БЫЛО ВРЕМЯ
Было время, когда неслась над страной песня: "Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз", когда буханка хлеба стоила восемнадцать копеек, а стакан газировки с сиропом – три. Был я холост, молод и весел. Отслужил в армии и работал на заводе. И всех-то забот у меня было – не проспать на работу. Мать ещё была жива, и я ездил к ней в деревню на выходные и в отпуск. И даже кажется, что в те годы весной сочнее зеленела молодая листва; летом ярче светило солнце; осенью деревья красивее были расцвечены жёлтым и красным; зимой белее был снег. Но, конечно, это лишь кажется.
Да, было время… Хорошее было время!
ПОЯВЛЕНИЕ БАТОНА
Прошло уж много лет, а как сейчас помню первое появление Батона.
Вообще-то его звали Буйлов Андрей Антонович. Да, у него и паспорт был. Я сам видел. Правда, без прописки, но и без отметки о судимости.
Встретились мы у магазина.
- Братан, дай рубль, - были первые его слова, обращенные ко мне. И как-то просто, по-дружески они прозвучали, и без просительных ноток, и без требовательных: мол, выручи, если можешь, а нет – так нет.
На нём была, несмотря на минусовую температуру, тонкая брезентовая штормовка, из-под неё виднелся потрёпанный, неопределённого цвета свитерок, на ногах – кеды и девятирублёвые советские джинсы. Шапку он никогда не носил.
Правда, и сам я в ту пору был одет не слишком шикарно, но всё-таки куртка моя была на меху, пусть и искусственном, на ногах зимние ботинки, а на голове вязаная шапочка.
Я выгреб из кармана мелочь, стал считать на ладони.
- Э-э! – Он махнул рукой. – Оставь себе.
Мимо нас во двор магазина въехал фургон.
Он проводил машину взглядом, повернулся ко мне и вдруг протянул руку:
- Батон.
- Что?
- Батоном меня кличут.
- А-а. Саня. – И мы пожали друг другу руки.
- Ну что, Саня, идём на дело? – спросил Батон. Я не понял, что это означает, но, чтобы не обидеть нового знакомого, ответил:
- Идём. – Тем более, что делать-то мне было нечего.
ИДЁМ НА ДЕЛО
Батон уверенно зашагал в магазинный двор, я за ним. За плечами его болтался пустой рюкзак.
Машина была подогнана фургоном к дверям. Водитель сидит в кабине, покуривает, в ус не дует. Глянул я в фургон, а там в деревянных ящиках поблёскивают горлышками бутылки водочные.
На крыльце толстая женщина в белом халате орала, широко раскрывая рот и сверкая золотыми зубами, на маленького, щуплого мужичка в грязной фуфайке, нетвёрдо стоявшего перед ней:
- Уволю я тебя, панфурик, уволю! Гад такой! Что, мне самой ящики таскать?
- Так я, Марья Ивановна, я… как штык… - бубнил мужичонка.
Батон подмигнул мне и говорит:
- Хозяюшка, может, помощь нужна?
Оглядела она нас:
- Как же… сразу и помощники нашлись… - скривила рот. – Ну, давайте.
И принялись мы за работу. Я Батону ящики подаю, он их таскает, куда ему та баба показала.
Сначала она всё на крыльце стояла, присматривала за нами, потом ушла куда-то. Когда я подавал Батону предпоследний ящик, он тихо сказал:
- Иди за мной. – Оглянулся на двери магазина и пошёл мимо машины со двора, всё быстрее и быстрее. Я спрыгнул на землю и побежал за ним.
Батон, на удивление, легко держал ящик в руках перед собой и бежал так, что я едва поспевал.
Спохватились нас, видимо, не скоро. Мы, уже отпыхавшись, перекладывали бутылки из ящика в рюкзак на берегу зловонной речки. Тут только я и сумел ему сказать:
- Ну, ты даёшь. А если бы попались?
- Если бы, да кабы, да во рту б росли грибы…
- Вон они! – раздался громкий визгливый крик.
Подхватили мы рюкзак и дёру. Хорошо так бежим, по тропке между кустами виляем. И вдруг – бетонная стена, тупик, а сзади уже топот слышен.
- Лезь быстрее! – Батон нагнулся, я вскочил на его спину и вскарабкался на стену, он мне рюкзак подал и сам, лихо так, на стену запрыгнул.
И тут, как на грех, выпустил я рюкзак из рук, хорошо ещё не на ту сторону, откуда догоняли нас.
- И-и!.. – только и смог выговорить Батон, схватил мокрый рюкзак – и бежать.
Пока там погоня через стену корячилась, мы уже далеко были.
- У тебя, видать, вместо рук-то ноги выросли! Эх! – Батон аккуратно разгребал бутылочные осколки. Я молчал. Понимал – нет мне оправдания. И вдруг:
- Есть! Есть… - целая, чудом не разбитая бутылка "Столичной" сияла, переливалась всеми цветами радуги в его руке.
НО ПАСАРАН !
Подходили к общежитию. Сверкающая стёклами девятиэтажная коробка была похожа на ящики с бутылками, поставленные друг на дружку.
- Саня, ты местный? – спросил Батон.
- Из деревни. На ОМЗ работаю, здесь в общаге живу.
- В общаге? Это хорошо… Понимаешь, я только сегодня приехал в этот город, никого у меня здесь… Я могу, конечно, и на бану перекантоваться…
- Да зачем! Ночуй у меня.
- Ну вот и спасибо, Саша, я знал, что ты меня выручишь, - и он хлопнул меня по плечу.
- Батон, а ты чем вообще занимаешься?
- Бичую.
- А-а…
Остановились у дверей общежития.
- Правда, у нас тут строго. Только по паспортам и до двадцати трёх часов пускают.
- Ничего, прорвёмся.
Всё-таки я показал ему окно своей комнаты на втором этаже, туда легко можно было влезть по росшему рядом тополю. Но сейчас ещё было светло – могли увидеть.
Вахтёрша, непреклонная тётя Клава, сидела на своём обычном месте, за невысокой перегородкой, готовая в любой момент выдвинуть деревянный брус, стопорящий "вертушку" на входе.
- Тётя Клава, - как можно ласковее обратился я к ней, - тут такое дело, ко мне дядя приехал из деревни…
- Паспорт, - привычно потребовала вахтёрша.
- Забыл паспорт.
- Не пущу.
- Ну, тёть Клава…
- Что "тётя Клава", что "тётя Клава"! Я уже шестой десяток тётя Клава! Наведёте алкоголиков да бичей, мне отвечать потом. Не пущу сказала, выходи, - это она уже Батону кричала.
В это время сзади нас в дверь ввалилась весёлая компания. Отталкивая меня и Батона, полезли прямо через застопоренную "вертушку".
- Назад!
- Мать, всё ништяк…
Батон схватил патлатого, пьяненького парня за куртку и дёрнул к себе:
- Сказано же – нельзя.
- А ты кто такой? – Подступили ещё двое. – Ты на кого руку поднял? Да мы тебя…
И тут Батон мгновенно преобразился: выдвинулась челюсть, забугрились желваки на скулах, глаза сузились, вся его невысокая коренастая фигура напряглась:
- Я таких как ты, мразь, двенадцать лет из параши поил. – Он взял за лицо ближайшего из парней и несильно пристукнул затылком об стену. Тот медленно стал отступать к выходу, двое других за ним. Уже закрывая дверь со стороны улицы, один из них прошипел:
- Мы с тобой ещё потолкуем, дядя.
Батон же обратился к ошеломлённой тёте Клаве:
- Но пасаран! Лучше умереть стоя, чем жить на коленях! – Потряс кулаком правой руки. И с такой яростью произнёс он эти слова, что поверилось – не шутит Батон.
Тётя Клава молча убрала задвижку, пропуская нас в общежитие.
Мы уже поднимались по лестнице, когда она опомнилась:
- Эй! Назад! Паспорт! Петров, я коменданту доложу!
Пришлось вернуться. Батон пожал мне руку. Громко сказал:
- До свидания, Александр, до завтра. Всего хорошего, тётя Клава, - и вышел на улицу.
Я ещё выглянул за ним – не поджидают ли его те архаровцы, но никого не было, и я пошёл в свою комнату.
Батон ждал под окном.
ЗА ЗНАКОМСТВО
Батон разбулькал содержимое бутылки по стаканам… дверь распахнулась, вошёл мой сосед по комнате Вася Подхомутов.
Взгляды их пересеклись.
- Вася, познакомься, это Батон.
- Очень приятно, - Вася разделся, лёг на свою, коротковатую для него койку и раскрыл книгу. Наверное, он с удовольствием бы ушёл из комнаты, но идти ему, впрочем, как и нам, было некуда.
- Василий, присоединяйся, - пригласил Батон.
- Нет. Спасибо.
- Ну что ж, а мы с Сашей выпьем. За знакомство! – И мы выпили.
- Везёт мне всё-таки на хороших людей, - Батон приобнял меня. –А ты, мил человек, больной, что ль? – обратился он снова к Васе.
- Почему больной?
- Ну, не пьёшь-то? Болит, поди-ка, чего? Может, язва?
- Нет. - Василий вдруг отложил книгу и повернулся к нам. – Тут, мужики, другое.
РАССКАЗ ПОДХОМУТОВА
- Вот вы пьёте. Хорошо. А мне, думаете, не хочется?
- Так я же предлагал…
- Да подожди ты! – Он махнул рукой на Батона. – Я ведь тоже когда-то бухал – будь здоров! И ни за что бы не бросил, если бы не один случай.
Мы с Батоном допили водку. Ясно, что этого мало, надо искать деньги и бежать в магазин. Деньги можно занять и у Васи, но сначала надо выслушать его до конца, чтобы не обидеть.
И мы слушали.
- Было это года два назад – золотая осень, пора листопада, так сказать. И пили мы "Золотую осень". На балконе четвёртого этажа сидели. Я в то время в институте учился…
- Отчислили из института? Догадался я. Раньше Вася ничего о себе не рассказывал.
- Отчислили, он недовольно поморщился. - Ну вот – сидим, пьём. Захорошело. А на балконе в ограждении несколько железных прутьев были выломаны – ну, общага и есть общага. Буревестник – кликуха такая у него – допил бутылку и бросил вниз, да и сам вслед за бутылкой в пролом полетел. На газон упал. Вызвали "скорую", увезли его, пока то да сё – протрезвели вроде. Взяли ещё. Сидим вдвоём с Сеней на том же балконе, пьём. А Сеня удивляется, как, мол, угораздило Буревестника в такую дыру вылететь, тут и не пролезешь, да в пролом этот чёртов и сунулся. Только башмаки у меня перед глазами мелькнули. Я вниз-то глянул – как там Сеня – голова у меня закружилась, ну и…
Мы едва сдерживали смех.
- … вот, очнулся и не могу понять – живой я или уже на том свете. Лежу по рукам и ногам спелёнатый. Медсестричка по палате, как ангелок порхает… Вдруг дверь открывается, и вваливаются Буревестник с Сеней. Буревестник своим ходом прёт, а Сеня на костылях. Оказалось: Буревестник только пятку отшиб, Сеня ногу сломал, а у меня – сотрясение мозга, перелом ребра, руки и ноги… И до того мне плохо было!.. Поклялся – больше ни капли. Уже два года держусь. И вы меня, мужики, не уговаривайте. Как говорится: пить – здоровью вредить. А здоровье – всему голова…
СВОИМ ЧЕРЕДОМ
- Золотые слова! Твоими бы устами, Василий, мёд пить… А ещё лучше водку. – Батон тревожно взглянул на будильник и толкнул меня в бок. До закрытия магазина оставалось совсем мало времени.
Я, будто бы невзначай, обратился к Подхомутову:
- Вася, дай пять рублей до получки.
Вася не отозвался.
- Да отдам я, отдам! Когда я не отдавал-то?
- Тебе завтра на работу, - подал голос Вася.
- Что я тебе – ребёнок?
- Вася, это западло, - сурово сказал Батон.
Подхомутов вдруг легко согласился. Достал из кармана брюк пятёрку и подал мне.
- До получки.
- Змётано.
И дальше всё пошло своим чередом…
Тяжело было утром. Но Вася был неумолим. Поднял меня и Батона, отпаивал крепким чаем. Потом мы с Васей на работу пошли, а Батон, опять же через окно, вылез на улицу и тоже куда-то двинул.
Вечером под окном раздался свист. Выглянул я – Батон, рюкзак полный держит. Помог я ему влезть, а в рюкзаке позвякивает.
Оказалось, в другом магазине он провернул ту же операцию, но более удачно.
- Ну, ты, Батон, даёшь…
- Даём стране угля, мелкого, но много! Гулял весь этаж.
Кто-то предупредил, что идет комендант, а Батон уж и не шевелится, на койке моей лежит. Мы его с Васей только-только успели в шкаф запихнуть. Зашла Софья Павловна.
- Так, Петров, так… На какие шиши гуляем? – Я молчу. – В профком будет доложено. Голубчики. Хороши. – Тут Батон чего-то зашевелился в шкафу. Софья Павловна насторожилась, прислушалась, но всё стихло. – Сейчас всем сидеть по своим комнатам, будете болтаться тут пьяные – сразу вызову милицию. Всё! – Опять шорохи и кряхтение из шкафа. Она оглянулась, у двери, прислонившись к косяку, стоял Валера Воробьёв: убери косяк – упадёт. Из соседней комнаты неслось дружное: "Где ты, моя черноглазая, где?.." Софья Павловна ринулась туда.
Я довёл Валеру до его комнаты, вернулся и запер дверь. Открыл шкаф – Батон, потянув колени к подбородку, спокойно спал. Вытащили мы его с Васей, уложили на мою койку.
Я рухнул на пол и тут же уснул.
АЛЬФОНС
Меня лишили тринадцатой зарплаты, перенесли отпуск с июля на апрель. Батон куда-то пропал.
Появился недели через три. Чистый, бритый, сытый. Похохатывает.
- Остановился тут у вдовушки на зиму. И ей хорошо и мне. Домик у неё свой, так крышу подчинил, дрова поколол. Ну и она ко мне отзывчивая, - рассказывал он мне и Подхомутову.
- Значит, в альфонсы заделался, - сказал Вася.
- Чего? – не понял Батон.
- Ну, альфонсами таких называют.
- Альфонс… А что? Хорошо! Я теперь Нюрке так и скажу – чтоб Альфонсом меня звала. Красиво!
Засиживаться Батон не стал и скоро ушёл.
- Я теперь человек семейный… до весны!
СИРОТА
В тот день я пришёл с работы поздно. Захожу в комнату и вижу: сидят Батон и Вася Подхомутов. На столе бутылка и кой-какая закуска.
На мою кровать брошена "лётная" куртка и шарф, у дверей ботинки новые стоят – видимо, вдова позаботилась.
- … выстроили нас, и начальник – подполковник Жуков – век не забуду! – орёт: "Я вас научу свободу любить! Вы у меня узнаете, как кипежи поднимать!" И пошла работа – подгоняют лесовоз, а мы таскаем на себе лесины за сто метров и укладываем в штабель три метра высотой. Норму не выполнил – пайка вдвое урезается… Я ещё легко отделался – через месяц в больничку попал, а двое померли. – Батон сидел спиной к двери и не видел меня.
Вася подпёр кулаком голову, смотрел прямо на Батона и, кажется, готов был заплакать.
- Здорово, Батон! – подал я голос
- О-о! Са-а-ня! – Батон развёл руки и случайно сбил со стола бутылку, но успел подхватить её у самого пола и поставил на место.
Подхомутов поднял на меня глаза, хотел, видимо, что-то сказать, но только мыкнул, опустил голову на стол, затих.
Я увидел под столом ещё две, уже пустые, бутылки.
- Батон, ты почто Васю напоил? – в шутку спросил я.
- Васю?.. Да ты знаешь, что Вася вот такой мужик, - Батон поднял вверх большой палец. – Ты знаешь, что он сирота, детдомовский, как и я? – В голосе Батона слышалась обида.
Мне стало отчего-то стыдно.
На следующий день, в субботу, я собрался к матери в деревню. Батон попросился со мной. Поехали.
Мать встретила как обычно: баня, обед с поллитровочкой, чай.
Я гляжу на Батона – оттаял мужик, Морщины на лбу разгладились вроде, и желваки по скулам не катаются.
Сидел он у окна перед самоваром. Посматривал на стены, где висели большие, старинные, в рамках фотографии: бабушка, дед, мать с отцом – жених и невеста. За рамку зеркала заложены открытки – поздравления с Новым годом и октябрьскими. В углу икона и лампада перед ней – это уже без меня появилось. Раньше икона эта в горнице висела, и я ни разу не видел, чтобы мать на неё молилась.
В общем, всё в доме как обычно, знакомо мне с детства. Батон от меня отворачивается, в окно смотрит, увидел там что-то…
Погостили у матери, да через день обратно в город. Мне на работу надо было.
Шли по дороге к автобусной остановке, и Батон сказал:
- Счастливый ты, у тебя мать есть, живая. А я свою даже не помню.
И молчал до самого города.
Потом Батон куда-то пропал. Я уже думал, что он уехал из города. Но в конце марта он появился. Пришёл, как всегда, через окно.
- Ты откуда взялся, Батон? – радостно спросил я.
- Из-под снега вытаял. Всё, Саня, прощаться пришёл, уезжаю. Чувствую: ещё немного – прирасту здесь, корни пущу, а это не по мне. Я дорогу люблю, волю.
- Дождись Васю.
- Нет, пойду. Я ведь и билет купил. А чего? – деньги есть пока!
- Куда ж ты теперь?
- Страна большая.
- Провожу тебя.
- Не надо, Саня. Ну, давай пять! Ты хороший мужик. – Он протянул мне руку, и я крепко пожал её, хотел и обнять Батона, но он уже развернулся и шагнул за дверь.
- Привет Васе! – и пошёл по коридору к лестнице, ему уже не нужно было прятаться от вахтёрши.
Прошло много лет. Всё изменилось кругом. Изменилась моя жизнь, жизнь Васи Подхомутова. Наверное, изменилась как-то и жизнь Батона – вольного человека.