый и правдивый человек, мог собрать толпу в другом месте или скрытно уехать в любой иной момент времени. Данный поступок, полагал он, может быть объяснен лишь более значительными категориями, всей деятельностью генерал-губернатора в эти тяжелые дни. Для него расправа над Верещагиным являлась актом языческого жертвоприношения. В доказательство своих доводов Вяземский приводил аргумент, что другого преступника - француза Мутона не казнили.
«По легкомыслению ли поступал Верещагин, по злому ли умыслу, он все же был виновен перед законом… Соучастие в этом деле сына Ключарева также легкомысленное, как задуманное было, во всяком случае, не менее предосудительно, особенно же не должно терять это из виду в тогдашних обстоятельствах… Москва не находилась действительно и законно в осадном и на военном положении, но нравственно не была она в мирных условиях обыкновенного порядка…Многие в то время и, откровенно сознаюсь, в числе не последних и я осуждали сей поступок Ростопчина. Но никому из нас не приходило в голову отнести сей поступок к его трусости или чувству самосохранения. Мы все знали, что московский главнокомандующий мог двадцать раз в день выехать из города, не подвергая себя нареканиям или насильным действиям черни, которая, впрочем, никогда и не помыслила бы напасть на него…Граф Ростопчин виновен тем, что он превысил и во зло употребил власть свою и поступил вне закона, предав Верещагина расправе черни, а не окончательному приговору законного суда. …Граф Ростопчин принес Верещагина в жертву народного негодования».
Что можно сказать в заключение:
- Виновность Верещагина была подтверждена и позже он не был "реабилитирован", даже несмотря на общественный резонанс после расправы;
- В обстоятельствах военного времени, распространение подобного рода документов нельзя воспринимать как незначительный факт;
- Факт расправы над Верещагиным, насколько бы аморальным он не казался, также надо оценивать с точки зрения условий военного времени и особенно общей сумятицы 2 сентября 1812 г.
Другое изображение дворца Ростопчина.