Интервью с художником Тимофеем Ерастовым
Артем Лис
Мне хотелось бы обратить внимание зрителей на то, что в погоне за экзотикой в других странах они не замечают красоты вокруг.
Знакомо ли вам чувство легкого нетерпения, граничащего со странной тревожностью, в момент после сильной грозы? Когда тучи немного расступились и золотистый солнечный луч выхватил из серости мокрой от дождя рощицы дерево, стоящее на опушке? Бывало ли, что вы, выглянув в окно, увидели сверкающие, как россыпь драгоценных камней, лужи, и сердце ваше словно затрепетало?
Я нахожусь на персональной выставке Тимофея Алексеевича Ерастова в галерее «Урал», открывшейся 4 марта. Вместе с самим художником мы ходим между рядами картин, рассуждая о том, как же холст, покрытый множеством цветных мазков, может вызвать в душе человека отклик, пробудить эмоции, заставить задуматься.
Удивительно, но именно вышеназванные чувства я испытываю, глядя на картину «Выглянуло солнце» Тимофея Ерастова. Я стою перед нею, поражаясь тому, как же удалось ей так взбудоражить меня.
— Посмотрите внимательно, — говорит мне Тимофей Алексеевич, стоящий рядом,
— схвачено одно лишь мгновение: затяжное ненастье, осенняя погода, и вдруг проглянуло солнышко и все осветило. И вот это состояние передается цветовым строем картины. Ни одна фотография не сможет передать это так же.
ЦВЕТОВОЙ СТРОЙ ВАШЕГО ДОМА
— Живопись, — продолжает художник, — должна не просто протоколировать то, что мы видим, а, скорее, быть языком. Она передает информацию иного порядка — чувственного, обращенного к душе. Через цветовой строй и композицию картины человек понимает более глубокий смысл. Цвета можно просто красиво сочетать. Но здесь они передают еще и эмоции, состояния.
Мы направляемся к другой картине. Тимофей Алексеевич продолжает рассказывать о своих работах. Выставка, на которой мы находимся, приурочена к 94-летию художника. Недавно в этом зале прошла торжественная церемония открытия — с танцами, чтением стихов и вручением подарков.
Теперь же здесь тишина, и только голос Тимофея Алексеевича, с жаром говорящего о своем увлечении, нарушает ее. Организатор выставки, Карима Кайдалова, перед нашей с ним встречей говорила, что он и сам каждую пятницу ходит на танцы, причем танцует весьма неплохо. Мне стало интересно, как Тимофей Алексеевич сохранил в себе такую деятельность, активность, интерес к живописи. В чем он видит свою цель?
— Мне хотелось бы, — рассуждает Тимофей Алексеевич, — обратить внимание зрителей на то, что в погоне за экзотикой в других странах они не замечают красоты вокруг. А ведь научиться видеть ее — это тоже любить Родину. Для этого и предназначено искусство — оно удерживает человека у себя дома, создает для него уют.
Мы подходим к картине, изображающей деревенского мужчину за какой-то работой. Он сидит на скамейке, рядом с ним — собака. Тимофей Алексеевич объясняет:
— Это портрет моего отца. Я хотел показать его простым крестьянином за простой работой, отразить его связь с природой. Вот эта вот собачка, подсолнухи, пейзаж сзади
— все это создает образ простого труда, но труда красивого.
Мы подходим к картине «Летняя ночь». Тимофей Алексеевич, улыбаясь, говорит:
— Это не Куинджи, конечно. Но в этой работе я стремился передать атмосферу теплой летней ночи. Если вы бывали в деревне, то не могли не заметить эту особенную, умиротворяющую тишину. То есть это тоже история, а не просто красивый пейзаж.
«ЕСЛИ ЖИТЬ,
ТО НАДО БЫТЬ ХУДОЖНИКОМ»
— Лет в пятнадцать у меня появилась такая философская мысль: если жить, то надо быть художником. И я до сих пор так считаю, — рассказывает Тимофей Алексеевич,
— жизнь, конечно, распорядилась иначе.
В институт я поступил только в сорок пятом, как кончилась война. На фронт меня не взяли, дали бронь — работать некому было. Вот я и оказался на электростанции электромонтером. Я и заявления писал, и до Уфы добегал из своего Черниковска, но меня все равно служить не брали. Потом окончил техникум на энергетика. В сорок пятом кончилась война, а меня не отпускали, не увольняли. Так я все равно поступил, экзамены сдал! По ночам дежурил, подменялся, а днем — сдавал.
Мы подходим к полотну под названием «Родной косогор». На нем изображен курящий на маленьком мостике солдат, вглядывающийся в очертания какой-то деревушки на холме. Тимофей Алексеевич продолжает свой рассказ:
— Недавно обнаружил газету 83-го года, а там статья обо мне. У меня в то время увлечение было конструкторское, и я даже получил паспорт на машину собственной конструкции. И я двадцать лет ей пользовался! Так что, видите, у меня три таких разных направления, и это, конечно, отражается в работах. Потому что многое зависит от мировоззрения автора.
Тимофей Алексеевич смотрит на большую картину с солдатом, привлекшую мое внимание минутой раньше, и говорит:
— Ну вот эта картина, например. Мне хотелось так же, упрощенно, показать, как человек из глубинки вернулся после войны. И вот он встал на знакомый с детства мостик и, увидев вот этот косогор, разволновался, закурил. Вот этот момент мне хотелось показать. Ведь, уезжая оттуда, где родились, мы запоминаем какие-то определенные моменты: будь то дерево, или косогор, или яма какая-нибудь — в сознании надолго остаются такие вещи.
Мы отходим от «Родного косогора» к картине «Сто первая весна», изображающей старую женщину, сидящую с рукоделием на скамейке возле избы. Тимофей Алексеевич говорит:
— Мы иной раз из детства запоминаем какие-то отдельные отрывки. Не целые эпизоды, а маленькие моменты, словно освещенные прожектором. А из них уже и мозаика складывается в наших воспоминаниях.
Задумка этой картины навеяна как раз детскими воспоминаниями.
Была у нас такая бабушка, соседка наша, ей было сто лет, и вот она сидит, а там, рядом с ней, холм. Вот это как раз та самая мелочь, которая осталась в моей памяти.
«РАЗВЕ МОЖНО КРИТИКОВАТЬ ВЧЕРАШНИЙ ДЕНЬ?»
— Даже небольшая работа, когда она содержит какой-то настрой, смотрится лучше. Это уже не просто протоколирование. Например, вот эта работа, «Память о войне», посмотрите.
Тимофей Алексеевич указывает на портрет мужчины в военной форме, сидящего с костылем чуть поодаль от празднующей толпы. У него грустное лицо, на коленях его лежат цветы.
— Я этим хотелось вот такую мысль передать: вроде День Победы, праздник, торжество. Там, позади, молодежь празднует, у них весна, а в его памяти совсем другое всплывает. И он сидит, к цветам этим совершенно равнодушный. Это уже немного философский подход такой.
Мы еще немного побродили по галерее, рассматривая картины, прежде чем Тимофей Алексеевич, остановившись около портрета Веры Волошиной, заговорил:
— И все же меня это поражает. Ну ладно, мужчины — испокон веков солдат убивает солдата. Жалко, конечно. Но когда вот такие молодые девчонки, как Зоя Космодемьянская, Вера Волошина! И их вешают... — он вздыхает тяжело и продолжает, — жаль, конечно, что тут нет одной моей картины. Ее не вывесили, а я решил не настаивать.
Там я изобразил ее — девочку, раздетую, зимой; изобразил, основываясь на том, что я прочитал, что знал об этих казнях. И я назвал эту картину «Шаг к бессмертию». Не стали выставлять, говорят, что в наше время такие работы вывешивать как-то не к месту. А я думаю, что не надо бояться прошлого — ни советского, никакого. Ведь, если б всего это не было, тогда бы и нас с вами не было!
Разве можно критиковать, ругать вчерашний день? Это неразумно, мы ведь не можем на это повлиять. К тому же неизвестно, поставь нас в такие же условия — не поступим ли мы еще хуже? Я считаю, что нам нечего стесняться своего прошлого.
Зое дали звание, у меня вот тоже есть ее портрет. И я думаю, что такие картины необходимы для молодежи, потому что они заставляют посмотреть на все по-другому. Вот уже семьдесят пять лет мы празднуем Победу, чтим это событие. Но почему в этот век мы опять воюем? Мы ведь разумные -уже и на Марс запускаем корабли, на Луне наши машины ходят, а простой истины никак не можем понять: вокруг нас — такие же люди, они так же хотят жить!
«НАМ ДАВНО ПОРА ОСКОРБИТЬСЯ»
Я отметил, что никогда бы не подумал, что анализ картины, цветов на ней и ее композиции может довести до подобных философских размышлений. Также я поинтересовался, как Тимофей Алексеевич относится к современному искусству, на одной ли он волне с нынешними авторами.
— Мои работы, как мне говорят, не надоедают, — начал он чуть издалека, — и я действительно стремлюсь к этому. Вот даже эта работа — постойте и посмотрите, и вы все больше и больше будете в нее погружаться. И потому, что сам по себе цвет сложный, и потому, что их соединение создает музыкальность — это оказывает какое-то особое влияние на наш мозг. И такая живопись, очевидно, больше привлекает. А сейчас, если посмотреть, — у нас культуру урезали, испохабили, с нами не считаются, а мы позволяем им это, не оскорбляемся. А нам давно пора бы оскорбиться.
Вы просто посмотрите, что на наших телеканалах показывается — где музыка? Что за эти полвека нового построено? Что создано в области искусства? Поколение ваших дедушек за десять лет ликвидировало неграмотность. Сейчас для вас непонятно: как это — неграмотность? Но моя мама умерла, не умея расписываться. А я вспоминаю то время — ликбезы, люди учились. И за каких-то двадцать лет построили целое государство. Тысячи заводов, электростанций! Сейчас же эти тысячи разрушаются.
Сейчас все гонятся за деньгами. Конечно, на художниках это сказывается, и я это воспринимаю очень остро. Разве деньги могут быть целью жизни? Это же средство! Как пуговица — ну оборвалась, израсходовал, пришил новую. А сейчас за деньги все можно купить — и порядочность, и совесть. Поэтому художники ничего не создают. Потому что «художник» — что это такое, как это выразить?
Нами пытаются управлять, это тоже рабство, только другими средствами. Раньше раба за шею привязывали, сейчас — через цены, через влияние власти. Художники, музыканты моего поколения создавали произведения, которые невозможно забыть. Сравните это с тем, что показывают сейчас — прыгают, бегают, ничего не понятно. Все это продумано, так на нас оказывают психологическое влияние. От вас не требуется, чтоб вы поняли. Вас одурачили! Так же, как дикарей опаивают водкой, так и нас сейчас. И мне хочется, чтобы вы, молодые, обратили на это внимание.
Чтобы человек молчал, его надо увлекать, отвлекать, снова увлекать. Но если у нас есть сознание, то давайте все пересмотрим. Я не призываю громить всех, но ведь так нельзя! Ведь все можно изменить, важно только обратить внимание. Ведь не так сложно изменить наше сознание, направить его в верное русло.
Наш разговор был уже почти окончен. Тимофей Алексеевич стал уже одеваться, а я вновь подошел к картине «Проглянуло солнце». И решил поделиться с художником своими впечатлениями:
— Я смотрю на ваши картины, на пейзажи, и мне кажется, будто я смотрю на места, где я уже бывал. И испытываю какие-то знакомые чувства. И мысли приходят в голову. Самые разные.
— Потому что вы сами себя настроили на понимание, — ответил мне Тимофей Алексеевич, — вы душой понимаете. Так и надо смотреть на картины.
Мы пожали друг другу руки и Тимофей Алексеевич уехал. Вечером он наверняка отправится на танцы, как и обычно.