Ему сорок. Гаврила. Имя редкое, да и человек он не совсем такой, как все. Он идет на выборы.
Первый раз он ходил на выборы в 32 года. До этого он не избегал, нет. Просто он – бомж. С самого детства жил на улице и где придется. А тут выяснил, что…
Граждане РФ, не имеющие постоянного места жительства (ПМЖ), смогут проголосовать в ходе предстоящих выборов в Государственную думу на избирательных участках, которые будут образованы в местах их компактного нахождения или в так называемых ночлежках.
Где прочитал, не помнил, но сам факт… Вот так новость. Его это обрадовало. Если так, то значит он не простой человек без определенного места жительства, он теперь полноценный член общества, и он имеет право, как и все… Прошло восемь лет, как он впервые сделал выбор, потом еще раз. И еще. Теперь третий раз – выбор президента. Серьезно. И он решил…
Среди иерархии людей с улицы обязательно есть то, что их всех объединяет. Они просыпаются утром от холода, так как спят не в лучших условиях. Пытаются согреться. Потом думают о завтраке. Это может быть гречка с хлебом около монастыря, в армии спасения или что-то не самое свежее на задворках кафе и ресторанов. И после подкрепления своих жизненных сил, начинается охота. Увы, нет честных, разве что безногий человек, поющий на все лады «я не могу ходить». Он не может ходить, но если он и не сможет петь, то его за это…
Гаврила встречает своего приятеля, который был когда-то важным человеком, но если бы не его слабость к длинным ножкам на платформе, он бы сейчас не мыкался по свалкам и не искал алюминиевые банки.
– Здорово, Мистер Нос, – говорит ему Гаврила и замечает, что у того новая отметина – синяк под глазом, который как не скрывая освещает все лицо.
В этом мире, они старались оградить себя от тех имен, что были у них при жизни под крышей с теплыми тапочками. Они стали другими и то имя, данное при рождении, должно было либо дорости из Саши в Савву, либо полностью поменяться, став Лордом Байроном.
– Здорово, Гаврила, – ответил тот и почесал колено.
Вы скажите, почему же Гаврила не поменял свое имя? Ведь он тоже без угла и порой без куска хлеба тянет целый день. У него и режим в корне не отличается от его соплеменников, разве что эта навязчивая идея…но об этом чуть позже.
Начну с того, что Гаврила занимал ответственный пост в магазине – работал охранником. Однажды ночью его подставили, приехал начальник, подпоил его по случаю праздника (годовщины со дня рождения Альберта Эйнштейна и его теории относительности), да так, что наш Гаврила очнулся только утром в КПЗ, когда его трясли три мордатых в форме и все требовали «будешь говорить?». Он не понимающе смотрел на них, будучи еще пьяным, и только после того, как он получил «аргументом номер 2» по почкам, то сразу понял – что-то случилось. Магазин обчистили, его обвинили и даже нашли дома куртку и что-то из продуктов. Ему грозило пять лет, и начальник заключил с ним договор, что или возмещение убытков или… И Гаврила понимая, что таких денег у него нет, готов был бежать в город, которого нет на карте, чтобы того не нашли.
Но было в его характере что-то аристократическое, и убегать было для него постыдно. Он не крал, и еще верил, что сможет доказать это. И был суд и конечно его обвинили – дали пять лет. Вот тут Гаврила запричитал – «Нужна помощь!».
Если ранее можно было откупиться – порвать все что можно, но найти нужную сумму, то сейчас это было не по силам. Цена выросла, так как дело было в суде, а там свои расценки. И Гаврила так напугался – что готов был пойти на все, только бы не попасть за колючую проволоку. Ведь он своими аристократическими взглядами (не корнями, сам он вырос в детдоме) понимал, что там он долго не продержится.
Даже будучи в лазарете, он сбегал, чтобы поговорить с тетей Раей на кухне не только потому, что она давала ему дополнительную порцию. Для него потерять свободу – все равно, что потерять жизнь. Ведь каждый день он проводил с таким расчетом, что обязательно должен сделать что-то такое, за что ему будут благодарны. Когда он работал в магазине, то познакомился со всеми постоянными покупателями, помогал складывать продукты в пакет и донести до выхода, а то и до машины. Если он видел, что на его территории находится грустный, плачущий человек, то его задача была успокоить. Нехорошо, когда в его пространстве есть недовольный. Как мог помогал – говорил, напутствовал, вверял. Но каким бы он хорошим человеком не был, Гаврила все же расстался со своей однокомнатной квартиркой в Тушино.
Уговор был таков – отдаешь квартиру, остаешься на свободе. Дали ему всего одну ночь на размышление. И он принял единственно верное решение. Оказался без крова.
Без друзей, которые узнав про такое обстоятельство, завертели носом – никто не хотел звать в гости бомжа. Долго он привыкал к этому званию. Познакомился с контингентом на улице. Сперва был на площади Трех вокзалов, чтобы понять…Понаблюдал. Воруют, обманывают, мухлюют…все это не очень подходило нашему брату Гавриле. Слишком он был честен и даже сейчас, когда вроде бы – ну, куда деться? Есть-то хочешь. Но нет, даже на второй день без домашнего супчика и каши, он понял, что не пойдет воровать, и не станет частью этого большого механизма. Он будет жить так, как никто не живет. Будет общаться с людьми, устроится на работу. Будет ходить и не важно, что у него нет дома, будет искать возможность привести себя в порядок, а там…
Сперва, было непросто, но потом он устроился блинопеком, чтобы быть поближе к пище, жил в комнате на восьмерых, но так как в нем была эта принцип независимости, он не смог там пробыть и недели. Но на работе закрепился, только возвращался после нее в свой подъезд, и с наступлением теплых дней, стал ночевать в своем родном дворике.
Пусть он не ужинал на родной кухне, не сидел рядом с ним Барсик и не ждал, когда с барского плеча ему достанется кусочек рыбки или колбаски. Кот куда-то пропал. Он словно почувствовал, что произошло что-то непоправимое, и ушел к более благополучным соседям. Но сидя на гнутой лесенке, как когда-то в детстве, Гаврила смотрел на желтое пятно с геранью и представлял, что он не здесь, а там, и силуэт мелькнувший в одночасье – это он в окне. От этой мысли ему становилось хорошо и немного спокойно.
Да, он был бомж, но у него была работа, друзья, он был в хороших отношениях с теми, кто находился в его окружении, и если раньше его пространство занимали только ограниченные места – магазин, квартира, то сейчас благодаря этой свободе, он стал чувствовать себя не ограниченным квадратными метрами, и площадь его обозрения возросла до невероятных масштабов (в километрах).
Разговор продолжился.
– Я на рынок, – говорил человек по прозвищу Нос. – Там ярмарка. Так они такие куски собакам выбрасывают. Вырви глаз просто. Потом на реку.
У Гаврилы был свободный день. Вчера он продал блинов выше нормы, его похвалили, и хотели было поставить и сегодня, но он сразу сказал, что не может. Начальник обещал двойную оплату и премию, но разве это могло убедить человека, который собирается пойти на выборы.
– Пойдем со мной, – предложил Нос, – мне как раз нужен второй.
Гаврила понимал, что второй – это тот, кто будет отвлекать продавца, пока первый забирает хорошие куски мяса или колбасы. На это он, конечно, пойти не мог. Если у Носа – маленького человека с заплешиной и седой бородой был свой интерес к Гавриле, то у последнего тоже было что предложить…
Настал момент сказать об этом. Помните? Та навязчивая идея. Она пришла ему только сегодня, точнее ночью, когда он сидел в своем дворе и наблюдал, как дворник Азиз метет двор, насвистывая что-то восточное. Дворник мел аккуратно, словно за ним наблюдали. И смотря как человек с метлой, ловко распоряжается мусором, ему пришла мысль. Гаврила понял, что не хочет, чтобы люди отличались друг от друга. Понятно, что это неизбежно – всегда будут разные люди, по одежде, по взглядам, по нормам поведения. Но должно быть что-то, что их объединяет.
– У меня к тебе встречное предложение? – начал Гаврила.
– Какое? – сощурился Нос. – На железке вагоны наши с запада разгружают, в Котельниках спят еще, в Царицыно можно неплохие подсолнухи с голову, но по мне лучше мясо.
– На выборы пойдешь? – спросил тот.
– Чего? – ахнул Нос, зажмурил глаза, но даже так его синяк выступал и казался теперь еще мрачнее.
– На выборы, – повторил Гаврила.
Это вопрос был все равно, что дать голодному человеку живую корову, первое мгновение он не будет знать, что с ней делать, то ли доить, то ли пустить на котлеты. Так и здесь бомж со стажем без малого двадцать лет, ворующий направо налево, знающий всю воровскую, уличную грамоту, мысленно ненавидящий правительство за такие условия жизни, слышит от своего «брата» такое…
– Ты здоров? – спросил он, трогая Гаврилин лоб.
– Да здоров я, – бодро сказал тот.
– Тогда чего ты предлагаешь такое? – начал тот, посмеиваясь как-то нервно вздрагивая при этом, – что-то, как это, ха, нереальное.
– Почему нереальное? – улыбнулся Гаврила, разводя руки. – Ты жить нормально хочешь?
– Нормально? – Нос еще больше засмеялся и хлопнул Гавриле по плечу. Да, рука у того была крепкая, плечо ощутило и вздрогнуло. – Это как?
– Ну…, – Гаврила был готов. Он знал, что скажет. Перед этим он повторил это дважды про себя и один раз вслух. Поэтому он поднял пятерню и начал загибать пальцы:
Условия, питание, обязательно работа и главное, чтобы нас уважали. А это прозвище – бомж? Разве оно не обидно? Услышав его, сразу хочется выть от негодования. Мы люди. И не надо меня кликать «Эй ты!» или «как-нибудь по-другому». Пусть дают возможность приводить себя в порядок. У нас нет личного парикмахера. Спрашивается почему? Дайте работу, организуйте места для наших собраний. Пусть возникнет театр, кино и ночной клуб. Если не хотят принимать в свои объятия, пусть сделают так, чтобы мы не были изгоями.
Говоря «мы», Гаврила, прежде всего, думал о тех, кто спит в мороз на остановках, на Новинском бульваре у витрины с обманчивым светом тепла.
– Нет, – серьезно сказал Нос.
– Но почему?
– Я привык, – пожал плечами родовитый бомж. – Да и твоя программа…ну, допустим, что она воплотится, но разве я узнаю об этом…Детей у меня нет. Закон улицы такой – каждый за себя. Так что твоя реформа – гнилая и вряд ли что-то поменяет.
Гаврила понял, что у него ничего не выйдет. Он шел дальше. Подошел к гурьбе на Театральной. Там сидели самые пропитые бомжи. Их даже не гоняли. Они были частью туросмотра. Они заняли пару скамеек – грязные, с костылями и без. Гаврила направился к ним. Его принял радушно. Каждый, кто подходил, был принят, при одном условии – оно должно быть горячительное либо съестное. Гаврила об этом подумал и вручил каждому по хотдогу. Тогда его стали слушать. Он говорил о том, что скоро наступит другое время, что все может измениться и для этого нужно немного попотеть – постараться объединить народ. По его подсчетам только в Москве около двухсот тысяч…цифра внушительная, ее даже произносить боязно для тех, кто живет в квартире с диваном и санузлом. И цифра растет и уменьшается (появляются новые обладатели ключей от всего мира, и умирает немало от холода-голода и, наконец, глупости).
– Нальешь, пойду! – воскликнул одноногий. Его поддержал бородатый мужик в рыжей шапке с тремя кривыми зубами, торчащими, даже когда он сводил челюсть. Он крикнул:
– Да здравствует, революция! Мы будем их мочить, как в семнадцатом году, и они узнают, что значит…но без бутылки, конечно, идти не резон. Нужен хороший аперитивчик. Ящик на нашу компанию. Можно два. Тут все зависит от времени проведения, и сколько будем сидеть в засаде.
Гаврила попытался объяснить, что им нужно всего ничего – сходить проголосовать, что не нужно устраивать митингов, демаршей, что сейчас нужно действовать мирно, и, главное, сделать это сообща.
– А там нальют? – спросил одноногий.
– Если не нальют, то мы не двинемся с места, – сказал рыжий. – Вот еще. Мы – артисты и выступаем не бесплатно.
Никто ему не верил. И на Киевском, и на Арбате, и…ходил он довольно долго. Пошел дождь. Он не был холодным и крупным. Мелкий моросящий дождик, который для спящего на скамейке в парке – мягкое поглаживание, нежели крупный ливень. Достаточно одного года, чтобы узнать все плюсы и минусы жизни на улице.
Гаврила не отчаялся, он пришел к месту компактного нахождения – крыльцу дома, бывшая столовая при часовом заводе. Шел не спеша. Ему было грустно. Во что он верил, постепенно растворялось. Вся его реформа, идея реконструкции…но что это? Он все же пришли? Нет, это другие, но как их много этих других.
Он понял, что не один. Таких, как он…не десятки, не сотни, а тысячи.
Ему стало хорошо, что все его сомнения рухнули. Да, всегда будут те, кому будет наплевать на все и всех. Но останутся такие, которые захотят что-то изменить. И тут дело не в том, есть ли у того три комнаты и дача или нет и того и другого – важно то, что ты не равнодушный человек. Гаврила был неравнодушен. Наверное, поэтому у него часто болело в боку, как только он спал в ночлежке.
Пишите свои вопросы в комментариях или на почту: roma-tea79@mail.ru
До встречи!