Доброго всем дня, друзья!
Многие классические произведения были прочитаны нами только в школьные годы и так и остались непонятыми по причине возраста, неопытности, "обязаловки". Безликой "школьной программой" которая пылиться где-то на чердаке сознания, и, при попытках припомнить "о чем же это было" выдает лишь смутные образы.
Как же удивительно бывает , перечитать это все уже во взрослом возрасте! Много открывается смысла и глубины. Становится понятно почему эти произведения классические. В чем их смысл. А очевидные вещи приобретают совсем иную глубину. Решившись перечитать все основные произведения, которые повлияли на меня (благо формат аудиокниг позволяет это делать не отрываясь от работы) , я совершил множество открытий.
Открытием для меня стала певучесть языка и юмор Гоголя- любимого моего писателя. Религиозность Клайва Льюиса, глубина психологизма Достоевского, пред гением которого я преклоняюсь. Трагичность и глубина Чехова, который вопреки сложившемуся у меня "школьному" впечатлению не просто юморист-сатирик,а в своем роде психолог не хуже Достоевского. Чехов - титан! Он глубок. Его произведения очень разнообразны. И не только юмор- его жанр, но в его творчестве находят место и любовные произведения, и философские с явно религиозным подтекстом.
Был ли Чехов сам религиозным человеком?
И да, и нет. Как это в жизни, обычно, и бывает. Заранее приношу извинения читателю за излишнюю длину статьи. Понимаю, что это может быть неудобочитаемым. Но тема сама по себе - обширна.
Чехов родился в традиционной, патриархальной семье. Отец писателя, Павел Егорович, был человеком строгих домостроевских правил и воспитывал детей в суровом религиозном духе.
Чехов был с ранних лет погружён в атмосферу бытового православия. Таганроге вместе с братьями он пел в организованном Павлом Егоровичем самодеятельном церковном хоре, в доме устраивались молебны, было большое число религиозных книг, по которым все дети, в том числе и Антон, обучались грамоте.
Чехов, когда вспоминал годы детства, говорил, что когда он пел с братьями в церковном хоре в храме, то присутствующие умилялись и видели в них ангелов. Они же сами чувствовали себя глубоко несчастными. Дело в том, что религиозность их отца сочеталась с авторитарностью и физическими наказаниями детей.
Я получил в детстве религиозное образование и такое же воспитание — с церковным пением, с чтением апостола и кафизм в церкви, с исправным посещением утрени, с обязанностью помогать в алтаре и звонить на колокольне. И что же? Когда я теперь вспоминаю о своём детстве, то оно представляется мне довольно мрачным; религии у меня теперь нет. Знаете, когда, бывало, я и два моих брата среди церкви пели трио «Да исправится» или же «Архангельский глас», на нас все смотрели с умилением и завидовали моим родителям, мы же в это время чувствовали себя маленькими каторжниками
Чехов позже говорил, что в таком религиозном воспитании всегда есть ширмочка: перед этой ширмочкой все кажется благообразным, а за ней – розги, наказания и так далее. Авторитарность, насильственное внедрение религиозности оставила у него тяжелые воспоминания и впечатления
Лицемерие и фарисейство - страшная сила. Поистине христиане- страшнейшие враги христианства.
Веровать в Бога нетрудно. В него веровали и инквизиторы, и Бирон, и Аракчеев
Скажем что Чехов был неверующим, обиженным на религию, и поставим на эту точку? Ну нет! Люди - существа многогранные, не все так просто.
Интерес к духовной литературе Чехов пронёс через всю жизнь.
Он прекрасный знаток Священного Писания, церковных обрядов. Он на всю жизнь сохраняет интерес к разнообразным проявлениям религиозной жизни (церковным праздникам, богослужениям, венчаниям, панихидам, звону колоколов и др.), сказавшийся во многих произведениях Чехова. К обрядовой стороне Церкви Чехов сохранил интерес, он ее любил и хорошо знал.
Брат его вспоминает, что не было ни одной Пасхи, чтобы Чехов пасхальную ночь провел дома: он обязательно шел слушать колокольный звон. Бывал он и на пасхальных службах.
Когда он поселился в Мелихове, а это была довольно бедная деревушка, то он там жил с родителями. Они, конечно, не просто ходили в местную церковь. Они у себя дома устраивали богослужения, и именно Чехов часто был инициатором этих богослужений с участием мужиков, жителей деревни.
“Нужно веровать в Бога, а если веры нет, то не занимать её места шумихой, а искать, искать, искать одиноко, один на один со своей совестью…”
пишет он в письме к В.С. Миролюбову
Вся это любовь Чехова к церковности, философские вопросы в произведениях, не поиск ли это Бога? Поиск всей жизни? И тут нельзя сказать однозначно.
В воспоминаниях А.А. Вишневского приводится примечательный факт: “На колокольне гудел звон. Антон Павлович сказал: «Лучше и красивее церковного звона ничего нет; так я его люблю». На мой вопрос, чем вызвана эта любовь, Чехов ответил: «Это всё, что осталось у меня от прежней религии»”. Почти те же слова Чехова вспоминает В.И. Немирович-Данченко: “Как-то сидя в саду перед закатом и прислушиваясь к долетавшему церковному звону, он сказал: «Красивый звон. Это всё, что осталось у меня от православия»”.
Что интересно, в его творчестве есть как минимум три произведения на тему Великого поста. Они замечательны, глубоки, и полны духа поста. В каждом - множество светлой печали, по собственному несовершенству, ожидания чего-то грядущего светлого, Пасхального. Они очень любимы мной.
Это "Архиерей", "Святою ночью " и "Студент", именно этим, последним, произведением я и хочу с вами поделиться. Должен сказать, что это рассказ вызывает у меня сильные чувства. Сам Чехов считал этот небольшой рассказик своим шедевром. Из воспоминаний родных и близких писателя известно, что «Студент» был его любимым произведением.
Напишут о ком-нибудь тысячу строк, а внизу прибавят «…а то вот ещё есть писатель Чехов: нытик…». А какой я нытик? Какой я «хмурый человек», какая я «холодная кровь», как называют меня критики? Какой я «пессимист»? Ведь из моих вещей самый любимый мой рассказ — «Студент»… И слово-то противное: «пессимист»
Также предлагаю прослушать этот небольшой рассказик в формате аудиокниги в замечательном исполнении.
СТУДЕНТ
Погода вначале была хорошая, тихая. Кричали дрозды, и по соседству в болотах что-то живое жалобно гудело, точно дуло в пустую бутылку. Протянул один вальдшнеп, и выстрел по нем прозвучал в весеннем воздухе раскатисто и весело. Но когда стемнело в лесу, некстати подул с востока холодный пронизывающий ветер, всё смолкло. По лужам протянулись ледяные иглы, и стало в лесу неуютно, глухо и нелюдимо. Запахло зимой.
Иван Великопольский, студент духовной академии, сын дьячка, возвращаясь с тяги домой, шел всё время заливным лугом по тропинке. У него закоченели пальцы, и разгорелось от ветра лицо. Ему казалось, что этот внезапно наступивший холод нарушил во всем порядок и согласие, что самой природе жутко, и оттого вечерние потемки сгустились быстрей, чем надо. Кругом было пустынно и как-то особенно мрачно. Только на вдовьих огородах около реки светился огонь; далеко же кругом и там, где была деревня, версты за четыре, всё сплошь утопало в холодной вечерней мгле. Студент вспомнил, что, когда он уходил из дому, его мать, сидя в сенях на полу, босая, чистила самовар, а отец лежал на печи и кашлял; по случаю страстной пятницы дома ничего не варили, и мучительно хотелось есть. И теперь, пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность, голод, такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета, — все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше. И ему не хотелось домой.
Огороды назывались вдовьими потому, что их содержали две вдовы, мать и дочь. Костер горел жарко, с треском, освещая далеко кругом вспаханную землю. Вдова Василиса, высокая, пухлая старуха в мужском полушубке, стояла возле и в раздумье глядела на огонь; ее дочь Лукерья, маленькая, рябая, с глуповатым лицом, сидела на земле и мыла котел и ложки. Очевидно, только что отужинали. Слышались мужские голоса; это здешние работники на реке поили лошадей.
— Вот вам и зима пришла назад, — сказал студент, подходя к костру. — Здравствуйте!
Василиса вздрогнула, но тотчас же узнала его и улыбнулась приветливо.
— Не узнала, бог с тобой, — сказала она. — Богатым быть.
Поговорили. Василиса, женщина бывалая, служившая когда-то у господ в мамках, а потом няньках, выражалась деликатно, и с лица ее всё время не сходила мягкая, степенная улыбка; дочь же ее Лукерья, деревенская баба, забитая мужем, только щурилась на студента и молчала, и выражение у нее было странное, как у глухонемой.
— Точно так же в холодную ночь грелся у костра апостол Петр, — сказал студент, протягивая к огню руки. — Значит, и тогда было холодно. Ах, какая то была страшная ночь, бабушка! До чрезвычайности унылая, длинная ночь!
Он посмотрел кругом на потемки, судорожно встряхнул головой и спросил:
— Небось, была на двенадцати евангелиях?
— Была, — ответила Василиса.
— Если помнишь, во время тайной вечери Петр сказал Иисусу: «С тобою я готов и в темницу, и на смерть». А господь ему на это: «Говорю тебе, Петр, не пропоет сегодня петел, то есть петух, как ты трижды отречешься, что не знаешь меня». После вечери Иисус смертельно тосковал в саду и молился, а бедный Петр истомился душой, ослабел, веки у него отяжелели, и он никак не мог побороть сна. Спал. Потом, ты слышала, Иуда в ту же ночь поцеловал Иисуса и предал его мучителям. Его связанного вели к первосвященнику и били, а Петр, изнеможенный, замученный тоской и тревогой, понимаешь ли, не выспавшийся, предчувствуя, что вот-вот на земле произойдет что-то ужасное, шел вслед... Он страстно, без памяти любил Иисуса, и теперь видел издали, как его били...
Лукерья оставила ложки и устремила неподвижный взгляд на студента.
— Пришли к первосвященнику, — продолжал он, — Иисуса стали допрашивать, а работники тем временем развели среди двора огонь, потому что было холодно, и грелись. С ними около костра стоял Петр и тоже грелся, как вот я теперь. Одна женщина, увидев его, сказала: «И этот был с Иисусом», то есть, что и его, мол, нужно вести к допросу. И все работники, что находились около огня, должно быть, подозрительно и сурово поглядели на него, потому что он смутился и сказал: «Я не знаю его». Немного погодя опять кто-то узнал в нем одного из учеников Иисуса и сказал: «И ты из них». Но он опять отрекся. И в третий раз кто-то обратился к нему: «Да не тебя ли сегодня я видел с ним в саду?» Он третий раз отрекся. И после этого раза тот час же запел петух, и Петр, взглянув издали на Иисуса, вспомнил слова, которые он сказал ему на вечери... Вспомнил, очнулся, пошел со двора и горько-горько заплакал. В евангелии сказано: «И исшед вон, плакася горько». Воображаю: тихий-тихий, темный-темный сад, и в тишине едва слышатся глухие рыдания...
Студент вздохнул и задумался. Продолжая улыбаться, Василиса вдруг всхлипнула, слезы, крупные, изобильные, потекли у нее по щекам, и она заслонила рукавом лицо от огня, как бы стыдясь своих слез, а Лукерья, глядя неподвижно на студента, покраснела, и выражение у нее стало тяжелым, напряженным, как у человека, который сдерживает сильную боль.
Работники возвращались с реки, и один из них верхом на лошади был уже близко, и свет от костра дрожал на нем. Студент пожелал вдовам спокойной ночи и пошел дальше. И опять наступили потемки, и стали зябнуть руки. Дул жестокий ветер, в самом деле возвращалась зима, и не было похоже, что послезавтра Пасха.
Теперь студент думал о Василисе: если она заплакала, то, значит, всё, происходившее в ту страшную ночь с Петром, имеет к ней какое-то отношение...
Он оглянулся. Одинокий огонь спокойно мигал в темноте, и возле него уже не было видно людей. Студент опять подумал, что если Василиса заплакала, а ее дочь смутилась, то, очевидно, то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему — к обеим женщинам и, вероятно, к этой пустынной деревне, к нему самому, ко всем людям. Если старуха заплакала, то не потому, что он умеет трогательно рассказывать, а потому, что Петр ей близок, и потому, что она всем своим существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра.
И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. Прошлое, думал он, связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой.
А когда он переправлялся на пароме через реку и потом, поднимаясь на гору, глядел на свою родную деревню и на запад, где узкою полосой светилась холодная багровая заря, то думал о том, что правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле; и чувство молодости, здоровья, силы, — ему было только 22 года, — и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла.
Понравилось, было полезно?
Не скупитесь на лайк! Я старался, и буду очень рад вашему вниманию.
Есть ошибки? не стесняйтесь, пишите в комментариях!
Источники: http://chehov-lit.ru/chehov/text/student.htm
https://pravoslavie.ru/74399.html
https://pravoslavie.fm/investigation/chekhov-i-religiya/
