Когда к нему средь бела дня в центре города подошли двое в штатском, он сразу понял, кто это и почему из всей многоголосой и многоликой толпы выбрали именно его. Пошел с ними, не сопротивляясь. Со следствием сотрудничал. Но его все равно приговорили к расстрелу.
Текст: Юлия Семенова, фото: Сергей Мардань, архив Тамары Недовой
Через полвека на том самом месте, где летом 1957 года люди в штатском задержали Леонида Недова, шла бойкая торговля сувенирами, картинами, национальной одеждой, бижутерией, значками, антикварными вещицами – словом, всем, что привлекает иностранных туристов. Впрочем, местные тоже не обходят кишиневский «Арбат» стороной – здесь всегда можно найти что-нибудь интересное. Если не купить, то хоть посмотреть, погулять между рядами, поболтать с продавцами.
Так однажды коллекционер и знаток антиквариата, галерист Михай Чокану разговорился с парнем, который продавал необычную бронзовую статуэтку. Она изображала зэка в ушанке, телогрейке и валенках, с миской в руках. Называлась «Баланда». Юноша рассказал, что никогда не расстался бы с работой своего покойного деда, но оказался в стесненных обстоятельствах, а потому приходится выносить из дома на продажу все самое ценное. Едва Михай расплатился, парень как сквозь землю провалился. Больше Чокану его не видел.
Зато года через два-три к нему в галерею пришла женщина и принесла еще одну «Баланду». Такую же, как Михай купил несколько лет назад у безутешного «внука». Оказалось, что тогда, позарившись на цветные металлы, неизвестные ограбили мастерскую скульптора Недова. Пропало несколько его работ, в том числе одна из двух авторских реплик «Баланды». Оригинал же, рассказала вдова художника Тамара Иосифовна, хранился у лауреата Нобелевской премии, писателя Александра Солженицына до самой его смерти. Это был подарок заключенного тираспольской ИК-2 Леонида Недова автору «Одного дня Ивана Денисовича». А история такая.
БАЛЛАДА О СОВЕТСКОМ ПАСПОРТЕ
У Леонида руки, как говорится, были золотые с детства. Умел делать все, но особенно любил рисовать. Родной Тирасполь, маму, отца… Рисовал мальчишкой еще до войны. Рисовал солдатом на фронте, рисовал, демобилизовавшись в 1945-м. Мечтал поступить в художественное училище, но в 1946 году в Молдавии начался голод, и вместо учебы Леонид отправился на заработки вглубь страны. Вкалывал на стройках. На хлеб хватало – и слава богу.
А в 1947-м он все-таки поступил в Одесское художественное училище. И доучился бы там до выпускного курса, если бы не паспорт. Вернее, его отсутствие. В приемную комиссию Недов явился с временным документом, срок действия которого истек через несколько месяцев. О новом паспорте студент не позаботился, о прописке тоже, и, когда понял, как был не прав, было поздно. В общежитии оставаться было опасно: как-то раз туда уже приходил милиционер, справлялся о Леониде. «Ты что-то натворил?» – интересовались однокурсники. Еще бы! За нарушение паспортного режима строго наказывали, был убежден Недов. И на всякий случай перестал ходить в училище.
Леонид попытался решить проблему самостоятельно. Изготовил штамп, тиснул во временном паспорте, только сразу увидел – не то. Попробовал стереть чернильный оттиск и дотер страницу до дыр. Вообще без документа остался.
Тогда он пошел другим путем – начал изучать литературу по полиграфии, узнавать, как делается бумага, как изготовить клише. И сделал себе паспорт сам. На первый взгляд от настоящего не отличить. Но специалист сразу поймет – бумага-то не та!
ИСКАЛИ МАТЕРОГО ВОЛКА
И тут кто-то подал идею. Кто-то сказал, что были бы деньги, а паспорт можно купить. Но денег надо много. И Леонид придумал. Не зря же он сутками торчал в библиотеке, грызя гранит полиграфической науки! Не зря же руки у него золотые! Сто купюр по 50 рублей – это целое состояние в 1948 году! Только деньги нужно было превратить в настоящие.
Боязно было в первом магазине, где купил какую-то мелочь, получив с фальшивой купюры сдачу настоящими. Потом, поездив по окрестным городкам и селам, Леонид «легализовал» свой капитал и больше никогда к изготовлению фальшивых денег не возвращался. Учебу он забросил, отправился в родной Тирасполь, делал лепнину для оформления кинотеатров и жилых домов. Паспорта он, кстати, так и не купил. Получил его уже после смерти Сталина. И тогда снова поступил в художественное училище, только теперь в Кишиневе, благополучно его окончил, начал работать. Но, как писал с его слов публицист Михаил Хазин, «Недов как бы чувствовал, что за ним ведется наблюдение».
В те годы в регионе ходило много фальшивых купюр. Но те, что изготовил Недов, были высочайшего качества. Органы искали матерого преступника. Специалисты не верили, что такую аферу мог провернуть один человек.
…После ареста Недова следствие завершилось быстро. Изготовление фальшивых денег – расстрельная статья. Леонид месяц провел в одиночной камере, ожидая казни. И когда вдруг открылась дверь, не поверил тому, что услышал. Его помиловали. Заменили расстрел на 25 лет лишения свободы. И отправили по этапу в Архангельск. А через пару лет за хорошее поведение перевели ближе к дому, в тираспольскую ИТК-2, разрешили свидания с матерью.
ТАЙНИК ПОД ИЛЬИЧЕМ
Урки, жулики, матерые убийцы… Среди этой публики человеку без «криминальной жилки» надо было выживать. И хоть обрили Леонида наголо и взгляд его стал колючим и недоверчивым, как у зэка с опытом, хоть быстро усвоил он лагерный закон «не верь, не бойся, не проси» – он оставался нормальным человеком. Чтобы не сойти с ума, начал делать зарисовки с натуры. Так появились портреты сокамерников, рисунок «Вывоз мертвых из лагеря»… Что-то пропало во время обысков. А что-то сохранилось и было вынесено из лагеря одним из воспитателей, Каретниковым, с которым у Недова сложились, можно даже сказать, дружеские отношения. Оба воевали, участвовали в одной операции в Венгрии, только Леонид был в артиллерии, а будущий его надзиратель – в танковых частях. У них нашлись даже общие знакомые.
Художника Недова привлекли к оформительским работам и даже выделили отдельный сарайчик под «мастерскую», где ему никто не мешал работать. Здесь он вылепил два бюста Ленина (которые, кстати, потом укажет в резюме при вступлении в Союз художников). Один – для помещения, где проводила политинформации лагерная охрана. Другой, полый внутри, оставил в «мастерской». Начальство видело в этом результат воспитательной работы с контингентом. Недов – тайник. Под Лениным он хранил свои рисунки, отлитые из металла фигуры, металлические пластины с рисунками по эмали. Именно здесь хранилась первая «Баланда». Та самая, которая потом попала к Солженицыну.
«ОДИН ДЕНЬ» И ВСЯ ЖИЗНЬ
Однажды мать рассказала ему на свидании о книге, где честно описывается лагерная жизнь. Называлась она «Один день Ивана Денисовича», а написал ее тогда мало кому известный Александр Солженицын. «Пришли, – попросил Леонид. – Хочу почитать». Однако полученную в посылке «Роман-газету» с крамольным произведением начальник лагеря передавать заключенному Недову запретил. Но повесть к Леониду все равно попала.
Потом Солженицын напишет в «Архипелаге ГУЛАГ»: «В Тираспольской ИТК-2 заключенный скульптор Л. Недов в своей придурочной мастерской лепил фигуру заключенного, сперва из пластилина. Начальник режима капитан Солодянкин обнаружил: «Да ты заключенного делаешь? Кто дал тебе право? Это – контрреволюция!» Схватил фигурку за ноги, разодрал и на пол швырнул половинки: «Начитался каких-то Иванов Денисовичей!» (Но дальше не растоптал, и Недов половинки спрятал.) По жалобе Солодянкина Недов был вызван к начальнику лагеря Бакаеву, но за это время успел в КВЧ раздобыть несколько газет. «Мы тебя судить будем! Ты настраиваешь людей против советской власти!» – загремел Бакаев. (А понимают, чего стоит вид зэка!) «Разрешите сказать, гражданин начальник… Вот Никита Сергеевич говорит… Вот товарищ Ильичев…» – «Да он с нами как с равными разговаривает!» – ахнул Бакаев. – Лишь через полгода Недов отважился снова достать те половинки, склеил их, отлил в баббите и через вольного отправил фигуру за зону.
Начались по ИТК-2 поиски повести. Был общий генеральный шмон в жилой зоне. Не нашли. Как-то Недов решил им отомстить: с «Гранит не плавится» Тевекеляна устроился вечером, будто от комнаты загородясь (при стукачах ребят просил прикрыть), а чтоб в окно было видно. Быстро стукнули. Вбежали трое надзирателей (а четвертый извне через окно смотрел, кому он передаст). Овладели! Унесли в надзирательскую, спрятали в сейф. Надзиратель Чижик, руки в боки, с огромной связкой ключей: «Нашли книгу! Ну, теперь тебя посадят!» Но утром офицер посмотрел: «Эх, дураки!.. Верните».
Так читали зэки книгу, «одобренную партией и правительством»!..»
Леонид был потрясен прочитанным. Попросил мать узнать адрес автора и передать ему в подарок фигурку зэка – «Баланду». Уж как женщине удалось в отсутствие социальных сетей, «Гугла» и «Яндекса» найти нужный адрес – теперь не понять. Но нашла, отправила Солженицыну письмо и подарочек от сына. А вскоре пришел ответ.
«Уважаемый Леонид Иванович!
Я глубоко тронут Вашим подарком и от души благодарю за него. Это не пустые слова любезности. Мне шлют теперь многое ненужное или не затрагивающее, но Ваша скульптура сделана от сердца и доходит до сердца.
Я развернул посылку только час назад и поэтому могу сообщить Вам только свое первое (но, вероятно, верное) впечатление. Как фигура безымянного обобщенного зэка, она удалась отлично. В ней – и груз годов, и безысходность, и ожесточенность, и воля к жизни. Очень хорош опорный кусочек лагерной земли, совсем не дающий ему простора, но и сшибить его отсюда не сшибешь, стоит он прочно и даже продвигается. Валенки, ватные брюки, бушлат – все очень верно. И задние разрезы на валенках, и заплаты на бушлате. Уши шапки у нас были поуже, сзади она не так надежно закрывала от ветра, как на скульптуре. Не было карманов на бушлате. Или это такая у Вас заплата – на груди? Вызывает некоторое сомнение то, как он держит миску. Если бы там была драгоценная баланда – он бы ее так не держал. Значит, пуста? Но куда и зачем он ее тогда несет? Это получается не главный момент в его жизни.
Но Иван ли это Денисович Шухов? Боюсь, что все-таки нет. Вернее, всем бы он был Шухов, кроме лица. На лице же Вашего зэка – только суровость, огрубелость, ожесточенность. Все это верно, все это создает обобщенный образ зэка, но… не Шухова.
Однако сказанное нисколько не снижает моего мнения о ценности Вашей скульптуры. Я с удовольствием (слово не то… с сознанием подлинности и близости) поставлю ее в своей комнате, и она будет лишний раз напоминать о страдающих людях, о которых, впрочем, я никогда не забываю.
Еще раз спасибо. Я понимаю, что Вы рисковали, пожалуй, большим, чем изолятор. Посылаю Вам при этом своего «Ивана Денисовича».
Крепко жму руку! Желаю Вам освобождения по возможности раньше и здоровья! Остальное приложится. У Вас несомненный талант, я рад за Вас.
Солженицын
Рязань,
1-й Касимовский пер., 12, кв. 3
Будет желание – напишите о себе подробнее».
Недов не стал ему писать. О том, что Солженицын начал хлопотать о его освобождении, что обратился в Президиум Верховного Совета, заручившись поддержкой Твардовского, Чуковского и еще нескольких известных писателей, Леонид узнал только тогда, когда к нему нежданно-негаданно явился маститый московский адвокат Петр Рабинович. «Я от Александра Исаевича», – объяснил он.
Через несколько месяцев Леонид Недов был освобожден. Шел 1965 год.
…Летом 2018 года публицист и журналист Михаил Хазин встречался с Рабиновичем в Нью-Йорке, где тот теперь живет. «Когда Леня вышел на свободу, мы с ним навестили Александра Исаевича в Рязани, – вспомнил адвокат. – Радостная получилась встреча двух недавних зэков. А с Недовым мы легко нашли общий язык, дружески сблизились. Мы ведь ровесники, оба – 24-го года рождения».
Недов ушел из жизни в 2007 году.
СУДЬБА КОЛЛЕКЦИИ
По договоренности с Солженицыным рисунки Недова должны были иллюстрировать «Архипелаг ГУЛАГ». Леонид с головой окунулся в работу, когда вдруг узнал, что Солженицын выслан из СССР. В его «энциклопедию лагерной жизни» вошло только то, что Недов ему подарил – рисунок «Кум» и фотография скульптуры «Баланда». Остальные работы художника остались невостребованными.
Но «Недов очень дорожил ими, – писала в конце 90-х в одном из кишиневских журналов публицист Маргарита Буинчук. – Во-первых, потому что все работы носят очень личностный, «дневниковый» характер. В них лагерная жизнь какая она есть. С лукавинкой, но без вранья. Много позже он увидит своих героев вне зоны. Но это будут уже совсем другие люди, «застегнутые на все пуговицы», с другим взглядом, с другой речью».
Часть коллекции пропала, когда в 90-х воры обчистили мастерскую скульптора. Еще несколько рисунков ушлые «любители искусства» обманом выманили у художника и продали на аукционе в Париже. Недов не получил за них ни гроша. Только как-то раз увидел в каталоге свои работы. Все, что осталось, вдова художника подарила галеристу Михаю Чокану.
«Вскоре после того, как я купил у нее вторую реплику «Баланды» и еще одну работу на металлической пластине, она принесла две тяжеленные сумки – остаток коллекции. А у меня тогда не было денег, чтобы купить. «И не нужно, – говорит, – не покупайте. Это подарок. Вижу, вы понимаете», – рассказывает Михай. Недавно к нему приезжали люди из Бостона, хотели купить часть работ Недова. Продавать их Чокану отказался. «Во-первых, это подарок, – объяснил он. – Во-вторых, не хочу разорять коллекцию. Другое дело, если устроить выставку».
В конце 2018 года Михай Чокану при содействии Библиотеки цивилизаций имени Марка Блока организовал-таки выставку Недова в Кишиневе. Называлась она «Один день Леонида Ивановича» и была посвящена столетию Александра Солженицына. Основой экспозиции стали 33 работы художника, созданные еще в тираспольской колонии.
«Он с тазиков эмаль отбивал и писал шедевры, – утверждает Михай. – А для скульптур использовал металл от бочонков и канистр – из-под воды, бензина».
Были на выставке и письма Солженицына. Его переписка с Недовым прервалась после высылки из СССР.
«Я под сильнейшим впечатлением, – признался один из посетителей выставки. – Наверное, это одна из самых выразительных коллекций, которую я когда-либо видел».
При жизни Недов удостоился персональной выставки лишь однажды – перед тем, как в конце жизни его приняли в Союз художников Молдавии. К тому времени он создал десятки крупных скульптурных композиций и бесчисленное количество мелких, в том числе по заказу правительства. Знатоки и ценители всегда понимали его уникальность как художника, видели самобытность его таланта. В официальных структурах разглядели все это поздно. Недова, как говорится, не продвигали, знаменит он не был. Но время все расставляет по местам.