Профессор Твердохлебов, заведующий кафедрой терапии, очень ревнив. Как преподаватель. Перед каждой лекцией он встает в пространство между больничным лифтом и входом в конференц-зал с часами и считает студентов.
Он отлично знает, сколько человек на потоке, и если в зале не хватает, потом кураторы групп должны указать, кого не было. Прогул лекции Твердолобова, пардон – Твердохлебова, которого, кстати, студенты разных лет и курсов называли «Горбушка» или «Горбуха», а ближе к концу восьмидесятых – «Гренка», заносился завучебной частью кафедры в особую тетрадку и выливался в страшные репрессии в виде отработок и дежурств.
Студент Бараненков, фельдшер скорой помощи в сорок пять лет поступивший на вечернее отделение, которому после окончания института оставалось доработать пять лет до пенсии, отличался феноменальной везучестью. Ему везло все курсы на всех кафедрах. На Истории КПСС он сдал экзамен, раскусив ярого укронациста и члена КПСС с 1964 года Степана Панасовича Вовка, заявив, что он не Бараненков, а Бараненко – и тем самым имел ко всем ответам +1 балл за фамилию земляка.
Бараненков за весь курс так и не изучил «Три источника и три составные части марксизма», зато попав на экзамене к Вовку, минут пятнадцать рассказывал, как отдыхал в отпуске у родни на Полтавщине (родине С.П. Вовка) и ушел с четверкой в зачетке. За всю жизнь Бараненков не выезжал из Москвы дальше Клина, где у него была дача. На французском он читал с листа текст написанный русскими буквами:
– Пур антрэ данз ун эколь де медицине… шак аннэ ет шак жур…
Текст ему заранее написали девушки из группы.
И так он двигался с курса на курс, на лекции он ходил только на те, где шла перекличка по списку. Например, на биохимию. Это был единственный предмет, который Бараненков посещал пунктуально и действительно что-то писал и учил. Потому что его предупредили – этот барьер на халяву не перескочить.
Но чем ближе дело шло к выпуску, тем беспечнее становился студент Бараненков.
Секрет Бараненкова был прост. Он как «старый разведчик» тщательно собирал информацию обо всех сотрудниках кафедр, где ему предстояло учиться. Кто что из доцентов любит? И не в этом Бараненков сил не жалел. Ни сил ни денег.
Он буквально спас всю группу от полного разгрома на микробиологии, выяснив, что доцент Царев обожает армянский коньяк. Барнеков раскрутил всех на деньги, купил бутылку «Ноя» и от «всей группы и себя лично» занес Цареву за день до дифзачета – экзамен, который принимал сам доцент.
В результате, нарезавшись дареного коньяка, доцент, не открывая двери кабинета, крикнул:
– Кому хватит трояка, подсовывайте зачетки под дверь.
Через несколько минут те вылетели с «удавами» обратно. Половина группы, в основном парни со скорой – ушли, остались, те, кому хотелось получить не меньше четырех баллов. Они листали конспекты и ждали вызова на беседу. Но доцент не отпирал. Время шло, уровень коньяка в бутыли снижался. Наконец доцент крикнул:
– Кто хочет четверку?
Несколько женских голосов отозвались:
– Мы!
– Подсовывайте зачетки под дверь, – ответил доцент и обратно выдал с «Хор». К счастью троечники уже ушли, и об этом коварстве Царева не знали, кроме Бараненкова. Так он получил халявную четверку по предмету, из которого знал только о том, что микробы есть, их много везде и некоторые из них не погибают при кипячении.
Справедливости ради надо добавить, что опорожнив бутыку «Ноя», Царев спросил:
– Там еще кто-то остался?
– Мы, – отозвались зареванные будущие краснодипломницы.
– Много вас? – осведомился Царев.
– Трое.
– Заходите, поговорим. Пятерку хотите?
– Хотим, – признались студентки.
Царев, как мог, всмотрелся в напряженные лица студенток, понял, девушки действительно зубрилки. Задал пару вопросов навскидку для порядка и, получив ответы, поставил им всем «отл».
Про «Гренку» Баранекову тоже рассказали. Что у того феноменальная память на лица, и не ходить на лекции нельзя. Вычислит и не простит.
Бараненков понадеялся, что спрячется среди сотрудников больницы за счет своего возраста. Он был уверен, что ориентированный на молодые лица профессор просто не ассоциирует предпенсионного носителя белого халата со студентом. А до врачей больницы ему дела быть не должно.
Лекции шли, как обычно, весь семестр, а цикл терапии по расписанию попал для группы Бараненкова на самые предновогодние две недели.
И вот тридцатое декабря, последний рабочий и учебный день года. Последняя лекция цикла терапии.
Бараненков идет на лекцию.
Твердохлебов стоит на своем дежурном месте важный, как швейцар на пороге отеля в Париже «Георг пятый».
Бараненков встал рядом, не зная, что это завкафедрой, а тот не обращает внимания на незнакомого врача (судя по возрасту), который явно кого-то ждет.
И вот на Бараненкова налетает кто-то из посетителей больницы с вопросом:
– На каком этаже третья терапия?
На что тот отвечает:
– Не знаю, спросите у лифтера, – и кивает на «Гренку».
– А вы кто? – спрашивает дотошный посетитель.
– Завкафедрой, – не моргнув, шутит Бараненков и, хлопнув обалдевшего от наглости «Гренку» по плечу, добавляет: – Ну что, дядя, застыл, как не местный, объясни человеку, где тут третья терапия?
Твердохлебов никогда никому ничего не прощал. Институт Бараненков окончил позже своего курса на два года, после академического отпуска. И почти сразу вышел на пенсию.
Другие мои публикации и книги:
https://ridero.ru/author/zvonkov_andrei_jqfhq/
https://www.litres.ru/andrey-zvonkov/