Он сидит напротив меня. Шестидесятишестилетний мужчина - красивый, уверенный, чуть с сединой. Надёжный, сильный, спокойный и вдумчивый. Ловлю себя на мысли о том, что, наверное, именно эти качества ищу в людях сейчас, если заметила их в длящийся момент.
- Так нас родители воспитали, - отвечает про что-то, о чём я уже не думаю.
- Как? - отзываюсь тут же.
- В любви и строгости, - внимательно смотрит на меня, то ли наблюдает за реакцией, то ли за тем, как почти физически эти слова долетают, касаются, проникают и становятся... нет, не понятными - скорее, теми, на которых хочется остановиться.
- А в любви и строгости - это как именно? - и понимаю, что именно этот вопрос он хотел услышать. Задавать вопросы я умею. Особенно те, по которым, как по почерку, становится понятно, на одной мы волне с собеседником или нет.
Откидывается в дорогом кожаном кресле.
- Мы с братом были отличниками, занимались наукой, работали с первого курса и жили в достатке. Наверное, потому, что всегда боялись - не в плохом смысле, а с трепетным уважением - обидеть отца. Мама часто говорила, что любит нас, а он... Он был строгим. прожил до девяноста с лишним лет. И, знаете, любовь ведь это не слова. Любовь если есть, то она чувствуется.
Мы немного молчим.
- Чувствуется? - повторяю эхом.
- Конечно, в заботе. В детстве помню, вечером сбросишь валенки, ужинать и спать, а утром смотришь, они так бережно и аккуратно на печечке стоят, сохнут. Уже взрослыми к родителям приезжали, утром просыпаемся на охоту идти: унтики наши с братом у печки стоят, отец составил. И ружья начищенные у порога.
И так от этого тепло, что в сердце эта любовь потом всю жизнь живёт. Всю жизнь и ещё дольше.