Яромир отталкивался палками и утаптывал выпавший за ночь снег. Он сбежал от родителей – на этот раз легально, под предлогом спокойной подготовки к олимпиадам – на дачу и третий день катался на лыжах.
В принципе, кроме этого он мало что делал. Топил печку, жевал какие-то консервы и наматывал километр за километром. Поселок состоял из одних дачников и зимой пустовал: ни козы, ни собаки, ни звука человеческой речи. Впрочем, так оно и лучше.
Зима была мягкая, и Яромир упорно, благо никто не видел, катался в одном свитере. Внутренний огонь грел лучше десяти курток. Про подготовку он даже не соврал, только не уточнил, что готовить себя будет к тому, чтобы просто выйти на люди и не взорваться.
В последнее время с этим было туго. Все лежащие на поверхности способы обуздания гнева работали недолго, так что он или творил солнечные системы из десятков планет и сотен спутников с разумным населением, или сдерживал себя, разбивая кулаки о стены. Второе приносило проблемы насущные: трудные разговоры с родителями, учителями, косые взгляды незнакомых ребят, – а первое могло аукнуться внеплановым визитом странных товарищей и, чего доброго, ликвидацией опасного явления напрочь. Любил себя Яромир не всегда, но пожить еще хотел.
Засыпая в слабенько протопленном домике под далекие крики такой же наглухо отмороженной, как он сам, вороны, Яромир старательно придумывал, что внутри у него двигатель внутреннего сгорания, и вот сейчас ему будет тепло, а потом еще долго-долго не будет лишней энергии на гнев.
Гениального рецепта, конечно, хватило примерно на полдня после возвращения в привычную жизнь, зато удалось как следует прочистить голову и лучше сосредоточиться на олимпиадах. Как будто это что-то значило.