Современные сказки
Владимир Мельников-Гесс эмигрировал из Уфы в Германию 10 лет назад. Живет сейчас в городе Кассель.
Его стихи печатались в журналах «Смена», «Феникс», «Аманат», «Крещатик», «Бельские просторы», в поэтических сборниках «Посещение Амура», «Мой голос моему народу», в антологиях «Четвертое измерение», «Январский дождь», в альманахах «Сборник стихов», «Поэт года 2011», «Поэт года 2013» (Москва). Автор книг стихов «В прохладном царстве»-, 2003 г., «Мельница времени», 2008 г. (Санкт-Петербург).
А теперь Владимир решил попробовать себя в прозе. В своих сказках, написанных в стиле фэнтези, автор видит покинутую родину как бы со стороны.
Одного сумасшедшего направили на лечебные процедуры. И, как заведено, вместе с санитаром. Вышли они из корпуса, а на улице Весна! Тепло! Солнце в лужах сверкает! Ручьи в цветных бензиновых пленках и всяком мусоре, как пассажиры на вокзале, со своими узлами и чемоданами суетятся, хламом и щепками толкаются. Зовут, одним словом, в путь-дорогу дальнюю. А тут еще и санитар отлучился. «Ты, постой, — говорит, — я сейчас! Мигом обернусь!» И исчез. Может, покурить пошел, а может, опохмелиться. Наш больной проводил бегущий куда-то ручей взглядом и решил составить ему компанию. Поплыла его душа бумажным корабликом на блеск воды, как на свет маяка манящего! И на выходе из больницы его никто не задержал. Время было перестроечное, совсем непонятное — то ли полный бардак, то ли свобода такая!
А ручеек знай себе бежит путеводной нитью Ариадниной. Больного до трамвайной остановки мигом доставил. А тут «Звонь! Звонь!» и трамвай подтягивается. И двери гостеприимно распахивает. Больной кобениться не привык, вошел, раз приглашают. Сел на сиденье кожаное, мягкое. В окошке вид вообще замечательный. Красота, одним словом, полная! И поехал больной по городу, как на экскурсию ознакомительную! Знай себе круги наматывает. Никто у него билета не требует, времена-то перестроечные! Сами помните, как без билета, «зайцами»!
Вдруг трамвай резко дернулся! Народ вяло так, но матюгается: «Не картошку везете, ироды!» А сумасшедший совсем без опыта! О билетную кассу как трахнется! Только звон пошел в голове его! Трет больной шишку набитую и кассу легонько щупает. А она из нержавейки вся, нежно никелем поблескивает! Вся такая стройная... Рожу его отражает смешно, с искажениями разными! Словно немного заигрывает. Повод дает познакомиться! А народ со всего вагона к ней жадно тянется! С личными сбережениями расстается без жалости! «Трыньк», — три копейки, не меньше, падает! «Брыньк», — билет в одни руки! Пожалуйста! Касса как бы говорит пассажиру платящему: «Поезжай, дорогой, раз приспичило!» Ах, как касса сумасшедшему нравится! Он хоть и больной на голову, но к деньгам имел уважение. «Сколько ж меди в тебе, с серебром?! Не меряно!» — так и эдак больной к ней ластится. И ручонкою шаловливою за бока ее стройные лапает. Но она была явно холодная к притязаниям его назойливым. «А щель, щель какая шикарная!
Песчинка жила прямо на автомобильной трассе. Грузовые машины вечно проносились мимо на полной скорости. И всякий раз она распахивала крылья восходящих потоков и отважным Икаром поднималась в воздух. Набрав нужную высоту, песчинка стучалась в кабины, барабанила в лобовые стекла грузовиков. Она и ее многочисленные подружки, с шумом и прибаутками, набивались в попутчицы к чумазым водителям. Просили, чтобы те их непременно подвезли. Но опытные шоферы закрывали свои кабины поплотнее и не пускали всякую придорожную пыль внутрь.
Но песчинкам и так было хорошо! Они усталой птичьей стайкой садились на обочину и со смехом пересказывали друг другу услышанные от шоферов свежие анекдоты и соленые байки. А потом дружно распевали веселые дальнобойщицкие песни. И так до следующего каравана машин.
И в этот раз песчинка поднялась на крыло и уже примерялась ударить в стекло и привычно крикнуть: «Эй, водила! Пусти-ка
Да в нее и рублишко закатится, словно мячик в ворота футбольные! Да что рубль, тут и сотня единой бумажкою влезет, даже ничуть не поморщится!» — разгоралась симпатия пламенем, как костер в голове его. Только искры из глаз во все стороны! На каком-то круге несчитанном, он влюбился в нее окончательно. И красавица, и зажиточная, и работу имеет важную! Лучше сыщешь ли где в окрестности?! Говорить он стал ей признания! Громко прелести восхвалять ее! А пассажирам что — времена перестроечные. Может, думают, так начальством задумано! Приучают работать по-новому! И наглядно всем демонстрируют, как любить свой станок фрезерный или пресс гидравлический обихаживать!
Без помех покружил больной до ночи. Лишь в депо нашли его злые уборщицы и на улицу швабрами выгнали. Кемарнул он в подъезде, что рядышком. И, чуть свет, снова милой любуется. Говорит ей слова восхищения!
То ли снова вагон сильно дернулся, то ли что-то иное заклинило. Но больной закипел вдруг от ревности, как кастрюля на газе забытая. «Что ж тебя мужики нагло лапают?! А ты радуешься, вся довольная?! И катаешь толпу за денежки! Может, ты проститутка валютная?!» — пар пускал он со свистом и руганью. Возводил не по делу напраслину! Где ж сыскать-то в трамвае с валютою?!
погреться! Не пожалеешь!», — как неведомая сила подхватила ее и стала поднимать все выше и выше.
«Ой, ой, боюсь! Боюсь! — искренне испугалась песчинка и от страха потеряла сознание, успев только прошептать, — Воды.» Она не видела, как внезапно налетевшая пыльная буря поволокла ее и многих ее подружек в сторону моря.
Песчинка пришла в себя от соприкосновения с водой. Воды было ужасно много. Она булькнула и, как заведено у приличных камней, сразу пошла ко дну. Вокруг стояла ночная темень. Лишь далеко, далеко в вышине горели размытые водой звезды. Видимо, ее долго носила нелегкая. «Какая незнакомая среда! Вязкая и малоразговорчивая. Я здесь, как пьяный гармонист в читальном зале библиотеки!» — с испугом и любопытством осматривалась она на новом месте. Становилось совсем прохладно. «На улице тут не перекантуешься, не тот климат. Жилье надо какое-нибудь подыскать! Хотя бы до утра!» — и, поеживаясь, песчинка отправилась искать место ночлега.
Первый попавшийся дом поразил ее какой-то ладностью и красотой. «Уж, не олигарх ли какой проживает?! Ничего! Потре
И решил укрепить кассе нравственность! Стал поэму писать злободневную. Убедить ее силой поэзии отказаться от денег суетных, чтоб в покое мужчины оставили! Написал он все очень жизненно. И концовка вышла ударная, призывала всем кассам дать вольную! Тает ночь, зарей стекая, в реку будущего дня.
У билетных касс трамваев безбилетных толчея!
Но его, прям из сердца творение, впечатлило ее не особенно. Она так же болтала угодливо: «Треньк! Да, бреньк! Треньк! Да бреньк!» — с пассажирами.
Возмутился больной наш нешуточно: «Власть тогда применю, свою жесткую!!!» Встал у кассы горою грозною. Объявил, что билеты навеки закончились! Мол, катайтесь теперь за бесплатно все! «Коммунизьма!!!» — трудящимся нравится. Касса тоже затихла испуганно, не перечила громко влюбленному. И затрясся трамвай по колдобинам, словно в светлое царство грядущее! Непорядок все ж обнаружили. На стоянке водитель прислушался, как мужик не платить агитирует за проезд на общественном транспорте! И связался срочно с милицией!
И наряд прилетел, не заставил ждать. Хоть с трудом, но скрутили голубчика. Наш боль-
вожим!» — решила песчинка и с наглостью, перенятой у водительской братии, принялась громыхать и буцать в дверь.
«Кого там еще несет. Сейчас как пальну из бердана!» — услышала она чей-то заспанный голос, который, однако, показался ей нежной мелодией. «Нет, такого куркуля просто так, на голый понт, не возьмешь. Тут нужно с затеей подходить, с творческой выдумкой, — моментально сообразила песчинка. — Открывай быстрее! Не видишь, к тебе звезда с неба упала! Не ты ли плакал все ночи напролет, слезно молил меня! Небесную! О посещении! И тут тебе счастье огромное привалило, а ты дверь на все запоры, да засовы!»
«Я по ночам крепко сплю всегда! И не звал никого! — но дверь осторожно скрипнула, видимо, любопытство пересилило. — Да и не горишь ты ни черта!» «Кто же знал, что ты в воде сидишь. Я только пшикнула в жидкости и в момент погасла. Когда вот теперь опять разгорюсь? А все из-за тебя, да из-за доброты моей бесконечно глупой. А-а-а! — песчинка притворно всхлипнула, — Открывай давай свою хоромину!»
Но голос продолжал артачиться: «Да сплю я ночью, как и все моллюски. А это
ной защищался отчаянно! И кричал кассе искренне, чтоб простила его и надеялась! Погубил, мол, все глупой ревностью! Но вернется он, не задержится! Но менты даже дело не стряпали, получили уже извещение. Угостили пинком на дороженьку, чтоб лечился он лучше прежнего, соблюдал дисциплину больничную! И обратно с конвоем отправили.
Годы минули незаметно так. Лет десять-то с хвостиком кануло. И больной ел микстуры старательно, процедуры совсем не прогуливал. На успех медицины надеялся. Но случились в стране изменения. Перебои пошли с пропитанием. И врачи, посчитав всех здоровыми, отпустили гуртом на все стороны! Он пошел по маршруту прежнему. На скамеечку сел деревянную, ждет с любовью своей свидания.
И трамвай спешит, как прикормленный. Громко и весело тренькает! Дверь знакомая распахнулась лишь, он метнулся в вагон сизым голубем. Распахнул словно крылья объятия! Только кассы в вагоне не было! Продавала билеты в нем девушка! Она, с очень милой улыбкою, и выздоровевшего обилетила. Ему денег немного-то выдали! Заплатил, как кутнул, не пожадничал! Осторожно он стал все выведывать: «Где же касса моя нержавеющая? Где она, моя милая, прячется?! Мою ревность, как зуб, с корнем вырвали! Без опаски летит пусть голубушка! И прямехонько на грудь мою!»
А девица в ответ улыбается. Не иначе мужик прет знакомиться! И с намерениями, и с серьезными! «Да, я вместо нее, теперича!!! Не похожа разве ни капельки?!» Выздоровевший так и сел на место освободившееся. «Чудеса да и только! — думает. — Может, как из крутого яйца вылупляется скудный завтрак утренний, так может и из кассы произошла эта девушка!» Присмотрелся уже внимательней: «А похожа, похожа, негодница!» Стал он к ней с разговорами клеиться. У кино сговорился встретиться. Та и на ночь его оставила. Ночь — сомнений все крохи развеяла. Все сыскал, все нашел, любознательный. Быстро свадьбу сыграли ладную. Вскоре выучился он на водителя, по маршруту стал ездить с супружницей. И казалось бы, вот оно, счастье!
Но средь ночи трендякнет будильничек. Как трамвайная дуга в погоду дождливую, искру выкинет память дырявая и осветит забытое прошлое. Сразу вспомнит бочок ее ласковый, нержавеющий! Ясно-никелевый! И вздохнет грустно-грустно так! Ведь недаром твердит пословица: «Не ржавеет любовь первая!»
моя персональная раковина! Для меня только!» «Ну, открывай раковину, накрывай на стол! Ничего, потеснишься! Сверкающая звезда, в какие-то веки на мольбы отозвалась! Что мне теперь, средь ночи рыскать, выискивать, кто тут меня звал?! Так, что ли? Ты что, совсем. Пускай переночевать, а утром решим, что дальше делать!»
После затяжной паузы створки все же распахнулись, и песчинка сразу юркнула в помещение. Жилье внутри оказалось много шикарней, чем снаружи. Весь интерьер был облицован переливающимся перламутром. Он щедро сверкал всеми цветами радуги и, как огромные зеркала, многократно увеличивал и без того немаленькие размеры. «Просто сказочный замок какой-то! Да нет! Целый дворец!» — восхитилась про себя песчинка. И ей очень захотелось хоть на немного в нем задержаться.
И она задержалась. Утром она наплела мягкотелому доверчивому моллюску, что звезды вообще дневного света не выносят и от солнечных лучей гибнут. А ночью, внимательно посмотрев на небо, уверенно объяснила, что знаки зодиака лежат совсем неправильно и сегодня ей не вознестись к себе. Надо немного подождать.
И они стали жить вместе. Песчинка наперебой рассказывала моллюску смешные водительские анекдоты и даже обучала его придорожному репертуару. Вскоре они уже тянули дуэтом: «Крепче за баранку держись, шофер!» или « Третьи сутки без сна... Шофер дальнобоййййййщик!» Когда расчувствовавшийся моллюск пытался приобнять песчинку, то с криком отскакивал прочь. Очень уж она была колючая! «Смотри! Мы звезды все такие, очень травмоопасные!» — пугала она мягкотелого. Но в его сердце уже родилась любовь! И он не оставлял своих попыток приласкать даму своего сердца. Спустя некоторое время моллюск заметил, что она уже не такая колючая. Колкость и шероховатость ее постепенно исчезали. Кожа песчинки становилась абсолютно нежной, гладкой и сверкающей. «Доброта и ласка способны сгладить любые острые углы и противоречия!» — искренне радовался моллюск. И песчинка, когда разглядывала себя в перламутровые зеркала, тоже удивлялась: «Ну и харю я себе отъела! Какая гладкая морда! Прямо, настоящая сверкающая звезда! Вот что значит жить в тесных объятиях любви и в хороших жилищных условиях!»
Но однажды песчинка впала в меланхолию, заскучала в их тихом уединении. Видимо, сказывалось воспитание, полученное на трассе. Ей захотелось веселого общества. Она принялась подбивать моллюска давать званые приемы днем, собирать в доме гостей. Податливый моллюск, как всегда, уступил ее настойчивым просьбам и распахнул створки раковины при свете солнца. И сразу же ахнул! И крепко, крепко зажмурил глаза от нестерпимой боли. Такого он никак не ожидал! До чего же прекрасна и ослепительна была его Звезда! И с зажмуренными глазами он позволил себе немного помечтать: как они широко распахнут свои перламутровые двери для галантной публики и начнут давать великолепные балы. Как у них соберутся сливки их высшего общества. Всевозможные короли и прочие дамы, разномастные тузы и худые принцессы. И все будут безостановочно смеяться и весело танцевать и, конечно же, петь бесшабашные песни «Черный бу-мер, черный бумер...» И все, все без исключения, будут наслаждаться ее сиянием и завидовать ему, простому моллюску!
К действительности его вернул непонятный возглас: «Ой!» Моллюск сразу открыл глаза и тоже вскрикнул, но от ужаса и отчаяния!
Его звезда сверкающей ракетой, чудным маленьким солнышком возносилась, возвращалась к своему синему небу. Это ловец жемчуга увидел прекрасную жемчужину и ухватил ее сачком из открытой раковины. Но глупый моллюск не понял истинной причины ее исчезновения. Он молил только о том, чтобы жестокие лучи не погубили его Звезду. Ведь она возносилась на небо в неурочное для звезд время!
И теперь, каждую ночь он распахивал створки своей раковины. Находил на небе самую яркую звезду и до зари разговаривал с ней и пел ее песни. И под утро ему уже казалось, что они, как и прежде, поют слаженным дуэтом «“Яву”, “Яву” взял я на халяву!» и плакал, заливаясь счастливыми слезами.
В дверь настойчиво буцали кулаками. Одинокий пенсионер Федор Пантелеймонович с трудом вылез из кресла и пошаркал в прихожую. «Да, иду, милки! Иду!» — шумел он по дороге. Когда ветеран откинул засов, перед его взором предстали такие откормленные морды, что вопрос «А погашены ли у вас последние судимости?!» отпадал автоматически. Самый мордатый представился работником органов опеки и важно помахал красной «корочкой». Но старик и так светился открытой улыбкой, как дорожный светофор «зеленым светом», и распахивал настежь дверь перед визитерами:«Входите! Милки! Входите! Я как раз пенсию вчера получил! Чаек с конфетками погоняем! Я вам про войну расскажу! Я много разных историй знаю! Награды мои боевые посмотрите?! Ох! Они и редкие!»
Три незнакомца прошли в комнату, не раздеваясь и не вытирая ног.
«Некогда нам дед с тобой чаи распивать! Служба у нас такая! Ты вот скажи лучше, трудно тебе, наверное, одному живется?! На окраине города, в своем доме! И воду натаскать некому и дров наколоть! Я уж не говорю обед сготовить или прибраться, полы, наконец, помыть!» — как-то заученно промычал первый.
«Внучки мои славные! Какой же я одинокий?! Ко мне пионеры частят, заглядывают добрые работники «Собеса» и медицинские сестрички разные! «Бады» очень целебные задаром оставляют!!! Вчера вот с выигрышем в лотерею поздравить приходили. Поздравляли долго-долго! Смотрите чего подарили!» — и Федор Пантелеймонович с удовольствием трясет огромного плюшевого слона за его мягкий хобот: «И мне только в радость по дому повозиться! Где подмету сам, где досочку приколочу, время как-то надо коротать! И готовлю я вкусно! Садитесь за стол, родные мои! Сейчас борща налью тарелку! Со сметанкой деревенской! Я и в огородике вожусь, чтоб зелень к столу.. Печку сам затапливаю! Чтоб кости стариковские погреть! И сегодня, поверьте мне, топить придется».
«Кончай болтать, старый хрыч! Тебе выделено место в благоустроенном доме! Со всеми удобствами! Как сыр в масле кататься будешь! Да за старушками ухлестывать! Давай подписывай бумаги и поедем. К ужину, глядишь, успеешь!» — сурово пресек разговоры второй и бросил на стол папку с бумагами: «Паспорт доставай! Садись и подписывай! Некогда нам с тобой возиться!»
«Сейчас, сейчас. Вы и на машине.» — испуганно проронил дедушка и дрожащей рукой достал очки из футляра.
Но третий не дал старику их надеть. Он выхватил очки и бросил на пол. Потом ударил по ним каблуком. Очки грустно вздохнули мелкими осколками. «Давай подписывай! Где — я покажу!» — заорал он и, для большей сговорчивости старика, ударил того в грудь!
«Мы же за вас воевали! — заплакал ветеран. — Мы же в атаки ходили! С шашками наголо! На гнедых конях! За Родину! За товарища Сталина!» — потом почему-то посмотрел на стоящую на столе музыкальную шкатулку, потер грудь и сказал совершенно другим голосом: «Нет, правда, больно!» И шкатулка как бы откликнулась на его мольбу и заиграла странную мелодию.
«Ну, где ты так задержался! Я без тебя так скучала!» — и обворожительная девушка потянулась к нему своим обнаженным организмом. «А я как соскучился! Как по своей милой киске тосковал, и представить не можешь.» — и Хьюго навалился на нее с жаром застоявшегося без дела самца. Потом, с радостными визгами, подоспела другая, и они веселились втроем. Купались в теплом море. Пили вино. Потом отправились путешествовать на белоснежной яхте. Спустя несколько дней компания наткнулась на совершенно необитаемый остров. Хьюго бросил якорь. Они сошли на песчаный берег, разложили костерок. «Что, девчонки! Здесь, наверное, и домик свой поставим!» — обрадовал их Хьюго, глядя на морской штиль и далекое закатное солнце. Девчонки ответить не успели. Зазвучала прежняя мелодия.
«Домик надо строить!» — Федор Пантелеймонович очнулся. Он по-прежнему сидел на стуле и сильно озяб. Пенсионер потянулся, проделал несколько гимнастических упражнений. Собрал разбросанную по комнате одежду. Деловито осмотрел карманы. Найденные деньги добавил к своим пенсионным сбережениям. Ключи от машины сунул в карман. Не торопясь затопил печь. Когда она разгорелась, бросил в огонь собранную одежду. Следом, в огонь, полетели бумаги и прочие найденные предметы. Старик выждал, когда все сгорело дотла и выгреб кочергой золу в коробку. «Неудачи всегда таятся в недоделанных мелочах!» — был девиз его жизни. Оделся и вышел с коробкой на улицу. Вечерело. Машину своих посетителей нашел сразу. К нему частенько заглядывали на таких. Завел ее и покатил к заброшенному карьеру. Недалеко от обрыва ветеран заглушил двигатель. Нашел заранее приготовленную бутыль с бензином. Не жадничая, облил из нее машину и поджег. Сделав дело, старик уселся на любимый пенек и молча созерцал неистовую пляску языков пламени. Ему нравились танцы огня своей беспощадной ненасытностью и неукротимым желанием вырваться на волю, на простор!
Раньше Хьюго был грозой всех объединенных галактик. Со своими подручными головорезами он грозным межгалактическим пиратом грабил космические корабли, межпланетные станции и даже целые планеты. В какие только передряги и переделки не заводила его неуемная тяга к наживе и лихим авантюрам. Его именем пугали детей во многих звездных системах. В конце концов космические полицейские выследили и после ожесточенной перестрелки схватили бандита.
Пират Хьюго был приговорен судом к высшей мере наказания: заключен в тело немощного старика и отправлен на вечное поселение, на отсталую планету, что на самой окраине галактики.
Вроде ко всему привыкший, помотавшись по бесконечным очередям и наголодавшись на нищенскую пенсию, матерый пират непростительно быстро закис. По совету своих новых товарищей-пенсионеров, он стал регулярно писать жалобы в «Центр наказаний». Бывший пират униженно просил изменить ему меру пресечения и перевести на другую, более цивилизованную планету! Жалобы Хьюго пересылал с помощью устройства, специально приставленного наблюдать за ним. Электронный надзиратель имел форму небольшой музыкальной шкатулки. Но «Центр наказаний» оставался глух к его мольбам и отвечал стандартными отписками. Бывший пират малодушно пытался покончить с собой. Но суровый надзиратель всякий раз возвращал его к такой жизни! И на память от суицидов оставалась только боль в поврежденных частях тела.
Выход он нашел совершенно случайно! Как-то, получив пенсию, он зашел в магазин за покупками. И уже на обратном пути, почти у дома, в первый раз заиграла шкатулка! Как потом Хьюго прикинул, видимо, парень-наркоман подобрался сзади и собирался тюкнуть его по голове трубой, чтоб поживиться остатками скромной пенсии.
И пират, согласно своим мечтам, оказался на своей, почти забытой Родине! Где он, молодым и здоровым загорал на пляже. Рядом плескалось море и отдыхала юная девушка! Вместе они провели незабываемые дни!
Хьюго сразу смекнул, что получил бонус! В виде краткосрочного отпуска! Компенсацию за полученный вред по вине администрации! Чтоб поправить здоровье после пережитого стресса!
Краем уха с серьгой пират слышал и ранее, что шкатулка в минуту опасности создает защитное поле особым видом микроорганизмов! Они мгновенно пожирают всякого агрессора, со всеми его потрохами! А, наевшись вволю, микроорганизмы выделяют в атмосферу особые ферменты, создающие мир безоблачного счастья!
Но главное! И самое для него удивительное! Выходило, что местное население под действие параграфа «Разумные цивилизации» не подпадало! На обитателей планеты не распространялись законы гуманоидных рас! Ведь только этим можно было объяснить, почему не принимались меры по их защите от микроорганизмов!!!
После таких открытий Федор Пантелеймонович радикально поменял образ жизни. Он стал внештатным корреспондентом многих районных газет. На их страницах бичевал творимое зло разящим бичом едкой сатиры. Зубастым бультерьером бросался на бюрократов и взяточников. Резал сочными, кровавыми кусками правду-матку на общих собраниях. Не проходил пенсионер и мимо предвыборных кампаний. Его вскинутую вверх стариковскую клюку, как поднятый к небу перст, помнили многие народные избранники.
Заботился ветеран и о подрастающем поколении. Посещал школы, где щедро делился своими рассказами о боях. В свое время он прихватил награды какого-то галактического генерала. Но законного хозяина следствие по его делу так и не нашло и их оставили ему. И когда пират Хьюго полным кавалером ордена «Черный дыры», в сверкании брильянтов, с орденом «За бои в туманностях» и медалью «За освобождение Ориона» входил в класс, это производило сильное впечатление! Даже на педагогов!
Опытным путем пират выяснил, что микроорганизмы в шкатулке имели крепкую память и всякий раз возвращали его не к нулю, а к прежнему, уже обжитому им миру. Вскоре Хьюго добавил к морю и девушке, еще одну девушку, чтоб первой было не так скучно в его отсутствие. А ему вдвойне приятней возвращаться! Затем небольшую яхту, полную припасов. И наплававшись вдосталь, построил целый необитаемый остров. А теперь вот мечтал о строительстве скромного домика, этажа на четыре.
Машина догорала. Пенсионер отвлекся от мыслей, достал припрятанный ломик и подтолкнул ее. Шипеньем и недолгим бульканьем машина возвестила о своем досрочном финише. Следом полетели ключи с коробкой. Федор Пантелеймонович побрел обратно, коротким путем, прямо через лес. По дороге наткнулся на кусты созревшей калины. В пакет накидал ярко красных ягод. У его калитки зачем-то стоял участковый. «А! Митрич! Ты чего здесь? В засаде?! Шпионов иль террористов ловишь?!» — искренне обрадовался ветеран полицейскому. Страж закона почему-то смотрел на старика с нескрываемым удивлением. «А растолстел-то как! Растолстел! Митрич! Больше центнера небось живого веса нагулял?! Уж и форменный китель не застегивается!» — ласково бормотал дедушка и смеясь тыкал указательным пальцем в живот полицейскому, как рачительный крестьянин кабанчику, проверяя откормленность и готовность его к последующей колке. «Целый божий день сегодня по лесу мотался! Хочу наливку на калине поставить! Ты заходи в гости и помощника своего прихвати! Он, я смотрю, тоже вес прекрасно набирает! Посидим втроем, тихо выпьем! Пензию нам все добавляют и добавляют! Представляешь! Коробка моя уже от денег не закрывается! Гнетом из купюр ее сверху подпираю! Так что угостить знатно могу! Надолго запомните!»
Но участковый норовил увернуться от дружеских объятий старика и сразу заторопился куда-то прочь.
С утра пенсионер залил ягоды калины медицинским спиртом, тоже когда-то и кем-то принесенным. Потом смотрел на процесс приготовления настойки, периодически сотрясая трехлитровую банку руками. «Жизнь, пожалуй, налаживается! Надо жалостливые письма в «Центр наказаний» написать, чтоб его верных подручных перевели сюда! А уж они! Вместе! Такую музыку, такую оркестровую миниатюру организуют! Всем хватит! И еще останется! В пенсионных очередях ветеран наслушался много леденящих душу историй о домах престарелых! И такой заботе государства! Так что можно не только свой остров отстроить, но и целую планету в придачу и не одну!
И навряд ли здесь когда-нибудь сообразят, что творимое зло притягивает еще большее зло, и оно непрерывно растет! И расширяется. И только любовь.
Банка призывно наливалась кровавым цветом. Пенсионер не выдержал, налил себе рюмочку. Потом другую. И не успел закусить, как в дверь призывно застучали.
«Иду! Иду, тороплюсь!» — отреагировал старик и гостеприимно распахнул дверь. Стояла молодая парочка. Парень показал пенсионеру казенную бумагу, удостоверяющую, что они из медицинской службы. Плановые, профилактические уколы! Девица назойливо вертела у самого носа ветерана сумкой с огромным красным крестом. И Федор Пантелеймонович, конечно же, доверчиво впустил их в дом.
«Лечебный укольчик хотите сделать дедушке?! Нет, как о нас, о заслуженных стариках заботиться стали! Видимо, хотят, чтобы жили мы подольше?! Чтоб мудрость нашу, годами нажитую, поколениям подрастающим передавали! Без утайки! А наливки, наливки моей, на посошок, так сказать, накрытой скатертью на дорожку! Не хотите испробовать! Ах! Бодрит зараза!» — без умолку тараторил ветеран в пустоту. Парень не слушал и что-то писал в тетради, а девица проворно достала шприц и хрустнула ампулой. Раздалась мелодия. «Однако! Какая ж прыткая у нас пошла ныне молодежь.»
Германия, г. Кассель